Боровик, Соловьев, Ханкин и другие вспоминают старый «ЦДЛ»

От Эренбурга и Толстого до Твардовского и Шолохова

В 1932 году советским писателям сильно подфартило: им отдали неоготическую усадьбу Святополк-Четвертинского, известную также как дом Олсуфьевой, — «для творческой деятельности и отдыха». Через 2 года дом стал официальным штабом только что созданного Союза писателей СССР во главе с Максимом Горьким. В сущности, это был закрытый клуб, только вход осуществлялся не по визитным карточкам, а по пропускам. Для писателей открыли столовую и ресторан, который прикрепили к спецбазе Мосглавресторана, что в голодные годы позволяло решать проблемы с продуктами.

Юморист Виктор Ардов, один из инициаторов создания клубной системы заведения, провозгласил принцип, по которому ресторан «ЦДЛ» работает по сей день: «Всем желательно, чтобы харчи были такие, чтобы люди перестали ходить в «Метрополь» или «Националь».

Среди завсегдатаев первого периода — Илья Эренбург, Михаил Булгаков, Валентин Катаев, а также так называемые комсомольские поэты, от Голодного до Безыменского. Поэт Михаил Светлов был практически талисманом заведения. Писателю, похваставшемуся золотыми часами, предложил немедленно пропить секундную стрелку, а на вопрос, наступит ли коммунизм, отвечал, что сам доживет вряд ли, а вот детишек жалко. Как ни странно, все это сходило ему с рук, хотя шутки Светлова были известны не меньше, чем написанная им песня «Гренада». Алексей Толстой имел обыкновение рассказывать антисоветские анекдоты, подтверждая тем самым репутацию «ЦДЛ» как убежища умеренной фронды. Михаил Веллер в книге «Легенды Арбата» приводит легенду, что однажды в такой ситуации Толстой едва не прибил Мариэтту Шагинян стулом, приняв проводок ее слухового аппарата за прослушку ГПУ.

После войны клуб писателей пришел в себя не сразу. Автор «Алеши» и «Я люблю тебя, жизнь» Константин Ваншенкин назвал тогдашних завсегдатаев «поколением мужественных алкоголиков». Страшно пил вернувшийся с фронта Светлов, пили и другие поэты. Беззаботности не способствовала и шедшая полным ходом борьба с космополитизмом. В 1948 году клуб получил современное название — Центральный дом литераторов. Постоянные гости в то мрачное время — литературные генералы, Константин Симонов, Александр Фадеев, Борис Горбатов. Заходили Твардовский и Шолохов.

«Я впервые узнал о существовании Центрального дома литераторов, когда приехал в Москву и поступил в МГИМО. И там старшекурсники рассказывали, что в ЦДЛ есть парикмахер, который очень хорошо стрижет. Мы, молодые люди, конечно, отчаянно старались пройти туда и подстричься — такое вот странное первое знакомство.

Конечно, литература, театр, искусство — все это нас очень манило, и мы туда рвались не только ради стрижки. Но парикмахер-то там действительно был легендарный! Он прославился тем, что, когда какой-нибудь новенький и по глупости начинал просить: «Вы меня тут подстригите так, а вот тут — вот так», — он резко его одергивал и говорил: «Я вас не стригу! Я вас рисую».

Мне рассказывал Борис Ефимов, художник-карикатурист, который прожил до ста восьми лет, историю своего брата — Михаила Кольцова. Кольцов был очень популярным журналистом, чрезвычайно известным писателем, его читали взахлеб и слушали передачи, которые он делал из Испании, когда там шла война с Франко. Однажды он был в Большом театре — и там был Сталин. Сталин приказал его позвать и после нескольких вежливых вопросов сказал, что было бы очень хорошо, если бы Кольцов собрал в ЦДЛ встречу, почитал свои вещи и заодно рассказал всем о большом значении только-только вышедшего тогда «Краткого курса ВКП(б)». Через несколько дней собрался весь Дубовый зал — это сейчас там ресторан, а тогда там проходили и собрания, и поминки. И про Испанию, и про «Краткий курс» всем было очень интересно. Кольцов выступал часа два, потом они с братом выпили кофе, и он помчался в редакцию «Правды», где был тогда главредом. А там его ждали четверо в форме, которые сказали: «Вы арестованы». Это была уже вторая половина тридцатых, за тридцать седьмой — страшная волна арестов. И это буквально через несколько дней после того, как с ним говорил Сталин. А ЦДЛ оказался последним местом, где мы все его видели. Спустя несколько месяцев его расстреляли».

