Триумфальное возвращение гей-клубов: «Город» исследует 6 новых мест

«Март», вечеринка «Cherti»

Пятница, час ночи, мы стоим перед кафе «Март», на двери — театральная афиша: «Самый маленький цирк в Европе представляет спектакль «Дурак». «Март» — место культурное, принадлежит клану Борисовых, и обычно здесь едят салат после церетелиевского музея современного искусства. Салаты, как и искусство по соседству, среднего уровня, а вот гей-вечеринки по пятницам довольно громкие. Мои провожатые Петя и Арсений говорят, что здесь тусуется весь телеканал «Дождь» и прочая фронда.

Петя — безработный, Арсений отвечает за имидж русской авиаиндустрии. Его начальник тоже здесь. Мы все пришли на вечеринку «Cherti Party», которую придумал шеф-редактор издания The Village Милослав Чемоданов. Самого его, впрочем, не видно — говорят, отравился севиче. Что ж, грустно, но не очень: на танцполе орет песня «ВИА Гры» «Перемирие» («Кто без тебя в этом мире я?»), под нее скачут разные атлетичные юноши с хорошими стрижками. Рядом чаевничает очень приличное семейство во главе с бабушками в добротных кардиганах. Их совершенно не смущает соседство с толпой возбужденных парней. Впрочем, парни и сами в джинсах и кардиганах: никто здесь не носит женскую одежду или макияж. Странно выглядит только один человек в пятнистом, как логотип «Му-му», халате из искусственного меха и меховых же штанах.

«Раньше, — объясняет нарядный Петя, — здесь все были очень модные, прямо классные. Никаких белых маек в обтяг, никаких богомерзких сандалий, никаких джинсов с заклепками. За этим — в «Шанс» или «Центральную станцию». «Да, — подхватывает Арсений, — левых очень много. А все потому, что эти вечеринки ­стали делать слишком часто. Раза в месяц вполне хватает, чтобы всех встретить и пообщаться. Это раньше в клубах для профсоюза все знакомились, сейчас все сидят в приложениях Grindr и Hornet, поэтому вечеринка — это просто вечеринка».

Я будто попала на безоблачную студенческую попойку. Правда, вместо тостов звучат разнообразные потешки про жопу: «Здрасте — жопу не красьте», «Артем — жопа ломтем» и так далее. Короткостриженый парень, как бы покультурнее сказать, навалился на другого сзади и ритмично раскачивает стойку и всю нашу очередь. «Парни, вы трахаетесь?» — широко улыбаясь, спрашивает Петя. «Нет, — отвечает верхний, — мы братья. Я Коля, это — Леха». У Лехи звонит телефон, ­высвечивается надпись: «Проститутка».

«В Москве вообще все давно друг с другом перетрахались, — поясняет Петя. — Я уже и сам иногда забываю, когда и с кем. Хорошо, что мы с Арсением давно дружим: мы все друг другу рассказываем, и можно хоть спросить — не помнишь, у меня с этим было или нет?»

У стойки ошивается растерянный американец: все с ним выпивают и немедленно бросают. Говорит, что приехал в составе исследовательской группы Университета Нью-Йорка изучать положение дел в Донецке. При этом не знает ни русского, ни украинского и вообще имеет вид милого деревенского олуха. Он так и говорит: «I am not the smartest person in the world». В ответ на вопрос, что же на самом деле творится в Донецке, американец признается, что сам не понял. Я прибиваюсь к какой-то парочке: тот, что помоложе, жалуется тому, кто постарше, на «этого тирана». История скверная: тиран влюбил его в себя еще в Саратове, перевез в Москву, работать не дает, деньгами помогает, но в остальном совершенно невыносим. Еще у одного посетителя тоже проблемы: он подарил своему парню кроссовки Nike, чтобы тот исполнил мечту и вступил в беговой клуб. А через месяц обнаружил, что помимо пробежек они с лидером беговой ячейки еще и того.

