«Было неприятно и неловко»: Собчак, Толоконникова и другие о «Сроке»

«Я искренне полагала, что власть, увидев недовольство людей, изменит свою политику, отменит сфальсифицированные результаты выборов в Госдуму в декабре 2011 года и поймет, что так жить больше нельзя. Сейчас я уже понимаю, что это была незрелая позиция — сколько бы людей с шариками, лозунгами и призывами ни выходило, в нашей стране власть никто просто так отдавать не будет. К сожалению, для нынешней российской власти нужны жесткие решительные действия, а я такие действия поддержать не могу: я в принципе против любого насилия, и ни одна жертва не оправдывает средств. 

Большинство людей, которые выходили на эти митинги, осознали, что они на самом деле находятся в меньшинстве. Думаю, их политические настроения не изменились за это время, но они поняли, что их благородный порыв провалился. Мы живем в обществе, где большинству наплевать на свободу слова, пока есть колбаса в холодильнике. 

Я написала в своем блоге об обманутом зрителе, потому что было очень много светлого и настоящего, ради чего люди и мерзли на холоде, и готовы были рисковать, но все это осталось за кадром. Все чувствовали эту чистую, звенящую энергию, которая объединяла. Мне очень горько оттого, что пленка не захотела или не смогла это передать. Ты видишь людей, которые куда-то бегут, суетятся, но ты не видишь самого главного — той искренности, чистоты, любви, которая была на этих митингах. 

Со мной действительно согласовывали фильм, как и со всеми главными героями, — это было условие участия всех персонажей. Я выступаю против любого вида цензуры, поэтому никаких запретов не ставила. Если честно, мне было неприятно и неловко видеть какие-то вещи. Но авторы решили так — это их право». 

«Фильм «Срок» вызвал у меня двоякое впечатление. С одной стороны, я был уверен, что это будет высокопрофессиональная работа, — и действительно, получилось даже лучше, чем я ожидал. С другой — я опасался, что фильм повредит оппозиции с политической точки зрения. Так и вышло. В том эпизоде в машине (имеется в виду сцена, где Илья Пономарев говорит Ксении Собчак, что задача оппозиции — сбросить Владимира Путина и захватить власть в стране. — Прим. ред.) я не знал, что меня снимают. Я объяснял Ксении, с которой познакомился незадолго до этого, чего хотят левые. Для меня и многих моих друзей политическая борьба — это жизнь, инструмент реализации определенных идей, но о них в фильме не сказано ни слова. Притом что для ряда выбранных авторами персонажей политика — способ времяпрепровождения, лекарство от скуки, азартная игра, которую можно бросить в любой момент. 

Я не отказываюсь от своих слов и поступков. Сожалею лишь, что конкретный частный разговор был показан на публике. Два года назад этот ролик уже вызвал скандал в Думе. Собственно, лишняя иллюстрация того, что для авторов смысл происходящего был не важен — для них важна интересная форма, которая в итоге полностью заслонила содержание. Причем они, будучи представителями того самого креативного класса, вытащили в финальную версию фильма те яркие эпизоды, которые привлекут внимание большинства жителей страны, но будут выглядеть скорее отталкивающе. Надеюсь, что этот фильм возьмет много призов на фестивалях, но я бы отложил его показ на Первом канале лет так на двадцать».

«Срок» — это очень западный фильм. И, как ни странно, для меня это играет скорее против фильма, чем за него. Западный он в том смысле, что отлично укладывается в традицию иронического или даже сатирического англо-американского кинематографа — вроде «В петле», «Четыре льва» или «Альфа Дог». Я согласна с тем, что это достаточно соблазнительная, притягательная, остроумная традиция, работающая с деконструированием созданных популярной политикой образов. Это тонкая работа, которая позволяет высмеивать пафосное и тем самым принижать его. Очень заманчивая перспектива, в том числе и для меня. 

