«На кухне «Макдоналдса» так не поют»: эксперты обсуждают шоу «Голос»

Ираклий Инцкирвели

финалист детского «Голоса», исполняет «It’s a Man’s World» Джеймса Брауна

Антон Севидов (лидер группы Tesla Boy): Этот мальчик очень круто поет! Но так себе голосовые связки выкручивает, что это очень опасно. Тем более до того, как сломается голос. Может после этого просто больше не петь.

Михаил Фихтенгольц (оперный менеджер): Может себе, профессионально вы­ражаясь, наработать узлы на связках, как мозоли. Это в любом возрасте делать довольно-таки опасно…

Севидов: Например, все африканцы, чернокожие ребята, у них просто от при­роды связки более эластичные. У них таких проблем вообще нет, для них так петь естественно. А у него — имитация под афро. Это большая нагрузка на связки, и бывает, к сожалению, что люди от этого теряют голос. Вообще, мутация голоса — это такой сложный момент для мальчиков. Мне фониаторы (врачи, которые лечат голос) в Гнесинке вообще два года запрещали петь. Притом что до этого я уже участвовал в «Утренней звезде».

Юрий Квятковский (театральный режиссер, автор спектакля «Копы в огне»): В этом есть что-то такое чарующе неестественное. Выходит ребенок и изображает из себя взрослого. Я все-таки за естественность.

Фихтенгольц: Я бы предпочел слышать, но не видеть. Когда шоу в детском формате, речь фактически идет о вундеркиндах. А вундеркинды — это само по себе несколько противоестественное явление. К тому же здесь ты успешен тогда, когда наиболее талантливо имитируешь взрослых. Это смотрится очень притянуто за уши.

Севидов: Я все-таки не согласен. Я вспоминаю себя в детстве, на конкурсах. Мне хотелось петь, как Рей Чарлз и Стиви Уандер. Но при этом я был совершенно ­естественным в своем пении, искренним. То есть это были мои эмоции.

Паула Диринга

участница отборочного тура детского «Голоса», исполняет «Снег» Ирины Билык

Фихтенгольц: Она выглядит более естественно, потому что в этом есть что-то детское. Ну и именно поэтому они ее не выбрали. Ненавижу, когда с детьми сюсюкают — вот это «масянечка», — особенно когда совесть гложет. Не выбрали ее, а потом повернулись (по правилам «Голоса» судьи слушают участника, сидя спиной к сцене, и поворачиваются, если считают, что он должен далее участвовать в шоу. — Прим. ред.) и увидели эту кнопку, стыдно стало…

Квятковский: Извините, но это просто … [ужас]. Ведь это же спродюсированная ситуация. Они снимают это так пристально, такой драматический момент, кадрирование, крупно слезы, как они обнимаются… Это «Жди меня», только намного пошлее. Просто неэтично допускать такие моменты.

Фихтенгольц: Ну а как этого не допускать? Это же конкурс, кто-то проигрывает. По определению такие ситуации предполагаются.

Квятковский: На самом деле нет. К примеру, в той же «Утренней звезде» такой детской реакции на сцене не было. Ребенок мог потом в гримерке, тихонечко… А тут на всю страну.

Севидов: Ну да, я согласен. Пожалуй, это в принципе отражение нашего времени, когда все должно быть быстрее, больше, эмоциональнее.

Квятковский: У меня есть дети, я говорю как родитель. Все, что происходит между мной и моими детьми, должно нести некую образовательную составляющую, простите за пафос. В данном случае эти родители — как те люди, которые стремятся, чтобы их ребенок попал в сериал. Я работал на телевидении, видел, как взрослые таскают детей, пропихивают их все равно куда — лишь бы на телик.

Фихтенгольц: Запуская ребенка в проект, родители должны очень четко осознавать степень ответственности и последствия. Потому что в лучшем случае это просто слезы, которые вот так бесстыдно сняты камерой и выставлены на обозрение всей стране. В худшем — это психотравма, вечно указующий перст: она была в «Голосе», и ее никто не выбрал! Собственно, самое страшное в вундеркиндах, что большинство из них потом превращаются в обыкновенных людей. А родители их с детства убеждали, что они исключительные. Мне эта девчушка в гораздо большей степени симпатична именно потому, что ее пение — это такой детский уровень. Оно гораздо более естественно для ее возраста. Но именно поэтому ее и не выбрали. Для судей важно, чтобы было как у взрослых.

