«Ровесник»

Что это было

Созданный в 1962 году при Комитете молодежных организаций журнал «Ровесник» был призван писать о делегациях советских студентов, прогрессивной молодежи стран третьего мира и американских сверстниках, страдающих от загнивающего капитализма, но по сути стал для советских подростков единственным рупором западной культуры. Аккуратные заметки про The Beatles и Rolling Stones в конце журнала сменились в перестройку на более смелые статьи вроде полемики о фигуре Оззи Осборна или публикации текста «Guns of Brixton» The Clash. Среди контрибьюторов отметились Артемий Троицкий и Роман Волобуев, но самый яркий период для журнала наступил в середине 1980-х с приходом Сергея Кастальского, когда в «Ровеснике» начала печататься «Рок-энциклопедия» — растянувшийся почти на десяток лет опус-магнум ныне покойного журналиста, охватывающий рок-музыку в диапазоне от классического прог-рока вроде Emerson, Lake & Palmer до Эминема. В 1990-х в «Ровеснике» впервые в российской прессе стали печататься рецензии.

Писательская манера Кастальского, как, впрочем, и всего редакционного коллектива, подразумевала большую долю пристрастия: так, например, на просьбу читателя рассказать о группе Accept ему могли предложить и вовсе эту группу не слушать, а рецензия на «The Best of Steely Dan» могла состоять только из фраз о том, что группа не нуждается представлении и любая ее пластинка — событие.

С приходом 1990-х «Ровесник» потерял монополию на информацию с Запада, заметно сдулся в тиражах и сориентировался на регионы, где информационный поток был не так обилен, как в крупных городах, а также подростков младшего возраста. В течение многих лет костяк рабочего коллектива — а вследствие этого и общее видение формата и принципов — не менялись, в то же время широкополосный интернет, в котором журнал не получал никакого отражения, все дальше проникал по стране. Несмотря на то что редакция всегда исправно старалась обозревать новинки широкого профиля (на обложке последнего номера — Лана Дель Рей) и писать о молодых группах, с середины 2000-х «Ровесник» практически не присутствует в информационном поле, слабея и в своем статусе провинциального вестника.

«До того как прийти в «Ровесник», я работал в Омской «Молодежной газете», где прошел путь от корреспондента до редактора, а потом 2 года в ЦК Комсомола — был такой Центр печати, который служил прослойкой между молотом, которым были секретари ЦК КПСС и прочие начальники, и наковальней, которой были газеты, — я вел «Комсомольскую правду», «Собеседник» и «Ровесник». Это был период перестройки, 1986–1988 годы, когда газеты и журналы брали на себя ответственность печатать многое, что раньше не решались, интерес к ним был фантастический и, естественно, на них лились потоки грязи. Мне приходилось отстаивать что-то, мы собирали комиссии с привлечением экспертов, журналистов.

Однажды, уже когда я был заместителем главного редактора, мы вступили в полемику с журналом «Молодая гвардия», который нас разнес, заявив, что рок-музыка — это просто исчадие ада, что она оглупляет, люди от нее деградируют и так далее, а мы по пунктикам, причем пунктиков было несколько десятков, их расчихвостили и показали, что люди просто не понимают, о чем они говорят.

Вот вы родились, а рок-музыка уже здесь. А в те времена люди слушали всегда «Подмосковные вечера», гимн Советского Союза, еще что-то. Рок-музыка звучала только на Пасху, когда людей пытались отвлечь от церкви: шла передача «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», где появлялась ABBA или еще кто-то, или в «Международной панораме» показывали кусочек выступления какой-нибудь группы. Поэтому подавляющее большинство старшего поколения, мягко говоря, с настороженностью относилась к рок-музыке.

Нам, как журналу Комитета молодежных организаций, разрешена была подписка на многие западные журналы — от Time до Rolling Stone, но перед тем, как нам эти журналы отдать, они должны были быть залитованы.

Все, что мы перепечатывали из западных изданий, делалось абсолютно официально: мы платили какие-то деньги в организацию, которая сейчас называется Российское авторское общество. Причем расценки были мизерные по западным меркам. Однажды мы перепечатали что-то из Paris Match и честно заплатили им 27, по-моему, франков по тем расценкам, которые нам спускали из организации по авторским правам, — это было немаленькой суммой. Через какое-то время раздается звонок из Франции, и человек спрашивает: «Простите, а за какую запятую вы заплатили мне 27 франков?»

