Башлачев, «Аукцыон» и американские композиторы

Сначала — самое давнее: книжка Льва Наумова про Башлачева чуть ли не весной еще вышла, но у меня все как-то руки не доходили. Наумов, собственно, профессиональный математик, который довольно давно уже крайне бережно и прилежно занимается каталогизированием всего, что с Башлачевым связано, — то есть скорее архивист, чем беллетрист. Книжка — и есть такой архив: все тексты Башлачева, подробнейший каталог записей, подробнейшая биография, где вплоть до конкретных дат вся жизнь его расписана. Не литература, нет — но определенная и жуткая довольно драматургия в этой летописи все равно возникает, хотя бы засчет реплик очевидцев, хотя бы засчет драмы самой жизни Башлачева. «Человек поющий» получается, кажется, историей про то, как «среда заела» — вплоть до самоубийства; как человек вырвался из этого родного болота, где пел под водку, куда-то, казалось бы, вперед и ввысь — а оказалось, что там, в общем, то же болото с той же водкой (из книжки как-то очень ясно следует, что Башлачеву хотелось именно своей среды некой, своего фронта, что он хотел вместе, а не наперекор, как Летов, скажем). Жутко, конечно. Но самое главное, что в книжке есть, — это, по-моему, башлачевские интервью: я их раньше совсем не читал почему-то, а они абсолютно поразительные — и в том, как он говорит, и в том, что он говорит. Ну то есть не без смешных каких-то моментов, конечно, — есть странное интервью со Стингрей, с таким, среди прочего, пассажем: Стингрей: «Кто-нибудь в твоей семье поет?» Башлачев: «Нет». Стингрей: «Пишет?» Башлачев: «Нет». Стингрей (сестре): «Incredible! (Башлачеву) Пиздец! Если ты когда-нибудь начнешь путешествовать, мы тебя приглашаем к себе». Но местами пробирает до костей, до кончиков — вот, например, из самого первого его интервью; кажется, эти мысли прямое отношение имеют ко всем спорам про русскую музыку, что здесь и в других местах периодически происходят:
«Наверное, каждый, затевая свое дело, надеялся по крайней мере на открытие новой Америки. Но, ковыляя в чужих модельных желтых ботинках по нашей всепогодной грязи, застревал где-нибудь в Тульской губернии. А может, и не стоит идти никуда дальше, может, где-то тут, под забором, и растет трын-трава сермяжной истины? Что мы премся в Тулузу со своим компьютером? Нас, оборванцев, там никто не ждет».

Пару недель назад вышла биография группы «Аукцыон», написанная музыкальным обозревателем «Известий» Михаилом Марголисом. В общем, понятно, что что-то такое напрашивалось: мало-помалу все значимые русские группы оказываются собственными биографиями снабжены, и это хорошо, безусловно. «Книга учета жизни» построена по традиционному для «Амфоры» (да и вообще по международному вполне) принципу: авторский текст плюс многочисленные реплики героев; «документальный роман», как подзаголовок провозглашает. Ну, авторский текст коллеги оценивать было бы не очень корректно (если что, первая фраза выглядит так: «Аукцыон» — это хохот отчаяния и свобода навзрыд, прошитые мелодиями из ниоткуда в никуда»; о'кей) — поэтому я про вообще; если что, отрывок про совсем начало можно прочитать тут. Вообще книжка познавательная, в первую очередь — в тех частях, где про «Аукцыон» ранний, до 1990 года, грубо говоря. Я как-то никогда особо не задумывался, чего это такое было, — а там очень забавно выходит: что это было никакое не «странное» и «дикое», а вовсе даже целенаправленная поп-музыка. И местными Madness «Аукцыон» звали неспроста (тоже почему-то никогда не задумывался о параллели, хотя она вполне очевидная вроде бы), и многое у музыкантов сошлось на любви к The Police, и весь театр был вполне в популистских целях, и сам Федоров неоднократно говорит слово «хит» или что-то вроде «мы знали, что будем популярными, потому что были в десять раз драйвовее, чем «Кино» и «Зоопарк» — или, там, «нам хотелось сделать веселую группу, как «Странные игры», только круче, чтобы все плясали». Забавно получается — и становится понятее, почему в этом году ненавязчиво отмечается юбилей альбома «Жопа»: потому что с него-то все и изменилось; и «хиты» уже в вечном смысле слова начались, когда задачей это никто уже особо не ставил.

(Смешной клип из тех самых начальных времен.)

Наконец, самое большое во всех смыслах и, наверное, самое важное — издательство Ивана Лимбаха выпустила книжку Ольги Манулкиной, служившей музыкальным обозревателем в питерской «Афише» до тех пор, пока была эта самая питерская «Афиша». Огромный фолиант — толстенный, тяжеленный, 800 страниц, — повествующий ровно о том, что написано на обложке: об истории американской академической и околоакадемической музыки ХХ века, от Айвза и Кауэлла до Лори Андерсон и Джона Адамса. Я пока осилил где-то четверть (то есть сейчас примерно на Гершвине) — но уже понятно, что работа мощнейшая. Тут, собственно, не так уж много собственно критики — это именно история, очень внятный и стройный (хотя вполне академический — то есть мне как человеку, лишенному музыкального образования, местами тяжело) компендиум всевозможных работ про развитие этой самой музыки и про разных композиторов персонально. Очень нужная вещь, жаль, что у нас такого почти не пишут и не издают. И к эволюции поп-музыки тоже, конечно, имеющая самое прямое отношение, потому что, как выясняется, концепция создания американской национальной «серьезной» музыки с самого начала была связана с взаимодействием с музыкой «низменной» (типа госпела и продукции Tin Pan Alley); надо полагать, что дальше в этом смысле еще интереснее и теснее будет. Ну и существенно еще, конечно, что всех этих Айвзов и Варезов по прочтении хочется немедля переслушать, — и опять ничего не понять. Браво.