Севидов: Потому что нет вау-эффекта. На самом деле есть еще такой момент. Мальчик пел соул-композицию. Если вы зайдете в Нью-Йорке в любую церковь, куда ходят чернокожие, то увидите и более маленьких детей, которые будут петь круче. Причем для них это абсолютно естественно. А этот мальчик грузин. У грузин тоже очень развита певческая культура. Мне подруга рассказывала, как в Тбилиси решили открыть караоке. А через неделю закрыли: грузины не очень поняли, зачем нужно отдельное заведение, чтобы петь.

Фихтенгольц: Ладно, давайте теперь половозрелых смотреть.

Наргиз Закирова

финалистка 2-го сезона взрослого «Голоса», поет «Still Loving You» группы Scorpions

Фихтенгольц: Дельная тетка.

Севидов: Человек с татуировкой в пол-лица — это здорово.

Фихтенгольц: Да, вид у нее не православный. Скажем так. Но дело даже не в татуировках. Не могу сказать, что ее голос там меня куда-то вынес. Таких голосов, скажем честно, много. Но в классическом музыкальном бизнесе, в котором я варюсь, есть такое выражение — it’s a good package. Хорошее сочетание голоса, внешности, артистизма, харизмы, умения себя подать.

Севидов: Круто, что ее не прогнали, а, наоборот, подняли. Думаю, есть какой-то позитивный эффект от того, что такой человек очутился в рейтинговом шоу. Я просто понимаю, что даже на ребят, которые ходят в скинни-джинсах в небольших городах России, и то косятся.

Квятковский: То есть это, по-твоему, добавит обществу толерантности? Если ток-шоу на телике посмотреть, там же всякие Тесаки, разные маргиналы появляются. Моисеев, Зверев… Я не думаю, что она какой-то нонсенс.

Фихтенгольц: Простите, но как выглядит Надежда Кадышева… Вот страшнее нет ничего. Рядом с ней эта лысая женщина — образец добропорядочности и хорошего вкуса. И все-таки до того, чтобы придираться к внешности, мы пока еще не докатились. Это перспектива ближайших двух лет. Пока что нас не устраивают друг в друге ориентация, высказывания о Великой Отечественной войне — я имею в виду, если о законодательстве говорить.

Севидов: Ну знаешь, я могу тебе сказать, что в провинции — а я уже видел афиши ее тура в Казани и где-то еще — люди воспринимают подобный вид очень ­даже в штыки.

Фихтенгольц: А как твою седину они воспринимают? Наверное, под Хворостовского косишь…

Севидов: Ой, да! Ты меня раскусил! Еще я мечтаю работать с Игорем Крутым.

Фихтенгольц: Если ты это сделаешь, я тебя в фейсбуке удалю.

Антон Беляев

полуфиналист 2-го сезона, поет «Wicked Game» Криса Айзека

Севидов: Антоха Беляев… В первый раз мы с ними пересеклись на фестивале «Усадьба Jazz», где играли на одной сцене. У меня тогда была группа, которая ­называлась «Неонавт». А его группа Therr Maitz много лет куда-то пыталась пробиться, ну и как-то не получалась — притом что они все отличные профессионалы. А вот после «Голоса» у них дела фантастически пошли в гору.

Квятковский: А ты бы пошел на это шоу?

Севидов: Честно говоря, нет. Ну просто не вижу в этом смысла для себя. У меня и так есть то, что мне нужно. Свой лейбл, своя группа, гастроли расписаны на месяцы вперед. К тому же покрытие Первого канала — это бывший Советский Союз. И после шоу вас никто не узнает в Европе, в Америке. А у нас изначально был прицел на то, что мы международная группа. В прошлом году у нас было три тура по Америке. Мексика, Колумбия…

Квятковский: Мне кажется, это шоу не для профессионалов просто. Я уверен, что, если бы какие-нибудь «Копы в огне» стали ассоциироваться с Первым каналом, это была бы шляпа. У телика же есть же определенная аура. Вот можно ли представить себе условного Ноггано на шоу «Голос»?