Понимание о том, что «Ровесник» в первую очередь о музыке, было всегда. Молодежь всегда болела музыкой, и, слава богу, нам было позволено больше, чем другим: на несколько материалов о строительных отрядах и о том, как Дин Рид выстирал американский флаг у посольства США (мы такие материалы называли «Славики» по имени нашего куратора от ЦК Комсомола) приходился один, например, материал о группе Kiss, причем не дай бог ты ее похвалишь! Кто-нибудь напишет нам: «Я видел в «Международной панораме» такую-то группу…», и мы такие: ну раз в «Международной панораме» показали, давайте-ка быстро напишем! Кстати, на каждое пришедшее письмо — а их было до 40 000 в год — мы по советским законам должны были отвечать.

Формат рецензий, которые впервые появились именно в нашем журнале, возник благодаря Сергею Кастальскому, и мы даже за все это время ни разу его не меняли — «Разборки» и расшифорвки наших оценок: «РРРРР — явление уникальное, встречается крайне редко», «РРРР — очень хорошо, гарантия качества» и так далее. Сергей был потомок композитора Кастальского, необыкновенно эрудирован и энциклопедичен, не зря ему принадлежала идея рок-энциклопедии. Бывало, вычитываешь чей-то материал, и что-то смущает — звонишь Кастальскому: «Сереж, а вот у такой-то группы седьмой диск…» — и он тебе с ходу все говорил. То, что у «Ровесника» с самого начала была монополия на западную музыку, позволило ему безнаказанно публиковать «Рок-энциклопедию», которую потом в 1990-х мы издали толстой книгой. А тогда, в конце 1980-х, после ее появления тираж фантастически выстрелил: прибавилось несколько сот тысяч экземпляров. Следующая такая же значительная прибавка тиража произошла, только когда мы начали печатать главы из книги Ди Снайдера «Краткий курс выживания для подростков». В те времена вообще счет шел на миллионы (максимальный тираж был три миллиона), не то что сейчас, когда мы барахтаемся в каких-то крохах.

Конечно, когда в 1990-х стало можно говорить прямо, «Ровесник» сдвинулся в сторону рок-музыки. Тогда мы, например, опубликовали несколько кусков из книжки Марины Влади «Прерванный полет» о Высоцком, потому что Высоцкий, по моему мнению, — это рок-музыкант на все времена для России. Конкурентной среды как таковой тоже еще не существовало: на рынке было столько места, что туда мог уместиться кто угодно. В то время мы скорее сами для себя стали конкурентами: мы сделали журнал «Штучка» для девушек, «Все звезды» о популярной музыке, «16» для подростков о сексе, рок-приложение «Рока-ролла» к «Ровеснику» — оно выходило несколько лет.

Когда я пришел работать в «Ровесник», в журнале было 32 страницы и работало 17 человек, это были практически все творческие люди. Портфель — материалы, которые готовы быть опубликованы в журнале, но не попадают на страницы и ждут своего часа, — у нас был толщиной сантиметров 10. Не было ни отдела рекламы, ни одного компьютера, ни бухгалтерии, ни распространения, ни пиара. Печатью и распространением занималась «Молодая гвардия», который мы принадлежали. Через несколько лет, когда все закрутилось, я обнаружил, что у нас все те же 17 человек в штате, причем это уже и реклама, и дизайнеры, и бухгалтерия, и пиар, и служба распространения. И выпускаем мы не 32 страницы в месяц, а 200 с лишним. Капитализм нас так подкрутил, конечно. Хотя в первый год, когда мы перешли на рыночные рельсы, денег нам не хватило — и приходилось печататься на газетной бумаге на 16 страничках.

Дистрибуции как таковой в 1990-х сначала не было, но у меня, как у заместителя главного редактора, были жигули «копейка», им было уже 10 лет, но это была надежная машина. Я ее загружал полностью: багажник, заднее сиденье, переднее сиденье, — пачками журналов и развозил по Москве и Подмосковью — тогда в диком количестве начали появляться киоски.

По всем исследованиям, которые мы проводили в 1990-х, наша аудитория была младше, чем у Fuzz или «ОМа», — это 14–16 лет. Возраст аудитории «Ровесника» в это время снизился, и было ощущение, что с ней надо очень точно выбрать язык. Решено было говорить нормальным, уважительным языком, не заигрывая, как некоторые до недавнего времени существовавшие наши конкуренты — Bravo, Cool и так далее: «Ну ты, чувак…» — да я даже не мог это воспроизвести! Кто сказал, что сленг, смешанный с арго, есть современность? Все эти издания закрылись, кстати.

