«В России мрачняк всегда выстреливал»: откуда появились вечеринки «VV17CHØU7»

Этот материал впервые был опубликован в июньском журнале «Афиша».

— Есть техно-вечеринки, есть гей-вечеринки, есть, в конце концов, вечеринки, которые спонсируются алкогольными брендами, с дорогой звездой в качестве хедлайнера. «VV17CHØU7» («Витчаут». — Прим. ред.) — это что такое?

Виктор Ерошенко: Это витч-хаус-вечеринки с музыкантами из «ВКонтакте» и Soundcloud — артистами, треки которых оставляют друг другу на стенах тысячи людей, а при этом для московских клубов они неформат. Музыка нетанцевальная, клубные промоутеры их не замечают. Мы решили поэкспериментировать — пойдет ли народ из «ВКонтакте» слушать эту интернет-музыку вживую. Ну и сработало. Мы провели уже двенадцать вечеринок, и приходит на каждую по полторы-две тысячи человек. Меня самого удивляет, что под эту музыку танцуют, но, с другой стороны, это как панк-рок-концерт — энергетически заставляет двигаться.

— А почему вы называете это витч-хаусом? Этот жанр даже в 2009‑м, когда его придумали, никто не воспринимал всерьез, в том числе сами музыканты. Помню, как в Москву с диджей-сетом на открытие выставки в «Гараже» приезжала группа Salem. Так они большую часть своего выступления искали в толпе драгдилера, который им продаст героин, и не было ясно — в шутку или нет.

Кира Борисова: Витч-хаус как раз тот случай, когда российские музыканты не копируют звучание, а развивают жанр. В США он быстро себя изжил, а у нас музыканты стали работать со звуком, писать тексты на русском, добавлять семплы из церковных песнопений и старых поп-песен.

Ерошенко: На самом деле это всего лишь тег. Он не так важен, он просто объединяет активное музыкальное сообщество. Мы пытались его заменить, чтобы коннотаций, о которых ты упомянул, не было, — назвать грейв-рейвом, дарквейвом… Но не прижилось. Двадцать лет назад музыканты, например, объединялись под жанром трип-хоп, хотя общего у них было не так много. У нас похожая история — есть какие-то объединяющие вещи: все группы в треках, скажем, используют агрессивные и пластиковые звуки синтезаторов из транса 90‑х. Всегда есть очень глубокий бас, который идет пульсацией. Плюс почти обязательно — мрачный текст на русском языке. В России мрачняк всегда выстреливал — взять хоть нашу классическую литературу или рокеров 80‑х.

Борисова: «Русский рок» — это такой же тег, по сути. Поколенческий.

— Как вы первую вечеринку организовали? Выглядит все довольно профессионально: собственные кепки и футболки в продаже, каждый раз новое место, видеоарт, декорации. У вас до «VV17CHØU7» был уже опыт?

Борисова: Нет, мы никогда вечеринками не занимались. Я архитектор, Витя писал сценарии для сериалов, а сейчас работает переводчиком.

Ерошенко: Да, я просто подружился с парнем из Нижнего Новгорода, который делает музыкаль­ный проект «Радость моя». Он смешивает электронику с русским фольклором. Он до сих пор один из наших главных хедлайнеров. И его никуда не звали играть. А мы решили за свои деньги организовать вечеринку: пригласили его и еще пару не самых популярных в офлайне московских музыкантов. Особенной рекламы не было, но пришло невероятное количество людей.

Борисова: Сразу решили, что организовывать в клубах мероприятия не будем. Договорились c мебельными дизайнерами Wood Deed, вынесли из их цеха на Дербеневской набережной все оборудование и несколько тонн древесины перед вечеринкой, а потом обратно на следующий день занесли. У них день простоя — убыток около ста тысяч рублей. Оформлением занималась я сама. В своей повседневной жизни я создаю интерьеры на заказ, свободы в этой работе мало. Во-первых, работаешь для заказчика, а не для себя. Во-вторых, траты большие, поэтому рисковать заказчики не любят. А для вечеринки можно снять на одну ночь помещение и сделать что-то, полностью отвечающее твоему видению. Главное — придумать что-то быстро и красиво, чтобы наша аудитория — от восемнадцати до двадцати — через 10–15 лет вспомнила, что ходила на такие вечеринки.

— Обычно промоутеры к подросткам относятся плохо: заработать на них невозможно, проблем куча. Якобы взрослые могут себя держать в руках, а тинейджеры уходят в полный отрыв.

Ерошенко: У меня, кстати, самый активный клубный период был — где-то с 16 до 18. Мне кажется, что любое музыкальное течение должно держаться на молодежи. В этом вся суть. Техно-вечеринки — они очень наркоманские и поэтому скучные. Есть рейвы и опен-эйры, но они только летом. Взрослые люди не ходят отрываться в клубы. А когда во время вечеринки кто-то теряет человеческий облик — это как-то интереснее, что ли.

Борисова: Мой сын однажды пришел в шапке «VV17CHØU7» в шко­­лу, а ему одноклассник говорит: «О, у моей мамы такая футболка есть!» Выяснилось, что она к нам на вечеринки ходит. А вообще у нас был негативный опыт, и сейчас мы стали жестче относиться к фейсконтролю. Мы устраивали вечеринку на заводе ЗИЛ, привезли музыкантов из Чили, а автобусы, возившие публику от метро на территорию завода, не справлялись. Так что две тысячи человек начали буянить, приехала полиция и всех разогнала. Но мы потом устроили вечеринку «Возмездие».