Фихтенгольц: Для профессионала любая сцена — это сцена. Святослав Рихтер выступал одинаково и в детских музыкальных школах, и в консерваториях.

Квятковский: Когда профессиональный музыкант со своей уже сформированной группой выходит на эту сцену, мне за пацана сразу становится неловко. ­Когда ­продавец из «Макдоналдса» выходит на эту сцену, он получает путевку в жизнь. А мотивация этого парня попасть в шоу — она не творческая, а коммерческая на самом деле.

Фихтенгольц: Ну погодите! В этом всегда есть прагматическая составляющая. Ее не может не быть. Люди туда идут именно потому, что это бешеный рейтинг, тебя все увидят и у тебя начнется какая-то новая жизнь. Просто в нашей стране извращен сам механизм попадания в ротации. Прекрасно, что эта группа выстрелила. Нехай будет, дуже гарно спивают. Я вполне могу себе представить возмущение этого Антона Беляева, который каждый божий день на том же Первом канале видит такую парашу… Людей, у которых, извините, голос как в жопе волос — тонок и нечист. И эти люди собирают тысячные залы. И напрашивается логичный вопрос. А чем я хуже? А как я могу пробиться?

Квятковский: Куда пробиться-то? Телик не ассоциируется с качеством.

Фихтенгольц: Все-таки нет. Я сам телевизор ненавижу во всех его проявлениях. Но качественные вещи там все-таки есть. Например, шоу «Голос». И если появляется вот такой единственный легальный шанс не раздвигать булки, а прийти и спеть — это прекрасно.

Севидов: Я понимаю вас обоих. Проблема в том, что у нас нет своего российского «Top of the Pops», как в Британии. Нет своего настоящего хит-парада популярных песен. И получается, что «Голос» совмещает те функции, которые в других странах разведены: шанс для новичков и соревнование для профессионалов.

Сергей Волчков

победитель 2-го сезона, исполняет арию Мистера Икс из оперетты «Принцесса цирка» Имре Кальмана

Севидов: Да ладно! Вот этот выиграл? Серьезно?!

Фихтенгольц: Ой, мать. Как хорошо, что мат в прессе запретили.

Квятковский: А сколько у него боли в глазах…

Фихтенгольц: Ну голос у него поставленный. На кухне «Макдоналдса» так не поют. Но какое жабо у него отвратительное! Все-таки неизбывна тоска широких масс трудящихся по вот таким припудренным, занафталиненным образцам псевдооперного пения.

Севидов: У него голос из радиоточки.

Квятковский: На канале «Культура» было шоу «Опера».

Фихтенгольц: Странно, когда так дико перемешиваются жанры. В «Голосе» участники в основном поют известные поп- или джаз-стандарты. А это советская эстрада. Летели два крокодила, один на север, другой зеленый.

Севидов: А у меня другое ощущение. Что вот эта нафталинная советская культура, которая сейчас присутствует в каких-то очень искаженных формах, в исполнении этого молодого человека не так уж и пошло звучит. Мне это симпатично, такое небольшое извращение… Как когда-то пригласили Михаила Боярского в модный клуб «Икра» выступать — и пришла тысяча человек молодежи. Для меня в этом есть некий кайф.

Фихтенгольц: Ну он делает это уныло… Наша оперетта — то же, что популярное фольклорное направление в советской эстраде, которое в свое время символи­зировала Зыкина, а теперь Надежда Бабкина и Кадышева. С реальным русским фольклором это никак не связано. Так и советская оперетта к австрийской или французской оперетте имеет мало отношения.

Квятковский: Глядя на этого Волчкова, я вспомнил Баскова.

Севидов: Мне кажется, этот все-таки покультурней.

Квятковский: Когда Басков только появился, он был суперкультурный.

Фихтенгольц: Он сначала совмещал профессию популярного певца с профессией оперного артиста. А потом оказался только поп-певцом.