Кто наша сегодняшняя аудитория — это хороший вопрос. Тиражи сокращаются, будем откровенны, причем не только у нас — даже у «Советов домохозяйкам» и то идет обвал тиражей. Вся наша аудитория, все эти ребята, конечно, сидят в интернете, конечно, у них фантастическая возможность получать информацию в десятки раз быстрее, чем ее приносим мы.

Мы можем быть интересными с точки зрения аналитики, с точки зрения поворота темы, какого-то более-менее оригинального взгляда, какой-то истории, раскопанной нами… Вот, например, в последнем номере у нас есть материал про Сиксто Родригеса. Удивительная судьба у человека! Он молодым выпустил диск в Штатах, его не поняли и забыли, а кто-то вывез его пластинку в Южную Африку, где его крутили — ну как у нас Высоцкого, просто какое-то помешательство, причем думали, что он давно умер. В конце концов какой-то журналист нашел его, привез в Южную Африку, и там он собирает стадионы! Мне эту историю мой сын рассказал, узнал откуда-то. Наверное, о таком мы должны больше рассказывать.

Но вы же понимаете: как только ты начинаешь много говорить о таких вещах, ты теряешь аудиторию. Потому что людей, которые интересуются тем, что было когда-то, немного, а рекламы у нас в принципе никогда не было, за исключением каких-то случайно залетевших рекламодателей, — мы всю жизнь существовали только на подписку и розницу. Сейчас подписка составляет какие-то маргинальные проценты и розница не растет. Даже притом, что у нас конкуренты все позакрывались, для меня уже радостно, что тираж стоит на месте!

Письма читатели и сейчас пишут, электронные и бумажные. Но если раньше попадались аналитические, серьезные, то сейчас пишут о том, что мы не того года исполнение песни Роберта Планта указали — мол, как же вы так можете! Пишут, что не могут найти в интернете информацию о какой-то группе, но что не могут выйти в интернет — такое только заключенные пишут.

К мыслям о том, чтобы выйти в интернет, мы время от времени обращаемся. У нас есть справочный сайт, где представлен журнал, телефон, голосования по каким-то темам, но его нельзя воспринимать как нормальный современный портал. Понимаете, все это время я не вижу — и не вижу не только у нас, но и у самых продвинутых людей, — как можно монетизировать контент в интернете, где закопаны в этом месте деньги. Продвинутейшие издатели, с которыми я общался на всемирном конгрессе издателей журналов, честно признают, что они убыточны. Доля интернета в 10% от общих доходов — это максимальные, фантастические цифры; нормальная монетизация — 2–3%. Расскажите мне, как сделать больше, я туда побегу просто без задних ног. Я понимаю еще, когда речь идет о большом издательском доме, но мы сидим в 3–5 кабинетах и можем тратить только то, что зарабатываем».

«Странным образом мое попадание в «Ровесник» ассоциируется у меня с группой Slayer. Мои американские студенты, у которых я тогда преподавал и с которыми у меня были очень хорошие отношения, заметили, что я очень интересуюсь рок-музыкой, и принесли мне пачку журналов рок-музыкальных — там было несколько номеров Rolling Stone, Spin, что-то еще, я стал читать и подумал: а интересно было бы «Ровеснику» какой-нибудь перевод предложить. Я пришел в редакцию, встретила меня Зоя Абрамовна, наш бессменный сотрудник и по сей день, и проводила сначала к Наталье Рудницкой. Мы с Натальей обсудили сначала немузыкальные темы — я предлагал сделать материал про аборты, — а по поводу музыкальных она говорит: «Это вам надо с Сергеем Евгеньевичем Кастальским поговорить». И тут у меня сердце в пятки улетело — с самим Кастальским! Кастальский же был просто поцелованный в макушку человек, филигранно владеющий словом и умеющий невероятно интересно подойти к теме, причем даже не обязательно, чтобы он любил группу, о которой пишет. Кажется, если бы ему поручили на 16 полосах делать прогноз погоды, он бы сделал это так, как никто.