Наконец появляются лица телеканала «Дождь»: в бар приходят Ренат Давлетгильдеев и Тихон Дзядко со спутницей, которая, впрочем, всем видом показывает, что ей тут не очень. Кто-то бежит пожимать Дзядко руку, тот почему-то представляется Андреем. Я обнаруживаю, что безоблачное веселье баров Петербурга, от которого я почти отвыкла в Москве, обнаруживается именно здесь, и телеканал «Дождь» в смысле наблюдения за барами обставил «Афишу»: они уже давно сюда ходят, а мы только спохватились. Таксист, увозящий меня из «Марта» в 5 утра, миролюбиво смотрит на обнимающихся парней и заключает: «Веселятся мальчишки, пятница! А завтра — с родителями на дачу, грядки копать».

«Шанс»

Для парней в возрасте до 23 лет включительно — вход всю ночь бесплатно!» — наконец-то мой юный вид играет мне на руку. Клуб «Шанс» находится напротив Ваганьковского кладбища рядом с метро «Улица 1905 года». Это не первый его переезд: «Шанс» сильно не любят московские чиновники и лично бывший префект САО Олег Митволь. Парни до 23 лет не знают о том, что в 90-х в «Шансе» играл диджей-сеты Бой Джорджа и проводился фестиваль «Твой шанс» с раздачей премий «За вклад в гей-культуру». Сегодня это дискотека для простых работников телефонных салонов, парикмахеров, электриков с сантехниками, да и вообще гомосексуалов, которые не наряжаются в блестки и парики по будням.

Примерно в таких интерьерах проходит ночная жизнь многих россиян, любящих отдохнуть в клубах вроде «Зоны» и «Парк Авеню Диско»: та же цветомузыка, те же пилоны и сцена, те же жмущиеся по углам, будто школьники, ранние посетители, даже второй этаж с крошечным баром присутствует. Из колонок гремит репертуар Евы Польны и ее последовательниц, как будто придуманный в первую очередь для травести-шоу: «Уже немолодой, но интересный,/Достаточно богат, достаточно известный./Мне хорошо с тобой, и даже очень,/А солнце падает, и дело к ночи» — так поет любимая здесь группа «Неангелы». Первая строчка довольно точно описывает и посетителей этого места: короткостриженые люди в белых футболках и офисных рубашках одиноко кружатся на двух танцполах, посматривая друг на друга. За столиком уныло жует котлету раскрашенный под Джокера официант с накачанным торсом. На экранах мигает реклама «14 июня — группа «Вирус». Мы пришли слишком рано.

Отправляюсь в туалет — информационный хаб любого клуба. Вспотевший офисный клерк в очереди будто бы ждет меня. Говорит эмоционально, быстро. «Знаешь, в чем проблема? Ты мальчик и пока еще не понимаешь, но как только тебе больше тридцати, все решают, что ты старый и должен сидеть дома. А я молодой в душе. Я общаться с людьми хочу, поэтому и пришел сюда. Раньше мы с друзьями постоянно отдыхали. Ездили в Европу, танцевали в Берлине и на Ибице. А теперь они стали совсем серьезными. Кто-то женился и сидит дома. Кто-то работает в «Белой площади» по пятнадцать часов в день. Один мой друг уже умер. А я цвести хочу. Я почему-то нахожу время и на церковь, и на жену с дочками, и на ночную жизнь. Почему сейчас в гей-клубе? Да какая разница, гей-клуб или обычный: в Москве они все одинаково плохие. Главное — быть всегда с молодыми».

Веселье — то есть шоу — начинается через два часа. В центре — парень в маске свиньи и белом сарафане, заляпанном пятнами крови (повод — пятница, 13-е). На поводках он держит двух танцоров в коже. Конферансье с ногами от ушей исполняет попурри из русской поп-музыки. В зале парочка белых футболок уже нежится у стены. Азиатка-трансгендер посматривает на моего приятеля. Клон Андрея Губина снимает штаны прямо на танцполе. Кажется, девяностые возвращаются.

Microbe

Дементьева: Просто так на открытие «Микроба» меня не пустят: надо было 13 лет подряд ходить на вечеринки «C.L.U.M.B.A.» и дружить с арт-директором нового заведения Агасфером. Вечеринка только для своих, вход по секретному списку, я жду друзей, которые знают пароль и видят ориентир. Рядом тормозит жигуль, из него вылезает карлик в детских кроссовках New Balance. «Микроб» здесь?» — спрашивает. Указываю на дверь. Карлик, помахивая массивной сумкой Adidas, заходит внутрь. Страшно представить, что будет дальше.