Севидов: Знаете, я помню, когда только Басков стал популярным, я простудился, а мне надо было концерт петь. И мне дали телефон фониатора Большого театра.

Фихтенгольц: Изгарышева. Это легендарная личность.

Севидов: Точно! Я пришел к ней, захожу — а там сидят еще ее медсестры. Она сходила на «Евгения Онегина» с Басковым и рассказывала им: «Нет, вы знаете, это такая пошлость…» Потом наклонялась ко мне: «Вы рот откройте». Я: «А-а-а». А она тут же отворачивались: «Так вот, это такая пошлость была! Просто отвратительно. Я такого не видела!.. Давайте, открывайте… Понимаете, это позор…» Я тогда многое узнал про Баскова.

Сестра Кристина

полуфиналистка итальянского «Голоса», исполняет «No One» Алисии Киз

Квятковский: Вот этот ролик с монахиней я видел!

Фихтенгольц: Представляю их рожи, когда они обернутся и увидят монахиню… А башмаки! Какие у нее башмаки! Вот это, я считаю, круто! Это такой эффект Сьюзан Бойл. Помните, как она выходит на сцену, тут же выхватывают из толпы кислые лица зрителей, которые смотрят на вот эту жуткую бабищу. И потом как у них меняются выражения, когда она начинает петь. Естественно, все в лоб. Но это же телевидение. А так — круто! Это фан! Вы попробуйте представить ­такую матушку Евдокию…

Квятковский: Да, из Оптиной пустыни выходит и начинает петь Элтона Джона.

Фихтенгольц: Это же с ума сойти! Собственно, для этого и существуют такие шоу. Нарушение клише. В этом и заключается магия человеческого голоса. Это инструмент, который мы не видим. И человек, с которым меньше всего ассоциируется такая божественная сила, вдруг открывает рот — и превращается в совершенно другого человека. Голос — это штука иррациональная.

Квятковский: Мне кажется, это режиссура. Для меня это просто ситком чистой воды. Я думаю, что просто сидела креативная команда и ломала голову — как нам еще сделать рейтинг. Давайте бомжа найдем. Или пускай собака поет. А может, монашка? О! Монашка!

Фихтенгольц: Это то, чему радуется широкая масса трудящихся, причем совершенно справедливо. У нас же вся массовая культура последних лет пятидесяти откровенно визуального характера. А голос — это единственное, что не поддается визуальному воплощению. Это инструмент внутри человека…

Севидов: И он до сих пор работает.

Фихтенгольц: Еще как работает. Вот представьте себе такой флешмоб: вы едете в автобусе и рядом какая-то непримечательного вида тетка с двумя пакетами из «Седьмого континента» вдруг начинает петь дивным голосом арию Тоски. Ну естественно, вы обалдеете, у вас мурашки по коже побегут.

Квятковский: Мне кажется, тут есть еще такой интересный момент: вероятно, популярность этого шоу у нас связана с тем, что люди реально устали от фонограммной культуры.

Фихтенгольц: Да, абсолютно. Потому что вся поп-культура девяностых — это абсолютный фейк. Я могу профессионально судить — у нас из 20 эстрадных певцов вокальными данными обладают максимум двое, и те умудряются их просрать. В этом смысле «Голос» положительно влияет на вкусы широкой общественности, потому что очевидно, что туда попадают люди, у которых прежде всего действительно очень хорошие вокальные данные. Но тут есть один очень опасный момент. Потому что в нашей поп-музыке, в этом зазеркалье существуют некие непонятно кем придуманные стандарты, и там все люди одинаковые. И перед этими певцами из шоу «Голос» встанет выбор — либо ты подстраиваешься, либо непонятно как выживаешь. Это произошло когда-то с Долиной, с Валерией, которая поначалу не пела эту херню. Даже с тем же Димой Биланом.

Квятковский: А откуда вообще у них всех должны песни появиться? Они что, ­авторы?

Фихтенгольц: Нет, по большей части они исполнители. Значит, они будут работать с теми же продюсерами и композиторами, что и все остальные. Так что скоро и они начнут петь «Ветер с моря дул, ветер с моря дул»…