Помню, тогда предложил ему несколько тем и, в частности, говорю, было бы неплохо про группу Slayer написать. Тут такая пауза: «Ну нет». Slayer тогда еще слишком одиозная группа была, трудно было о них писать, уже из названий их альбомов было понятно, что они пропагандируют сатанизм. Позже мы с Сергеем свои музыкальные вкусы более подробно обсудили. Ну «Битлы», «Роллинги» — без вопросов, Сергей даже признался, что Маккартни и The Rolling Stones — это исполнители, к которым он не может быть объективен по определению. А потом я произношу The Smiths — он поднимает голову, смотрит внимательно — и я понимаю: контакт пошел. Свою первую публикацию я до сих пор помню, она называлась «О женском металле замолвите слово…»: о том, что женщины чувствуют себя такими изгоями, париями в мире рок-музыки, где все по мужским правилам.

По поводу 1990-х — это сейчас у большинства западных компаний есть представительства, которые заинтересованы в продвижении тех или иных музыкантов. Тогда же мы попали в ситуацию, когда пошел поток музыки: уже не было такого, что группа Pink Floyd выпустила альбом, и все — об этом потом можно целый год писать; надо было делать оперативные материалы. Помню, на сломе эпох выделялись деньги на пиратские диски — прямо по этажам «Молодой гвардии» ходили люди и продавали, можно было составить список — и потом тебе все привозили.

В «Ровеснике» одно время была рубрика «Новые группы» формата кассеты: фотография и на обратной стороне — какая-то краткая справка. Люди могли вырезать ее и вставить в кассетную коробку как вкладыш. Потом этот же формат встречался в достаточно неожиданных изданиях, таких, например, как «Красная звезда» Министерства обороны. Представляете, там статьи про какие-то учения, взаимоотношения с НАТО, и вдруг бац — Ингви Мальмстин: фотография и рассказ о нем. Или в «Крестьянке» или «Работнице» между рецептом пирогов и рассказом о том, как сына-неуча образумить.

Моему сыну сейчас 17 лет, но он практически не читает «Ровесник», у него нет интереса к печатному слову в принципе. Если бы он читал другие музыкальные журналы или висел на каких-то сайтах — тогда был бы повод задуматься, а так — нет. Ну вот нравится ему группа Kasabian, ну что ж. Впрочем, это уже выходит за рамки разговора о «Ровеснике».

Я помню свое детство — тогда процентов 90 в школе слушали одно и то же: Deep Purple, Black Sabbath, Slade, Sweet — и говорили на одном языке. А у сына в классе кто-то слушает хип-хоп, кто-то попсу, есть несколько девочек, которые в металл как-то странно влюблены, лучший друг сына любит Лу Рида и Дэвида Боуи. Все практически из этого входит и в формат «Ровесника», разве что хип-хоп… Канье Уэст? Нет, не припомню такого.

«В юности я «Ровесник» не читал: в 1990-х уже был журнал Fuzz, минская «Музыкальная газета» — совершенно сумасшедшая, где можно было прочитать про Sonic Youth и Siouxsie and The Banshees, был какой-то самиздат, за которым мы охотились. Так что с «Ровесником» мы столкнулись только в начале нулевых, когда я начал промоутировать какие-то группы и заниматься журналистикой. Одно время я работал на музыкальном лейбле «Никитин», где получал «Ровесник». Тогда я обнаружил, что он стремится быть современным журналом и писать про молодую музыку, хотя парадоксальным образом никто из моего круга общения, тех, кто читал Pitchfork и «Афишу», о нем не знал. Как сказал журналист Ваня Чернявский, который потом тоже начал писать в «Ровесник»: «Я думал, что «Ровесник» — это артефакт давно забытой советской эпохи, а это, оказывается, Q, только для тех, кто помоложе». Журнал не обсуждался в ЖЖ, но тем не менее у «Ровесника» была колоссальная аудитория, заявленный тираж в 70 000 экземпляров примерно соответствовал истине.

Придя работать в «Ровесник» редактором, я пытался журнал как-то реформировать. «Ровесник» привык жить в медленные времена, номера планировались как глянец: полосы расписывались за 4 месяца. Я же хотел, чтобы материалы выходили к инфоповоду, то есть чтобы интервью в поддержку альбома публиковалось в месяц его выхода. Меня за это часто ругали — мол, нам через неделю в типографию, а у тебя еще два разворота не готово. Но при этом «Ровесник» для меня был идеальной работой: никто не давил, при этом было видно, что у него совершенно уникальный статус. То есть если у Земфиры выходил альбом и она давала интервью в его поддержку пяти изданиям, одним из них был «тот самый «Ровесник». То же, например, с «Гражданской обороной».

