Москва изнутри Галина Смирнская о Ленинском проспекте

«Сначала о Текстильном институте я вообще ничего не знала и приехала из Рязани вместе с подругой Леной поступать в Строгановку: хотела заниматься росписью по керамике, мне нравились жостовские подносы, что-то такое. Когда мы туда приехали, то увидели около академии солидных бородатых мужчин с огромными полотнами, которые они еле несли, — в общем, там все было очень глобальное и крупное. Поэтому когда я принесла свои акварельные работы формата А3, мне мягко предложили поступать в текстильный университет и сказали адрес. Мы приехали туда, и моя подруга говорит: «Какое современное здание! И центр Москвы. Смотри — показывает на киоск с булочками и фруктами — и еда тут есть!» Почему-то это было так убедительно и весомо, что я решила попробовать и поступила.

Меня сразу поселили в общежитие, которое, по-моему, раньше было какими-то военными казармами, где просто сделали перегородки и получились комнаты. В каждой комнате — по четыре человека, из мебели только кровати, один шкаф и стол. Туалет на этаже. Здание было не отремонтированное, студенты жаловались декану, родители, когда приезжали, были в шоке. Они пытались детям покрасить стены, побелить потолки, но приходил этот самый декан и говорил: «Да все нормально. Все отлично. Зато у вас весело». Там было очень страшно, но в юности все это переносилось легко. Честно говоря, сейчас снаружи общежитие выглядит точно так же, как и при мне. Только поставили стеклопакеты на внешней стороне, а внутри, видимо, ремонт так и не проводился. И на проходной все абсолютно так же — удручающе грустно. Там, где сейчас кафе, у нас была столовая, где мы все время покупали хлеб и докторскую колбасу — чай с бутербродами были нашей любимой едой. Ну и пельмени.

Помню, что когда я приехала поступать, мне мама дала с собой 60 рублей на две недели — по тем временам большие деньги, стипендия была 40. На второй день я купила всем — маме, папе, брату — подарки: коробки конфет и так далее. У меня не осталось ни копейки денег, только на электричку, поэтому две недели я ела гречку, которую покупала в магазине рядом с рестораном «Прага», где было дико дешево, и ходила пешком. Помню, дошла пешком до Манежа, где была выставка Глазунова, а вокруг какая-то огромная очередь — в два кольца. Тогда меня больше всего поразили бабушки, которые сидели и вместе читали книгу отзывов вслух за столом, покрытым красным сукном, — такие фанаты. В общем, тогда я похудела на шесть килограмм».

«Я была очень хорошей студенткой, все время выполняла домашние задания в срок, в одиннадцать часов ложилась спать, ходила на дополнительные кружки. Видимо, мне просто нравилось рисовать. Институт был консервативный: за опоздание наказывали, в здание пускали только по студенческому, не поддерживались никакие творческие индивидуальные способности, всех пытались научить одной школе рисования. Когда к нам по обмену приехали голландские студенты и мы увидели их работы на выставке, мы были поражены: такой полет фантазии, у всех разная техника, разная подача. У нас же у всех должны были быть одинаковые паспарту, рисунок должен был быть геометричным. Кто пытался продвигать какие-то свои идеи, тот либо бросал институт, либо переводился куда-нибудь. Но я считаю, что в качестве базы этот институт был очень хорошей школой рисования.

В институте была производственная практика: мы отшивали на фабриках вещи, которые утверждались на худсоветах: изделие обязательно должно было быть очень экономными и окупаемым, нужно было рассказать, почему именно эта ткань и так далее. На производстве мы выбирали ткани из тех, что есть, а вещи для студенческих показов шили из сукна или холста. Если ты творческий человек, то везде найдешь радость и красоту.

Когда я закончила институт, еще работала система распределения студентов по России и республикам. После всех экзаменов на стене в институте повесили огромное нарисованное табло с фамилиями и городами, и напротив моей стоял город Лениногорск в Казахстане. Когда я поняла, что мне одной предстоит туда ехать, я окаменела: я представляла себе огромное скошенное поле травы с железной кроватью в центре, и никого вокруг. Мне стало страшно, я туда не поехала, и мне стали приходить телеграммы: «Галина, мы ждем вас». Вторая была более строгой: «Галина Алексеевна, 1 октября мы вас встречаем». Третья была уже жесткая: «Если вы не приедете, мы вынуждены будем подать на вас органы». Я жила под страхом смерти, и только когда республики распались, вздохнула с облегчением».

