— Это ваш первый фильм, который в прокат идет в кинотеатрах с билетами, с рекламной поддержкой.
— Это теперь такой бум на документалистику. Появился спрос на нон-фикшн, которого раньше не было. Это просто время нас догнало — не то что мы пытались сделать специально для проката.
— Но вы никак не корректировали свои принципы работы. У вас запланировано всего три серии, вы — рассказчик, он же главный герой…
— Я не умею иначе. В документальном кино никто так в кадре не ходит и не говорит на камеру. Но я без ведения свои фильмы не представляю — я из телевидения вышел.
— «Русских евреев» финансировал фонд «Генезис», у которого задача, как они пишут, «укрепление еврейской самоидентификации у русскоязычных евреев во всем мире». Фильм изначально был вашей идеей или к вам пришел фонд и заказал снять кино на эту тему?
— Третий случай. Меня всегда занимал феномен русских грузин, русских евреев и русских немцев — просто остальные нации не так ярко и массово приходили в русскую цивилизацию. Я снял где-то 150 картин про русскую культуру и историю, и мой взгляд — тоже русский. Другие национальности мне интересны как часть проявления нашей цивилизации, меня волнует вот эта пластичность, способность принимать любого, кто сам готов становиться русским. Идею такого трехчастного проекта я задумал давно и разговаривал о нем с русскими грузинами — своими друзьями, — и с русскими немцами, и с русскими евреями.
— Евреи просто быстрее нашли инвестиции?
— Мы обсуждали фильм с Михаилом Фридманом, основным донором фонда «Генезис». Раз обсудили, два, и в какой-то момент он сказал: «Слушай, это все страшно интересно. Давай ты действительно сделаешь фильм. Только надо записать то, о чем мы говорили». Получилось полторы странички текста, мы на них расписались оба: строго по пунктам, чтоб не забыть. На листке были истории — от Левитана до Ойстраха, от Ягоды до дела Бейлиса. Моей главной задачей было увидеть в них русскость, которая утратила такое значение в XXI веке. Ведь сейчас некруто немцу стать русским. Или грузину. Да и евреи не рвутся в Россию.
— Перед премьерой вы сказали, что национальный вопрос в том виде, в котором он существовал в царской России и СССР, сейчас решен.
— Да. Сейчас происходит эмиграция людей русской цивилизации — не важно, какого происхождения, — в Израиль, в Германию, в США. И с другой стороны: если немец приедет сейчас в Россию делать карьеру, то он останется немцем, а не так, как когда-то это было с Бенкендорфом или с Беннигсеном в эпоху Екатерины.
— По вашей версии получается, Россия играла такую же роль плавильного котла для наций, что и Америка?
— Когда-то играла. Конечно, это была империя на подъеме, которая привлекала огромное количество людей. Кто-то ехал за ловлей денег и чинов. А кто-то — по велению души. Ведь известно, что Владимир Иванович Даль, который не Иванович, а Иоганнович, — поехал на родину к этим датчанам. Ему не понравилось, вернулся. Да он и сам поразился, насколько в Дании была не его жизнь.
— Еврейские организации часто финансируют гуманитарные проекты, связанные с поиском и утверждением еврейской идентичности. Помимо того что вы с Фридманом записали что-то на страничку, были еще какие-то консультации?
— Нет, они увидели готовый фильм. Я же вообще не про евреев — меня волнует больше как раз идентификация неевреев. Вот я немцам говорю: представьте, такое родное наше русское имя, главный мореплаватель, памятник которому стоит перед главным российским морским училищем, и парусник, на котором плавали все следующие мореплаватели, его именем назван, с детства такое знакомое нам имя — Крузенштерн! Родной наш человек. Или вспомните вопрос Васи Сталина сестре Светлане: «А ты знаешь, что отец раньше был грузин?» У меня на национальные вопросы русский взгляд. И я, например, уверен, что Исаак Ильич Левитан тоньше всех чувствовал русскую природу — явно тоньше, чем Иван Иванович Шишкин.
— Почему в фильме история русских евреев сконцентрирована на последних 200 годах? Киевская Русь, допетровская Россия даны как-то вскользь.
