Как переделанный ресторан «ЦДЛ» всех рассорил

Первое впечатление — самое верное. Однако судьба распорядилась так, что едва я приступил к осмотру Дубового зала обновленного «ЦДЛ», в него вошел артист театра и кино Алексей Панин — тот, что признался в прошлом году в сексе с мужчиной и снискал себе славу самого честного человека в Российской Федерации. Он бросил быстрый взгляд по сторонам, а затем высказался в свойственной ему прямолинейной манере в том смысле, что ресторана больше нет, его уничтожили, устроив сплошной гламур. И удалился, не присев. Это и есть мое первое впечатление: с ходу тянет ругнуться.

Но обо всем по порядку. Примерно год назад здание «ЦДЛ» покинул ресторатор Андрей Деллос, занимавшийся им аж 14 лет. На его место пришли Алексей Зимин, Катерина Дроздова и Семен Крымов — люди, известные как команда Ragout. К переделке они привлекли бюро Wowhaus, знаменитое не только «Стрелкой» и объектами в парке Горького, но и «Brasserie Мост», где средствами архитектуры удалось примирить шик нулевых, нарядный минимализм десятых и ауру благородного кафе XIX века, которого тут в помине не было. «ЦДЛ» представлялся куда более трудной задачей: кто побывал в его прежних интерьерах, тот не забудет стены цвета бычьей крови в золотых бурбонских лилиях, торчащие отовсюду деревянные химеры, дуб и падуб. На ум приходили строки, извините, Пушкина: «Люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса». 

Wowhaus решили провести реанимацию, оставив все детали на своих местах, включая отвратительную, на мой взгляд, хрустальную люстру, что, по легенде, должна была висеть на станции метро «Комсомольская». Мореное дерево они соскоблили до светло-бежевых основ, враз обернув тяжесть старинного дуба в экологичную легкость древесно-стружечной плиты. Большой зал разгородили белыми панелями с узорами, напоминающими еврейские меноры. Бордовые простенки перекрасили в небесно-лазоревый, прикрыв их тем же пластиком, что и в центре зала, и запустив под него столько ламп, что их бы хватило на освещение правительственного здания. Алексей Зимин, который, как принято во вселенной Ragout, чаще высказывается о еде, чем о дизайне, проводит параллели c оформлением телестудий. «В «ЦДЛ» стало больше света, нежели грубой материи, — говорит он, — и все это можно демонтировать за четыре часа». 

Другие менее сдержанны и утверждают, что получилась смесь японского мультфильма и иерусалимского кладбища. Дескать, понавесили какие-то пластмассовые херовины ни к селу, ни к городу; новой красоты никакой, а старая пропала. Часто в критических репликах о «ЦДЛ» поминается старуха с косой, гроб, похороны, удушение и прочие надругательства: убили ресторан, изнасиловали мою личную память — жалуются люди. Другие острят, сравнивая нововведения Wowhaus с пририсованными к фламандскому портрету усами или Джокондой, которой безродные модернисты выбили зуб. 

Коллеги Зимина по цеху и люди, к чьему мнению принято прислушиваться, отказываются говорить публично: «Афиша–Город» пыталась организовать круглый стол, посвященный редизайну «ЦДЛ», но большинство его критиков сняли свои кандидатуры со словами, дескать, да, ужас, но не хотим обижать Лешу. Открыто выступила в своем фейсбуке Карина Григорян – важный ресторанный деятель, которая сейчас занимается не менее сложным, чем «ЦДЛ», рестораном «Турандот» того же Деллоса. Она пишет, что архитектуру откровенно жаль, экономить на таких проектах преступно, а если не знаешь, как работать в историческом интерьере, то лучше и не берись. Писательница Мария Арбатова уподобила «ЦДЛ» чеховскому вишневому саду: «Привели дизайнера, прославившегося парковыми скамейками, ориентируются на средний класс, который ни уха, ни рыла в истории Москвы...» Дарья Цивина на этом фоне сокрушается в «Коммерсанте», что шеф-повар «ЦДЛ» Тарас Кириенко не Хестон Блюменталь. Он действительно слишком любит лимонное сорго, и по вкусу его блюда совсем не походят на обожаемые Зиминым лондонские и берлинские гранд-кафе. Мне не нравится сервис в «ЦДЛ»: он медленный, беспамятный, казенный. Если его срочно не исправить, то никакие новаторства по части гастрономии делу не помогут.

