Ответы. Лев Лосев, поэт

Поэт, профессор литературы и давний друг Бродского, Лев Лосев описывает себя так: «Левлосев не поэт, не кифаред. Он маринист, он велимировед, бродскист в очках и с реденькой бородкой, он осиполог с сиплой глоткой, он пахнет водкой, он порет бред». Только что в серии «ЖЗЛ» вышла его книга «Иосиф Бродский», которая, похоже, станет канонической биографией поэта.

— В вашей книге так мало «я»: вы даже не рассказываете, как познакомились с Бродским. Вы же должны понимать, что этот том «ЖЗЛ» — событие прежде всего потому, что написан именно вами, поэтом Лосевым…

— Нет, я этого не понимаю. Хотя я не писал эту книгу специально для «ЖЗЛ», но в ее основе лежит именно жизнь замечательного человека. Об этом я говорю уже в предисловии: Бродский был гений. Я пишу стихи, и Бродский писал стихи, но гениальность — это редкое врожденное качество, а не уровень мастерства в избранном роде деятельности. У меня нет желания делать «недобросовестную попытку пролезть в следующее по классу измерение» — это сказал Набоков о плоском изображении, имитирующем объемное. По этой же причине я избегал в книге всего личного, мемуарного. Для воспоминаний нужна другая книга, и я ее пишу. Там говорится и о том, как началось наше знакомство с Бродским в 1962 году.

— В книге нет ни одного куска, который можно было бы постесняться показать ее герою. До какой степени другой была бы книга, если бы вы знали, что все непосредственные участники умерли? Вы многое скрыли?

— Ничего. Все, что я хотел сказать здесь, я сказал. Я ведь не задавался целью написать комментарии к донжуанскому списку Бродского. Я писал литературную биографию. Обстоятельства личной жизни поэта у меня описаны лишь в той степени, в какой они, на мой взгляд, отразились в том, что он писал. Прошу прощения, если не оправдал ожиданий. Если бы я даже хотел написать биографию как таковую — а я этого не хотел, — это было бы невозможно. Для этого надо было бы получить доступ к архивным материалам, к дневникам и письмам Бродского, а они по его воле будут закрыты еще около тридцати лет.

— Если кто-нибудь когда-нибудь напишет роман о Бродском, какой в нем мог бы быть сюжет?

— Бродский уже был героем романов. Цензоры как-то проглядели, что в романе известного советского писателя Георгия Березко «Необыкновенные москвичи» используется история суда над Бродским. Правда, там все было сильно смягчено. Поэт — хороший советский парень, непонятый кое-какими черствыми бюрократами, да и суд товарищеский, в домоуправлении. Потом в эмигрантском издательстве был небезынтересный роман покойного Феликса Розинера «Некто Финкельмайер». Совсем недавно вышла жуткая ахинея Владимира Соловьева, написанная «с точностью до наоборот» по указанию Пушкина: «Бродский и мал, и мерзок, как я». Самый лучший роман о Бродском уже имеется. Он заключен в шести книгах его лирики. Лучше не напишешь.

— Не знаю, известно ли вам о новом витке посмертной славы Бродского: я имею в виду только что вышедший сатирический роман А.Проханова «Теплоход «Иосиф Бродский», где российская элита общается с поэтом на спиритическом сеансе.

— Я читал в сети главу о спиритическом сеансе. Это единственный художественный текст Проханова, который я читал, и если он репрезентативен, то пишет Проханов плохо. Я ожидал чего-то более оригинального, потому что часто вижу Проханова на телеэкране, и хотя его политические фантазии чудовищны, человек он, мне кажется, одаренный. Судя по этому отрывку, Проханов, в отличие от своих дубоголовых единомышленников, способен оценить поэтическое дарование Бродского.

— Чьи мемуары о Бродском вы бы посоветовали в качестве дополнительного чтения после вашей биографии?

— Мои. Я их пишу и авось в будущем году закончу.

 — Почему вы в книге совсем почти не позволяете себе не то что шутить — иронизировать; это так непохоже на Лосева-поэта. Все, связанное с Бродским, вызывает приступы серьезности?

— Да нет, Бродский был человек веселый, жизнерадостный в самом точном смысле этого слова. Что до моих писаний, то ни в стихах, ни в прозе я никаких позволений себе не выдаю и запретов не налагаю. Пишу как пишется, ведомый — как это назвать? — стилистическим чутьем. У меня ведь нет цели увеличить рыночную стоимость моих писаний. «Что-то слишком серьезно получается, надо бы всобачить пару анекдотов». Так, что ли? Кому интересно, тот прочтет то, что и как я хотел написать.