— Я объясняю в фильме, откуда взялись русские евреи. А пока они не начали выходить из своих общин — они не были частью русской жизни, жили своей отдельной. Торговали, мастерили, шили шубы, тачали сапоги. 150 лет занял процесс выхода из местечек: вот это «уйти из еврейской жизни — к русским». И очень нечасто они потом вспоминали о своем происхождении. Ничего еврейского в режиссуре Михаила Ромма не отыщешь. Или в Григории Козинцеве. Человек гениально экранизировал Шекспира, и он, несомненно, работал над своими фильмами как русский. Редкий случай — это Шагал, у которого мотив местечка остался навсегда. Но у Эль Лисицкого, например, его друга, который сопоставимый вклад внес в мировой модернизм, — ничего на еврейскую тему не найдешь уже. Ну вот что у Дзиги Вертова еврейского?
— Разве что имя странное — знаете, есть шутка про то, что нет такого предмета, который не может быть еврейским именем.
— А он Кауфман! А его брат так и оставался Кауфманом — он оператором был. Их «Человек с киноаппаратом» раз и навсегда установил все законы кинодокументалистики, которыми мы пользуемся до сих пор. Которыми беззастенчиво пользовалась Лени Рифеншталь, прославляя нацистскую эстетику.
— Нет ли у вас ощущения, что сложился канон, по которому принято рассказывать историю еврейского народа. И во многом на это влияют еврейские музеи — в Берлине, Нью-Йорке, Москве. Есть какой-то общий метасюжет — местечки, выход в культуру, участие в революции…
— В этом смысле наш первый фильм из трех — самый ожидаемый. Перескочить через это нельзя; без объяснения этой накопившейся энергии, которая выльется, выплеснется дальше, не обойтись. Второй фильм — про ассимиляцию, про деятельность уже в рамках советской культуры и истории — такого я не видел ни в каких мемориалах. Вот вы видели в еврейских музеях Троцкого на бронепоезде? А комиссарскую кожанку, которая произошла от Свердлова? А вся разведка советская? До этого евреев в разведках не было, поскольку во всех странах они чужие, а чужакам нельзя доверять государственные тайны. Никто и не знал, что они такие пронырливые разведчики и головорезы. Вся резидентура советская и руководство в Москве: Трилиссер, Маневич, про которого советские роман и фильм «Земля, до востребования», Слуцкий, группа Яши Серебрянского, Эйтингон, который укокошил-таки Троцкого. Кто отправил Рамона Меркадера? Кто додумался, что неопытному, молодому человеку надо дать такое оружие, чтобы уж точно убил? Какой злой гений политического ликвидаторства придумал этот альпеншток? Наум Исаакович Эйтингон.
— У второго фильма нет пока даты выхода?
— В декабре будут готовы второй и третий одновременно. Как мы их будем показывать — пока не знаю. Конечно, вряд ли имеет смысл запускать их в прокат под Новый год — это просто ни к чему, не новогодний продукт.
— То есть ваш фильм как раз не пытается найти и укрепить эту «еврейскую самоидентификацию русскоязычных евреев»?
— Так в истории было — долгое время утверждался отказ от этой идентичности. Советская власть только в 1948 году кампанией против безродных космополитов уже на высшем уровне ассимиляции официально напомнила евреям об их происхождении. И что, решили, что «Широка страна моя родная» — не русская песня? Что нам делать с Исааком Осиповичем Дунаевским, раз он Исаак Осипович? А Матвей Исаакович Блантер написал «Катюшу» — или скажем, что он не Матвей Исаакович? Можно только утвердить его в русских композиторах — безотносительно фамилии, имени, отчества.
— У вас в картине фигурирует фраза из биографии Левитана «Великий русский художник из бедной еврейской семьи».
— Да, так было написано: «Великий русский художник Исаак Ильич Левитан родился в бедной еврейской семье». А вот великая русская актриса Фаина Георгиевна Раневская родилась в зажиточной еврейской семье.
— То есть русскими они все-таки становились.
— Конечно! Она захотела стать русской и взяла фамилию из своего любимого Чехова: она гордилась, что тоже происходит из Таганрога.
— В современной Москве нет уже никакой этой русской еврейскости?
— Это пройденный этап. Если кто-то считает себя евреем, то он идет в синагогу. Или приезжает в Израиль. Все остальные — это русское городское население. Но так случилось раньше — вот это превращение во вторую титульную нацию. Так и с немцами было. Вот, например, у Набокова татарская фамилия и бабка Корф — есть такие бароны, — она его воспитывала. Но не думал он о том, что «…я вот татарин и бабкой немкой воспитан». Потом жизнь его сделала до некоторой степени и американским писателем тоже, но это другая история. А оттого, что были в его роду Рукавишниковы, татары и Корфы, не было никаких страданий. Это все были русские люди.