От Вознесенского и Евтушенко до Галича и Окуджавы

 

В 1953 году к старому зданию пристроили еще одно, с выходом на улицу Герцена (Б.Никитскую), и открыли новый ресторанный зал с верандой. После смерти Сталина атмосфера слегка либерализовалась: в ресторан стали заходить молодые литераторы, в частности, появился Булат Окуджава. Тогда же впервые заговорили о нерукопожатности: после того как сценарист и журналист Василий Ардаматский опубликовал в 1953 году антисемитский фельетон «Пиня из Жмеринки», в «ЦДЛ» его встречали не иначе как словами «а вот Пиня Ардаматский идет».

В 60-х руководить ЦДЛ пришел Борис Филиппов, гениальный управленец и, как бы сейчас сказали, промоутер. Именно его усилиями столичная богема, раньше считавшая ЦДЛ пенсионерским заведением, переехала сюда из Дома работников искусства. Среди прочего Филиппов не запрещал рисовать и писать на стенах зала в новом здании, а также ничего из нарисованного не закрашивал — так появился знаменитый Пестрый зал. В ЦДЛ собирались все: Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Сапгир и Рождественский, Окуджава, Галич и Аксенов, Арсений Тарковский, Татьяна Самойлова, Михалков-Кончаловский, Шпаликов и Высоцкий, Олег Даль, Владимир Войнович, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Юрий Левитанский и многие другие. Ресторан буквально трещал по швам. Ярослав Смеляков в начале 60-х имел обыкновение приходить в ЦДЛ один, усаживаться в Пестром зале с рюмкой водки и не пускать никого за свой стол, а на вопрос: «Кого ждете?» — отвечать: «Пушкина!»

«В советские времена «ЦДЛ» был оазисом интеллектуального пьянства. Там все встречались с целью выпить по сто пятьдесят грамм, а потом обсудить судьбу Солженицына и Аксенова, выездных и невыездных. Очень хороший был ресторан — простой и вкусный. Деревянная часть служила престижным местом для празднования всевозможных дней рождения. Все дико хохотали, попадая туда, вспоминали булгаковские традиции пиршеств, которые заканчивались чумой и адом. Лично мне эти традиции были очень близки и приятны. Но еще это, конечно, очень печальный дом. Для меня он связан с огромным количеством проводов хороших людей, с которыми мы выпивали и обсуждали любые диссидентские забабоны.

Меня туда впервые Никита Михалков привел. К Никите было, конечно, особое отношение — тогда уже вышел «Я шагаю по Москве», все по специальному заказу для него делалось. У меня там было несколько премьер — во-первых, потому что там был очень хороший зал, а во-вторых, из-за людей. Писатели, как ни странно, очень отзывчивая публика — потому что они сидят весь день в одиночку, а вечером им очень хочется выйти и почувствовать себя частью общества. Вот они и стремятся к мясу по-суворовски. А когда показываешь им свою картину, вдумчиво комментируют и интересно обсуждают. 

Я помню, однажды мы сидели в ресторане и пришел кто-то из официальных лиц Союза писателей: «Я прошу вас всех сейчас подняться хоть на десять минут в зал. У нас там политическое мероприятие проваливается буквально на глазах — приехала африканская делегация, а в зале никого! Мы вам потом что-нибудь подарим — по пирожку какому-нибудь». Ну мы пошли отзывчивой кучкой изображать интеллектуальную элиту советской Москвы. Приходим: действительно, африканцы сидят на сцене в африканских своих одеждах, зрителей — ни души. Они нам так радостно закивали. Мы помолчали, они помолчали. А среди нас был такой хороший человек, писатель Снегирев. И вот Снегирев отделился от нашей толпы, прошел к сцене, двумя руками оперся на нее, внимательно посмотрел на африканцев и очень громко сказал (была такая знаменитая песня): «Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна!» На том наша встреча с делегацией и закончилась».

