Джарбо о Боуи, Ланч, Кейве и других кумирах и поклонниках

Дэвид Боуи или Марк Болан

Джарбо: «Никто.  Мне всегда были интереснее блюзовые исполнители или оперные певцы и певицы — Мария Каллас например. Я не покупала пластинок с рок-музыкой и вообще не особенно обращала на нее внимание, хоть и была в курсе, что она существует, — и T.Rex, и Боуи постоянно крутили на радио. Но я тогда слушала Биг Маму Торнтон, Дженис Джоплин, Арету Франклин… Меня никогда не интересовал глэм-рок. Мне нужны были мощные голоса».

Лидия Ланч или Диаманда Галас

Джарбо: «Ланч. Лидия была и остается моей подругой долгие годы. И она на меня оказала сильнейшее влияние — своей силой, своими взглядами на музыку. Не стоит опять же забывать движение Cinema of Transgression. Она удивительный человек и артист, который оставался и остается непревзойденным».

Ник Кейв или Питер Мерфи 

Джарбо: «Ник Кейв. Swans играли в туре с The Bad Seeds — с тех пор мы с Ником видимся постоянно: я прихожу к нему в гости в Лондоне, мы вместе слушаем пластинки. Если говорить о его карьере в целом, меня особенно впечатляют его саундтреки. Ну и вообще он безумно талантливый человек. Общалась я и с Питером, он не менее сильный исполнитель. Однако работы Ника мне все же ближе. Он постоянно заново изобретает себя в качестве музыканта, актера, сценариста, композитора саундтреков… Он словно художник эпохи Возрождения».

Лиза Джеррард или Лиз Фрейзер

Джарбо: «Джеррард. Они обе невероятные певицы, настоящие легенды. Но если сравнивать их по влиянию на массы, по продуктивности, то Лиза по-настоящему сделала себе имя во всем мире. Если я правильно помню, у нее даже «Грэмми» и «Оскар» есть! За ее саундтреки. Я и сама их сочиняла — например, к компьютерной игре The Path. Разработчики работали со мной вместе, следили за общим тоном записи. Мне нужно было погрузиться самой в атмосферу страха и в то же время невинности. Очень интересная и сложная задача — скомбинировать невинность главной героини, девочки, с элементами хоррора, вынутыми из сюжета Красной Шапочки. Сейчас те же ребята попросили меня озвучить Саломею, персонажа другой их игры Fatale,— причем нужно было, чтобы мой голос звучал так, будто говорит семнадцатилетняя девушка. Эта задача мне тоже очень понравилась».

Дженезис Пи-Орридж или Бликса Баргельд

Джарбо: «Бликса. Я его обожаю. Он мой близкий друг, нас многое с ним связывает. Он очень элегантный, утонченный джентльмен. На одном из своих альбомов я попросила его спеть безумным голосом — будто бы он сумасшедший, запертый в викторианской психбольнице в нечеловеческих условиях и медленно тонущий в аду своего сознания. Он с этим справился — и сделал это невероятно красиво. Можно даже услышать, как он бегал возле микрофона: отбегал, возвращался, прыгал из стороны в сторону. У него внутри много разных голосов, и он прекрасно умеет этим пользоваться. Вспомните ранних Einstürzende Neubauten — это же просто взрыв мозга!»

Аттила Чихар или Блейк Джадд

Джарбо: «Оба. Об Аттиле (вокалисте Mayhem. — Прим. ред.) я могу сказать только хорошее. Его выступления — одни из самых впечатляющих вещей, что я видела в жизни. Это не просто его данные от природы, но и постоянный труд: он непрерывно тренирует свой вокал, делает все эти упражнения для оперных певцов… Мы работали вместе над альбомом «Mahakali», cпели своеобразным дуэтом: он — демонически, а я — оперным вокалом. А во время последнего тура у моей группы был свободный день, и в Будапеште мы пошли с Аттилой на концерт буддистской музыки — это неотъемлемая часть его жизни, что очень здорово. Блейк Джадд (лидер проекта Nachtmystium. — Прим. ред.) тоже  всегда живет на грани. Он настоящий рок-музыкант — опасный, безрассудный, взрывной. Он словно молодой Мик Джаггер или Кит Ричардс, этакий «плохой парень». И хотя я уже говорила, что в юности рок-музыка мне была неинтересна, но я никогда ни в чем себя специально не ограничивала и слушала все, до чего руки дотягивались. Я просто ищу в музыке честность и искренность — именно это и зацепило меня в блэк-метале. Мне он представляется чем-то вроде норвежской версии панк-рока — музыки, порожденной фрустрацией и протестом против официальной культуры. При этом я не могу слушать коммерческую музыку, когда понимаю, что она была записана продюсером, который говорил музыкантам, что и как надо делать. Можно сказать, что в блэк-метале я нахожу то же, что в старых записях Билли Холидей. Для меня это явления одного порядка».