В подвале, украшенном плиточкой, раньше размещался, что характерно, ресторан «Сырная дырка». Теперь владельцы «Кризиса жанра» сделали здесь клуб Microbe: вроде бы для всех, но с тематическими вечеринками. Строгий фейсконтроль и секретные списки объясняются тем, что происходит бесплатный фуршет. Несколько записных героев модно-модельного бизнеса (пиарщики, диджеи, Данила Поляков) чего-то осоловело жуют. Вокруг снуют пышно разодетые москвичи, козлорогие и в париках, в коронах и в куфиях, с цветами, венками и бритыми ногами, в рясах и в купальничках, в слипонах и на каблуках — плюс тот самый карлик в костюме Супермена. Приходит уже знакомый нам по «Марту» витязь в коровьей шкуре, мех местами совсем уж свалялся. На входе разворачивают девушек, размахивающих паспортами. «Вам сюда не надо», — замечает охранник в ответ на сообщение, что тем уже девятнадцать. Девушек, как ни странно, все равно большинство; как сообщает мне посетитель клуба, они пришли, «чтобы подружиться с геями и потом ходить с ними по магазинам». «Серега! — подкатывает к Агасферу худенький мальчик в лосинах. — Серега, я натурал! Но мне у тебя очень нравится. Позволь пожать тебе руку. Нет, реально, я в России хожу только на трэп. На вечеринках #AVG были, нет? Короче, это реально вышак, я горжусь своей страной из-за них. Агасфером тоже горжусь. Я хоккеист, играю в Канаде, но вот мениск повредил и вот вернулся, с тросточкой хожу на трэп. Надо же до тридцати все попробовать, правильно? У вас, кстати, нет ничего попробовать? Ладно, тогда просто добавьте меня в инстаграме. Я там Лорд Алекс».

Mono Bar

Дементьева: В социальной сети Foursquare про Mono Bar, расположенный почти дверь в дверь с «Микробом», пишут, что это такое место, куда много работающий московский гей может прийти после трудного дня и отвести душу за бокалом вина. Раньше здесь располагался некий Bar.Duck, но тоже разорился — того и гляди, скоро на месте каждого невезучего бара откроется по гей-заведению. Интерьер напоминает не то «Кофеманию», не то «Академию», на что мои проводники сразу обращают внимание: «В Москве же всю жизнь как было? Места для профсоюза всегда бичевые, жуткие. С кабаре вот этими всеми. А это, считай, шаг в Европу — с хорошим интерьером, нормальной кухней, классной верандой». Разгорается спор: оказывается, все мои друзья за границей бывали в гей-клубах и нашли их грязными и бичевыми чрезвычайно.

В Mono Bar развлечений немного: коктейли «Тапочки» и «Секс с испанцем», огромные туалеты и караоке. «Шансон запрещен, Элтон Джон — разрешен!» — поясняют бармены. Много взрослых людей, которые искоса поглядывают на молодых блондинов, модных азиатов и насупленных кавказцев. Смешливый щуплый юноша хвастается, что Филипп Киркоров наконец-то добавил его в друзья. Взрослый лысый мужчина грустно нависает над столом за четырьмя одинаковыми коктейлями. Меланхолия — вот чему хорошо предаваться в Mono Bar. На выходе мы берем специализированный еженедельник BF: где-то между жизнеописанием Кончиты Вурст, рекламой саун и рецептом ростбифа попадается грустнейшая колонка под заголовком «Давай останемся друзьями»: «Именно таким, готовым на все влюбленным дураком Паша меня и запомнил. И вот сижу я, обманутый и брошенный, и вопрошаю в пустоту, куда бы деть эту оставшуюся на память дружбу?»

Кажется, я понимаю, зачем на самом деле нужен Mono Bar. Здесь нужно выключить хаус и убрать апероли, поставить бильярд и круглосуточно крутить Джонни Кэша и Эллиотта Смита. Вот тогда там все будут на своих местах.