Англо-американская сатирическая традиция кинематографа следует из этического посыла. Она тыкает палкой во власть, чтобы власть не зазнавалась и имела в виду, что ее неприглядные поступки не останутся незамеченными и будут высмеяны. Есть ли этическая целесообразность в иронии над таким явлением, как российский протест? Вполне возможно, что если бы на дворе до сих пор стоял оппозиционный накал масштаба конца 2011 — 2012 года, то да. А нужна ли она сегодня? Я много думала над этим, и мой ответ — нет.

Мне гораздо больше бы хотелось увидеть иронический документальный фильм про российских чиновников. Но ведь его сложнее, конечно, снять, да? Зато какое было бы любопытное зрелище. Высмеять того, кто прячется за семью заборами, — вот это здорово. 

Тут хотелось бы напомнить о судьбе фотографа Кевина Картера, известность которому принес сделанный им в 1994 году в Судане снимок умирающей от голода девочки, рядом с которой приземлился стервятник, ожидающий ее смерти. Снимок опубликовали в The New York Times, фотографу дали Пулицеровскую премию. Через 3 месяца Картер совершил самоубийство. До сих пор среди фотографов идет дискуссия о том, стоило ли Картеру снимать умирающего ребенка, либо надо было попытаться спасти его жизнь».

«Фильм был запрещен к просмотру за границей — я пытался его посмотреть, находясь за пределами Российской Федерации, и не смог. Вероятно, какая-то коммерческая выгода преследуется, иначе к чему его запрещать в публичном пространстве за рубежом? Может показаться, что оппозиция слишком страшна или слишком проста. Почему-то все представляют, что оппозиционеры должны выглядеть как святые, безгрешные вожди, которые ни с кем не трахаются, к деньгам в жизни не притрагивались и вообще ведут аскетичный образ жизни в монастырях Шаолиня. Попробуйте снять такой фильм про Владимира Владимировича — у вас ничего не получится. А здесь все открыто. 

Честно сказать, за все это время я лично никогда не общался с Собчак, хотя, смею заверить, что в протестном движении она играла не последнюю роль. Мы действительно были очень широкой оппозицией, и, может быть, в этом и была вся проблема — мы пытались объять необъятное. Фильм, собственно, показал ключевых участников — Яшина, Навального, Ксюшу. Ксюши, конечно, очень много, но это связано с тем, что она близка с авторами. 

Я никогда не думал, что Навальный или Путин — это единственные лидеры в нашей стране (в фильме есть сцена, где Александр Белов-Поткин объясняет своим друзьям, что Навальный — единственный возможный лидер протеста. — Прим. ред.). Не все еще уехали, не все еще сидят и не все еще одумались — лидер может появиться всегда. Другое дело, что быть приемлемым и узнаваемым ни у кого, кроме Алексея Навального, сейчас не получается».

«Фильм «Срок» — зарисовка из жизни Ксении Собчак, Ильи Яшина, Алексея Навального, частично Сергея Удальцова. Собственно говоря, на этом перечень оппозиционеров, показанных в фильме, практически исчерпан — выхваченная частичка оппозиции. Фильм не дает никаких оценок — уж извините, как получилось, так получилось. Одновременно, как мне кажется, фильм позволяет понять атмосферу 2012 года через определенные фрагменты реальности. В любом случае он познавательный и интересный. Ничего такого восхваляющего оппозицию или отрицающего власть я не увидел, просто репортаж. Это очень важный фильм еще и потому, что сейчас мы живем в период реакции, которая последовала за событиями 2012 года: принимаются драконовские законы, уничтожен институт выборов, идет жесткая атака на свободу слова, под домашним арестом Навальный, Удальцов, часть актива, которые участвовали в протестном движении, заведено огромное количество уголовных дел. После присоединения Крыма общество охватила ура-патриотическая эйфория. То, что происходит сейчас на Украине, добром не кончится. Если война не будет остановлена, она обязательно придет в Россию, в той или иной форме».

Илья Яшин сообщил редакции «Города», что фильм «Срок» он не смотрел и не собирается. Алексей Навальный и Сергей Удальцов не смогли передать свои впечатления о фильме в связи с ограничениями, наложенными на них законодательством Российской Федерации. Рецензию кинокритика Антона Долина можно прочитать на сайте vozduh.afisha.ru