«В том доме, где сейчас «Кофе Хауз», на первом этаже была огромная галантерея. На пятом курсе к нам в общежитие приходил молодой человек, который носил матрешек-болванок для того, чтобы мы рисовали на них Горбачева, Брежнева, Ленина. За вечер мы зарабатывали какие-то бешеные деньги — двести рублей, кажется. Я помню, что когда получила первые деньги, пошла в эту галантерею с надеждой, что сейчас я себе что-нибудь такое куплю! Я поняла, что у меня огромный выбор — платки, нитки, зонты, одежда, белье, ткани. Но именно поэтому ничего и не выбрала. Потом я накопила еще больше и на рынке рядом с метро «Рижская» купила у цыган высокие черные итальянские ботфорты, которые тогда были очень модными, — за восемьсот рублей. А насчет покупок в этой галантерее у меня воспоминаний больше не осталось.

Вообще, купить было что-то невозможно, и если люди видели какую-то очередь, то тут же к ней присоединялись. В универмаге «Москва» мы с моей подружкой Светой как-то пристроились в очередь, которая тянулась до четвертого этажа. Я не помню, сколько часов мы стояли, но когда наконец достигли пункта назначения, оказалось, что там продавали простые одинаковые мужские костюмы. Мы решили, что купим своим папам по костюму. Разъехались на каникулы, встречаемся после в общежитии и рассказываем друг другу две одинаковые истории: когда я подарила папе костюм и он его надел, мы увидели, что рукава и брюки у него короткие и как-то все маловато. Моя мама сразу говорит: «Ну здесь выпустим длину, здесь запас есть, все будет нормально». И папа, чтобы меня не расстраивать: «Нормально, Галь, отличный костюм». И тут до меня доходит, что мы со Светой перепутали костюмы, и у ее папы, который был ниже ростом, длинные рукава и длинные брюки. Мы, конечно, поменялись, но смеялись еще долго».

«В Парк культуры на уроках физкультуры мы ходили кататься на лыжах вокруг пруда. Но вообще там было опасно и очень тревожная обстановка: в ресторане «Времена года» постоянно встречались бандиты, все время были драки и разборки, поэтому просто погулять туда никто не ходил, хотя мы и жили рядом. Теперь же там какой-то рай, за последний год я была там столько раз, сколько не была за всю жизнь.

Сейчас, когда я хожу по всем этим местам, связанным со студенческой жизнью, я как будто смотрю кино: у меня есть воспоминания, но отношусь я к ним очень ровно».

«У нас в институте каждый день был перерыв на обед — с часу до двух, кажется. Когда можно было опоздать на первую после обеда пару, мы неслись в кафе в ЦДХ. Там всегда была очень большая очередь, которая тянулась вдоль витрины с пирожными, хачапури, ачмой — все было свежайшее и невероятной вкусноты. Пока мы стояли в очереди, что-то съедали — прямо брали и ели, не платили — потом просили какую-нибудь самую дешевую картошку и турецкий кофе, невероятно вкусный, его варили на песке. Нас никогда не ловили, все было как-то очень расслабленно. Там вообще все было по-другому: висели бархатные шторы вишневого цвета, было очень сумрачно, таинственно — мне это напоминает фильмы Линча. В самом ЦДХ были невероятные выставки: например, Ива Сен-Лорана и Гилберта и Джорджа, где я познакомилась со своим мужем, который подарил мне каталог. Сейчас я там бываю, но не так часто, как в студенческие годы».

«На «Октябрьской» — там, где сейчас японский ресторан, — было наше любимое кафе «Шоколадница». Мы получали стипендию (часть я сразу отдавала, потому что всегда жила в долг), сразу мчались туда и ели наш любимый десерт — сливки с орехами в алюминиевой креманке. Нам казалось, что это невероятно вкусно, и что-то волшебное с нами происходило. Сколько он стоил, не помню, но со стипендии мы могли себе это позволить. Не помню, когда «Шоколадница» закрылась и когда я была там в последний раз: я закончила текстильную академию, и с ней все как-то закончилось. На пятом курсе я вышла замуж, переехала в Выхино, и там у меня началась совсем другая жизнь. Этот район мне очень нравился: мы гуляли в Кусково, я ходила туда на пленэры со стульчиком и мелками, часто перелезая через забор, когда усадьба была закрыта».

«Мы часто ходили на фестивали в «Ударник» — это был очень крутой кинотеатр. Заранее купить билеты было невозможно, поэтому мы всегда ходили на лишний билет. Мы там смотрели, например, Гринуэя — «Повар, вор, его жена и любовник», «Двадцатый век» — серьезные фильмы. Туда мы обычно ходили вечером, после учебы, но фанаты прогуливали и шли днем.

Вообще, первые годы я была очень домашней девочкой, каждые выходные ездила домой, иногда даже прогуливала пятницу. Однажды я узнала, что в институте можно было сдать кровь и получить за это обед, бокал красного вина и два или три свободных дня. Я, конечно, тут же пошла сдавать кровь и поехала к родителям.

Еще по выходным мы ездили на всякие дискотеки: в Олимпийскую деревню в клуб «Молоко», где была очень модная музыка, в какое-то заведение за «Олимпийским». Ездили обычно на метро, поэтому возвращались до часа ночи».