Однако несмотря на всю неоднозначность обновленного «ЦДЛ», спустя пару месяцев после открытия выяснилось, что это главное событие весны. Там хотя бы разик побывали все хоть сколько-нибудь важные персоны Москвы, в том числе премьер Медведев и полпред Хлопонин, и каждый вечер ресторан забит публикой, половина из которой — смутно или явно знакомые. Что гонит их туда, что влечет? 

Ну во-первых, люди хотят составить собственное мнение: большинство пересудов о проклятом интерьере «ЦДЛ» строится исключительно по фотографиям, тогда как современный дизайн ощущается не через глаза, как станковая картина, а динамически. Вот ты входишь, подымаешься по лестнице в зал — а тебе удобно? Садишься за стол — тебе хорошо? А через полчаса как ты себя чувствуешь? Дизайн «ЦДЛ» устроен именно так: мне страшно не по душе, как он выглядит, но он отлично работает! В пресловутом Дубовом зале теперь можно провести больше трех часов и вовсе не задумываться об окружающей мебели, патине истории, сановных литераторах, что вкушали в этом клубе яства и пили вина. 

Мало в городе существует мест, где, как в «ЦДЛ», хочется абстрагироваться от обстановки, забыть ее и не вспоминать никогда. Возможно, потому что здесь все-таки не удалось избавиться от ощущения гибели и утраты. Но с другой стороны, на них ведь выстроена добрая половина мировой литературы, великой музыки и кинематографа — отчего же увядание не может стать лейтмотивом хорошего ресторана? В конце концов, по Фрейду — есть два ключевых влечения: эрос и танатос.  

Вторая причина триумфа зиминского «ЦДЛ» заключается в том, что и в советские времена, и в своей деллосовской инкарнации он был закрыт для простых смертных. Запросто сюда заходили только стоявшие на краю могилы литературные генералы, члены ельцинского пантеона и прочая семибанкирщина. «Швейцар был подобен Харону», — вспоминают очевидцы, хотя так рассказывают про всех советских привратников, требовавших платы за открытие дверей. Запреты тянут к себе не меньше танатоса, – это известно, но ужас в том, что не связанная корпоративным этикетом Арбатова оказалась права! Ориентация на средний класс, на целевую аудиторию «Стрелки» и Ragout — она попала в самую точку. В «ЦДЛ» именно такой дизайн, потому что средний класс ненавидит прежний его облик по определению. Он испытывает к нему отвращение, ему было неуютно в резном дереве, он видел в дизайне демаркационную линию, разделяющую «их» и «нас», и неважно, кто именно теперь эти «мы» и «они».

Я по себе помню этот эффект восторжествовавшей справедливости, когда много лет назад вошел в ресторан Mugaritz, расположенный в часе тряской езды от Сан-Себастьяна. Никакого бархата, хрусталя и паркета в шашечку! Никаких расписных тарелок и лоснящихся официантов! Вот он — ресторан для тех, кому еда важнее тарелки; вот она — архитектурная аскеза, ставшая отличительной чертой заведения, куда прилично ходить понимающему человеку. В России в те времена такого и в мыслях не было, хотя таких, как мы — веселых и ехидных, смущенных воробьяниновской широтой размаха в московских интерьерах, — было в достатке: когда в 2010-м открыли первый Ragout, свободных мест там не бывало в принципе. С годами число посетителей ресторанов в городе выросло, и в большинстве своем они стремились к именно такому — чтобы просто, честно и без позолоты в любом смысле. Это уже не говоря о новой рестораторской волне, не вкладывающей в мебель и покраску ни одного шального рубля, потому что нет больше рублей настолько шальных, чтобы за них никто не должен был расплатиться.  

Проблема идейно-эстетического разлома, образовавшегося в районе нового «ЦДЛ» на Поварской, заключается том, что это единственное место из прежней жизни. «Прага», «Арагви», ночной бар во «Внуково» — все закрылось, а «ЦДЛ» живет — и в основном потому, что остались его гости, ходившие туда десятилетиями, кто-то даже ребенком. Писательская память оказалась живучее наследия фарцовщиков – для литераторов и всех примкнувших «ЦДЛ» навсегда будет вишневым садом. А любой новатор со стороны — неизбежным Лопахиным, норовящим порубить любимые, хоть и кривые умирающие деревья.