— Можно поподробнее про исполнителей, которых вы приглашаете? Меня, в частности, поразила у вас группа «Убийцы» с песней «Россия»: «Убивай, водку пей. Становись веселей».

Ерошенко: Они из Томска. Играют классический электроклэш, но с нарочито адскими текстами. Парень, который пишет музыку, — фанат группы «Гражданская оборона», он все гармонии берет такие же, как у Летова. Но этого никто не замечает. Вообще, начинали мы с «Радости моей», а затем стали искать группы с нетривиальным звучанием. Я наткнулся на Crossparty и Ic3peak, где вокалистка поет — как оперная дива в «Пятом элементе». Потом нашли еще одного хедлайнера — Summer of Haze. И пошло-поехало. Сейчас много людей делают электронную музыку как под копирку. Интересное звучание — редкость. Мы решили, что у нас все музыканты должны отличаться. Тогда вечеринка, по сути, превращается в фестиваль каждый раз.

— Хорошо, про «VV17CHØU7» в целом понятно — это русские музыканты из «ВКонтакте». Но вы же сейчас делаете хардкор-­вечеринку «Скотобойня». Тут у вас какие амбиции?

Ерошенко: Нам просто еще зимой пришло в голову дикое название «Скотобойня», и мы стали размышлять. Сейчас есть тренд на 90-е, а габба — очень быстрая электронная музыка родом из Голландии — едва ли не самая интересная субкультура той эпохи. Не гранж же делать.

— Мне кажется, гранж сейчас для вас слишком огламуренная штука. Вы же, по сути, используете гоп-культуру: спортивные костюмы, хардкор, «бутираты и спиды — наши злейшие враги». И опять — как с витч-хаусом, — это же в 2010 го­ду было модно!

Ерошенко: «Скотобойня» пока боль­­ше шутка. Максимально трэшевое название, максимально трэшевая эстетика. Костюмированная вечеринка, на которую надо наряжаться в спортивное, чтобы всем было весело.

Борисова: Странно, но в отличие от «VV17CHØU7» на «Скотобойню» записывается куда больше людей из фейсбука. Это другая аудитория, более взрослая.

— Возвращаясь к витч-хаусу: его эстетика — какие-то оккультные символы, треугольники, кресты и цифры в нечитаемых названиях групп, арабская вязь, иероглифы — все это ведь никак по смыслу не сочетается? Просто красиво или просто шутка?

Борисова: Дресс-код легко объяснить. Мне хотелось, чтобы все было четко с точки зрения эстетики: потолок и стены белые, подсветка неоновая, все, что на полу, — черное. Мы всегда завешиваем однотонной тканью пространство вокруг танцпола. Помню, за сутки отгрузили пару вагонов материала и втридцатером закрыли стены клуба Pipl, чтобы ни одного баннера видно не было. Ну и поэтому пришлось вводить дресс-код. На первые вечеринки все приходили непонятно в чем. И мы решили, что самый простой способ нарядиться красиво — черное.

Ерошенко: Да, никакой идеологии тут нет, зато ощущение восторга вызывает. Главное, что мы никогда не используем сатанинские символы, это, на мой взгляд, грязь, никому не нужная. Наши символы — манипуляция. Они добавляют происходящему привкус сакральности, а это необходимо хорошим вечеринкам.

— Можно поподробнее про ма­ни­пуляцию?

Ерошенко: Почему мы устраиваем вечеринки каждый раз на новом месте, как рейвы старого образца? Чтобы сохранить ощущение андеграунда. Почему у нас музыканты поют на русском языке и используют российские стереотипы и эстетику? Чтобы отличаться от всех остальных. Есть электронные музыканты, которые пытаются слиться, пишут тексты на английском, копируют западное звучание. А ребята, которых мы зовем, наоборот. И это привлекает фанатов — и у нас, и за границей. И мне самому это интересно.

Борисова: К нам на «VV17CHØU7» специально из Бразилии приезжали. А потом пригласили туда сделать вечеринку. Мы очень удивились, когда прилетели: реально вся Южная Америка фанатеет от русских. У нас любят американский стиль в татуировках, а у них там русские наколки. К нам на вечеринку в Сан-Паулу пришли девушки с тюремными тату «Не забуду мать родную», были накачанные бородатые геи с вытатуированными погонами и звездами. Весь зал наизусть пел песни по-русски!

Ерошенко: Русская музыка обычно считается вторичной. И это понятно, люди еще не перестроились. Раньше можно было просто повторить нечто, что на другом конце земли делают, и так как интернета не было, такое клонирование воспринималось по-новому. А сегодня бесполезно делать усредненный продукт — нужно выдавать миру что-то свое. Ротация на телевидении и радио — больше не самое главное. Наши ребята популярны на Западе, они используют много национального материала и русских культурных кодов, что очень нравится иностранцам. Это как русские, которые любят песни на английском, не понимая текстов, только наоборот.

VV17CHØU7 пройдет 10 июля, все подробности — в фейсбуке мероприятия