От Аксенова и Распутина до Вайнеров и Алешковского

В 70-х в «ЦДЛ» хотели попасть не только литературные дарования, но и цеховики и валютчики. Швейцары охотно шли им навстречу, цена вопроса — от червонца до четвертного, в зависимости от дня недели.

Сказывался писательский раскол на модернистов и почвенников: бывало так, что Аксенов, Вознесенский и Юрий Казаков целый вечер умудрялись не замечать выпивающих буквально в полуметре Юрия Бондарева, Валентина Распутина и художника Илью Глазунова. Добавились новые завсегдатаи — Юлиан Семенов, братья Вайнеры, Виль Липатов, юморист Григорий Горин и сценарист Виктор Мережко, заходил Аркадий Стругацкий.

В 80-х, после того как умер Высоцкий и уехали в эмиграцию Аксенов, Алешковский, Войнович и Тарковский, Пестрый зал превратился в обитель непризнанных гениев, устало требующих друг у друга уважения. Впрочем, там продолжали бывать и Вознесенский, и Фазиль Искандер, и Евтушенко, и Окуджава, но скорее потому, что идти больше некуда. Самым памятным событием десятилетия оказывается визит в ЦДЛ Рейгана в 1988 году — и даже не столько сам визит, сколько устройство по этому случаю отхожего места в комнате парткома.

«Когда Рейган приехал с визитом, ему устроили в ЦДЛ встречу с советскими писателями. Были тогда некоторые интересные разногласия, в том числе вокруг ситуации с Хрущевым, и, думаю, ему захотелось посмотреть живьем на наших бравых акул пера. У него был один недостаток: не очень хорошо было с желудком — и приходилось возить с собой передвижной унитаз. Начали думать, где же этот унитаз на время его выступления поставить, не в Дубовом же зале. Решили определить в парикмахерскую, где тогда еще правил бал тот самый легендарный парикмахер, но он возопил, что ему сорвут всю работу, в общем, отказался. Осталось одно место, куда этот унитаз можно было засунуть, и это была комната партбюро. Как сейчас помню, тогда я серьезно задался вопросом, так ли мудра наша партия. Для меня ЦДЛ — это даже не воспоминания, потому что сейчас там находится Благотворительный фонд Артема Боровика. Нам дали комнатку, чтобы мы могли там работать, — так что для меня это и нынешняя жизнь».

«Московские клубные места — они были забавные очень. Например, ресторан Дома композиторов, который был известен тем, что среди всех московских ресторанов в нем единственном никогда не играла музыка, — оно и понятно. Я, хотя на тот момент принадлежал к людям театральным, в Дом актера не ходил, потому что там было очень шумно, душно и пьяно. В Дом кинематографистов — только на какие-то товарищеские мероприятия. ЦДЛ был лучшим из клубных мест — ни Дом архитекторов, ни Дом работников искусства до роскоши ЦДЛ не дотягивали. Это федеральный памятник, и я думаю, что интерьер там никто не тронет, потому что такой интерьер сейчас не создашь. Дубовый зал прекрасный — шедевр неоготики. И для того, чтобы резной мореный дуб выглядел так, как он там выглядит, нужны те самые сто двадцать лет, что он там стоит. 

А так, я ведь даже советским писателем не был. Все советские годы, буквально до девяносто первого, для меня и для большинства моих друзей ЦДЛ существовал в каком-то виртуальном пространстве. Мы знали, что там есть буфет и ресторан и туда ходили совписы, как мы их называли. Само место казалось потерянным раем — попадание туда было равносильно выходу в другую реальность. Потом случился девяносто первый год, советская власть закончилась, Союз писателей как-то поплыл, в «ЦДЛ» уже легко было прийти, но у меня все время было ощущение, что мы пришли подъесть то, что от других осталось».