Самый трогательный случай за всю историю моей работы в журналистике произошел в 2006 году. Тогда вышел альбом «Meds» группы Placebo, и буквально через год я получаю письмо, пишет девочка из города Кургана: «Спасибо, что пишете про мою любимую группу Placebo! Но я уже год нигде не могу найти альбом «Meds» в своем городе, пришлите мне его, пожалуйста» — и прямо в конверт вложено рублей 200. А в это время у нас альбом «Meds» можно было купить везде: на пиратке, лицензионный, на MP3-диске, не говоря уже о том, чтобы скачать за 6 секунд. В общем, я взял деньги, купил диск и отправил по почте. То есть в Москве уже вовсю пользовались файлообменниками — быстрый интернет был у всех, — а регионы жили в другом ритме, и «Ровесник» для них оставался глотком воздуха. Некоторые андеграундные группы, кстати, говорили мне, что региональные промоутеры приглашали их выступать после того, как прочитали о них в «Ровеснике».

По части русского: мы старались писать про актуальную музыку. С одной стороны, это был весь рок-мейнстрим, на котором «Ровесник» всегда держался, плюс в тот момент там еще были постеры; c другой стороны, у нас были все андеграундные группы того времени: 2H Company, «Елочные игрушки», «Последние танки в париже», «Дети Пикассо», Silence Kit, Punk TV — все, кого мы считали актуальными (только давая интервью, я понимаю, что эта волна процентов на 50 схлынула; то есть группы, с которыми мы тогда делали большие материалы, сейчас незаметны). В то же время и всякая тяжелая альтернатива, которую я не очень люблю, в России набирала обороты: Stigmata, Tracktor Bowling, Amatory. Я понимал, что нужно уважать вкусы читателей, и если у «Психеи» выходит сольный альбом, то надо отправлять журналиста на интервью.

Несмотря на то что мне всегда казалось, что «Ровесник» покупают родители своим детям, у нас не было какой-то цензуры. Конечно, отправляясь на интервью с Лехой Никоновым, я понимал, что моя аудитория — подростки и на отдельных темах не стоит делать акцентов, хотя, конечно, с Никоновым невозможно было взять интервью, чтобы он не затрагивал темы протеста, революции. Как-то я брал интервью у Кинчева для «Ровесника» и был готов ко всему — в итоге мы с ним очень тепло пообщались про музыку. А за мной в очереди на интервью был журналист общественно-политической газеты. И вот через два дня я покупаю эту газету а там — самодержавие, чуть ли не крепостное право — вот это вот все. А вот, например, Роме Зверю я мог задавать предельно неудобные вопросы. Хотя мы понимали, что подростковое издание без Ромы Зверя никуда и не нужно его все же мочить со страшной силой.

Я помню только единственный раз, как мне вломили — за подпись к фотографии Джей Джей Йохансона, где он смотрит через увеличительное стекло. Я написал: «Джей Джей Йохансон стал за… лупой». Вот это был единственный раз, когда меня главный редактор позвал и сказал: мы же издание для подростков, что ты делаешь?

C Сергеем Кастальским мы почти не пересекались — он работал удаленно, только созванивались о том, кто пишет рецензии на какие группы. Причем в его обзорах мог быть и олдскульный прог-рок, и суперсовременные инди-группы: рядом соседствовали Пол Маккартни, Erasure и, например, Klaxons.

Мы были независимой редакцией, не зависели от рекламы, и поэтому на нас никто не мог надавить: мне звонили пиарщики всяких поп-роковых певиц, но я говорил — нет, мы никогда вас не поставим. Если и была у нас какая-то реклама, то по большей части бартерная: например, с A-One мы делали подборки клипов в стиле индастриал или ню-рейв. В тот момент, когда я работал в «Ровеснике», он точно не был убыточным, но там всегда бюджеты были не сравнимые с тем же глянцем, где одна фотосессия могла стоить столько же, сколько выпуск всего номера «Ровесника». Один белорусский музыкант, не буду говорить кто, сказал мне однажды: «Ну, Rolling Stone я не покупаю — на эти деньги можно целых две курицы купить, а вот «Ровесника» я постоянный читатель». Стоил он тогда рублей 30».