Ice Club

Трабун: Розово-голубая неоновая вывеска «Айса» манила всякий раз по пути в «Энтузиаст», но прежде ноги не доходили — хоть и по умолчанию ясно, что тут должно быть веселее, чем в «Энтузиасте». Сегодня в рамках мероприятия «Детские шалости» здесь выступает мужчина в женском платье Инга Безфамильная. Вниз ведет стеклянный коридор, я путаюсь в зеркалах и попадаю в туалет; парень в обтягивающем свитере предлагает: «Пойдем, я тебя макну». На выходе в зал накрашенный парень с косой, как у Юлии Тимошенко, объясняет вусмерть пьяному студенту, как сложно купить траву из-за того, что Крым присоединили к России (лучшую марихуану, как выясняется, привозили оттуда, сегодня путь закрыт). Из-за стены кто-то очень пьяный говорит: «Прости меня, ­дуру грешную».

В центральном маленьком зале со сцены, украшенной куклами из «Спокойной ночи, малыши», вещает упитанный трансвестит в блестящем платье с рюшами. На вид ему 40–50 лет. Водевиль недетский: «Товарищи, есть свободный член! Налетай!» В соседнем зале высокие, худые юноши раскуривают кальяны и принимают заказы. Официант в костюме Мальвины театрально натирает до блеска стеклянный стол. Между шутками Инга Безфамильная поет под фонограмму детские песни («А-а-а, в Африке горы вот такой вышины»), изобретательно выпячивая свой накладной бюст. Следующий пункт программы — Карла, она, по словам Безфамильной, «коня на скаку … [оприходует]». Вместо платья у Карлы — театральная занавеска, на одной ноге — ласта; исполняет Карла «Крылатые качели». Наблюдают за всем этим капустником несколько невзрачных менеджеров с некрасивыми подругами, два кавказца, бармены в памперсах, изображающие младенцев, настоящий Сатана и седой харизматичный мужчина, поразительно похожий на героя Билли Боба Торнтона из сериала «Фарго». Выясняю у него, что на сцене — его любовь, а пришел он сюда «ради свободы».

Свободы здесь действительно хоть отбавляй, хоть и довольно специфически понятой. Грубый солдафонский юмор, самодеятельность, школьные песни, эстрадные хиты, платья из занавесок, Алла Пугачева в позолоченной раме на стене — по сути, в Ice Club процветает все то, что так близко простым россиянам (и примерно то, что показывают по телевизору).

«Центральная ­станция»

Трабун: В «Станцию», открывшуюся на «Автозаводской» на месте пресловутой «Зоны», я вызываю специальное гей-такси. Репутация у клуба неидеальная: в Петербурге клуб чуть не закрыли из-за стрельбы; в Москве рядом с заведением, как пишут в интернете, случаются драки и грабежи. Таксист утверждает, что Microbe скоро закроют, и рассказывает о классификации трансвеститов: бывают, оказывается, кабацкие (толстые, старые и некрасивые) и клубные (наоборот). В «Станции», говорит, клубные.

«Центральная станция» — это принципиально новый масштаб. Танцпол первого из трех этажей забит под завязку, во втором зале — не протолкнуться, терраса — опять аншлаг. Кассиры на входе называют друг друга Белка и Стрелка и вместе с билетом выдают чек на бесплатный коктейль. В главном зале дрэг-квин на высоком балконе-сцене распевает песни Адель. Дома я заучил имена всех звезд клуба, но сейчас понять не могу: кто это — Заза, Блонди, Ковани? Может быть, Джей или Рокси? На танцполе при этом веселится парень в инвалидной коляске — такое я видел только в Берлине или Стокгольме.

В соседнем зале разыгрывается сцена из фильма «Клубная мания». На тумбах стоят ­накачанные парни в неоновых стрингах, по центру — трансвестит в латексе. В одном из атлантов узнаю своего знакомого, который в одетом виде обычно ходит в «Стрелку» и «Солянку». У сцены — худющие парни в коротких джинсовых шортах, симпатичные и не очень девушки. Спрашиваю у одной, зачем идти в гей-клуб, учитывая что даже билет для представительниц женского пола стоит в два раза дороже. Ответ короткий, но емкий: «Здесь не пристают». Ко мне, впрочем, тоже не пристают. Не обращают внимания, не подходят, не угощают напитками, все как будто пришли парочками и так же уйдут. В четыре часа утра мы танцуем в толпе веселых людей, на сцене показывают очень качественный видеоарт, с террасы доносится группа ABBA. Друзья, которые героически прошли со мной и через «Шанс», и через Ice Club, неожиданно говорят, что это лучшая вечеринка, на которой они были за последние полгода. И я с ними, в общем, согласен.