От общества «Память» до Марка Джейкобса

 

Союз писателей СССР тихо прекратил свое существование в 1991 году. Политика вытеснила и литературу, и кулинарию на обочину общественного внимания — многие помнят погром, устроенный активистами общества «Память» в «ЦДЛ» на собрании писательского объединения «Апрель» 18 января 1990 года, но вряд ли кто-то может сказать, что в этот день подавали в писательском ресторане.

В 1999 году «ЦДЛ» начал сотрудничество с ресторатором Андреем Деллосом, продолжавшееся 14 лет. В распоряжение Maison Dellos передаются Дубовый и Пестрый залы, а также парадные комнаты 1-го и 2-го этажа. Ресторан был отреставрирован, в числе прочего восстановлены витражи, светильники и интерьерная скульптура. Арт-кафе в полуподвале осталось в распоряжении администрации здания.

«Я был совсем молод, и у меня почему-то было очень много денег. Тогда такого понятия, как офисное пространство, еще не существовало, и в «ЦДЛ» был мой офис. Я приходил туда в обед и уходил с последними пьяными армянскими поэтами. Там были такие чудесные драки, люди кидали друг в друга бутылками, кто-то летел в камин — все это было очень приятно и по-домашнему.

В меню было три фирменных блюда, в том числе тарталетки с печеночным паштетом и тарталетки с острым сыром. И шашлыки по-карски — лучше не делали нигде. Это было top of the top. В голодной тогда Москве это был теплый очаг, который горел всегда, и там всегда были рады мне и компании моих приятелей. Для нас это был дом родной, мы оттуда не выходили пару лет кряду. И я говорю не о Пестром зале, а о Дубовом — я все-таки сидел с лауреатами вместе, попасть туда было трудно, конечно. Там всегда очень колоритные персонажи ходили, литераторы, товарищ Познер и брат его. Все завсегдатаи друг друга знали, здоровались. Вечерняя компания — это реально был клуб. Чтобы в нем оказаться, надо было прикармливать директора, метрдотелей, чтобы все смены знали тебя в лицо, знать все расписания — не дай бог налететь на какой-нибудь председательский банкет. Но когда закрывали большой зал на спецобслуживание, открывали абсолютно чудесные маленькие комнатки, и тоже все было замечательно».

«Я иногда заходил в первой половине девяностых в так называемый Нижний буфет — достаточно маргинальное заведение, где можно выпить дешевой водочки, бутерброд или яичницу заказать. А за прилавком — тетеньки из тех самых времен. В начале девяностых там все еще встречались недобитые, видимо, остатки советской литературы, в основном такого национально-патриотического калибра. Большие бородатые дядьки, они там сидели, наливались дешевой водкой и жаловались на то, что нет житья русскому писателю в этой продажной стране. А ресторан переделали и назвали «Литератор». И он уже не часть ЦДЛ, хоть и находится в том же здании. И сидят в нем, конечно, теперь не литераторы, а какие-то акулы бизнеса».

«Там сделали хороший клубный зал — но такие ужасающие пьяные оторвы попадаются. Хуже, чем советские. И я там с ними переругался, так что теперь поэтому туда не хожу. Хотя у них все еще замечательное советское меню — с винегретом, с цыпленком табака, с борщом. Все-таки очень важно, чтобы это место оставалось человеческим. Сейчас ведь прорва таких халдейских ресторанов с евроремонтом и большими тарелками, по которым размазывается что-то непонятное за дикие деньги. Если этот зал будут перестраивать, главное, чтобы оставили колосники, оставили хороший свет, оставили возможность декорации подвесить или еще что. Очень важно, чтобы в «ЦДЛ» остался этот человеческий дух дома. И обязательно нужно, чтобы в ресторане по-прежнему было вкусно. И пиво чтобы было хорошее».

Теперь рестораном «ЦДЛ» занимается команда Ragout. Подробнее о том, что у них получилось, читайте здесь.