Девендра Банхарт или Карен О

Джарбо: «Банхарт. Я совсем незнакома с работами Карен О, так что не могу о ней судить. А наблюдать за Девендрой во время его выступлений — одно удовольствие. Как-то раз я сказала ему, что по его песням легко можно сказать, что он очень любит Билли Холидей. И он ответил мне, что да, так и есть. Я закрывала глаза во время концерта несколько раз — и мне казалось, что это поет сама Билли. При этом мне очень нравится, когда он использует немного экстремальный вокал — я ему всегда говорила, что ему следует больше петь в таком духе».

Джим Терлуэлл или Zola Jesus

Джарбо: «Джим.  Знаете, я познакомилась с ним очень давно, в 1984 году. Никогда не забуду, как мы вместе работали над песней «Red», — он полностью ее спродюсировал. Он подключился на этапе, когда я записывала вокал, упал на колени прямо передо мной и махал руками со словами «Да, давай, давай! Больше панка!». Это было реально круто, он очень завел меня. И мне очень повезло, что я застала его ранние перформансы — еще под названием Wiseblood».

Нэнси Синатра или Нина Симон

Джарбо: «Симон. Я люблю ее записи. С другой стороны… Однажды я играла в Нью-Йорке в рамках такого многомесячного фестиваля, где кураторы выбирали одного музыканта и все участвующие артисты переосмысливали их песни. И я спела «Lady Bird» Синатры в дуэте с Джо Буденхольцером из Backworld. Так что кое-что из ее работ мне нравится, но только не «These Boots Are Made for Walkin'». И все-таки голос Нины Симон мне куда ближе».

Джастин Бродрик или Скотт Келли

Джарбо: «Сложный выбор, но пусть это будет Скотт — и, разумеется, Neurosis. Один из самых лучших периодов моей жизни — это совместный альбом и концерты с ними. Между нами была абсолютная гармония, мы полностью друг друга понимали. Каждый раз, когда мы выходили на сцену, начиналась какая-то магия — отдача от публики была невероятной, через мое тело по-настоящему проходило электричество, и это, в свою очередь, напоминало самые мощные лайвы Swans, где я чувствовала себя так же. Мне нравится в Neurosis то, что они нырнули на какую-то совершенно новую глубину в роке. И на этой глубине я чувствую себя как дома. Пожалуй, только две группы смогли этого добиться — использовать приемы рока, но не играть рок, а рождать звук, который забирает тебя из твоего тела и отправляет в путешествие. Это Swans и Neurosis.

С Бродриком мы записали совместный альбом «J2». Нам хотелось сделать что-то очень экспериментальное. Поэтому, вместо того чтобы делать целую песню, я присылала ему только отдельные элементы. И каждый из нас добавлял необходимые компоненты. Мы намеренно оставляли элемент недосказанности — это и было целью всего проекта. По-моему, получилось. Конечно, я слышу свое влияние в записях Бродрика — да и у других современных музыкантов. Это очень странное ощущение. Ты записал альбом — и он ушел от тебя жить своей жизнью. Все, что с ним происходит потом, — это тайна.

Помню, я стояла на балконе во время выступления A Perfect Circle и Мейнард Кинан сказал: «Эта песня для того, кто был для нас большим источником вдохновения, — для Джарбо». А в зале были сплошные подростки, они вообще не знали, кто я! Или вот еще — первая вещь, которую сказал Джастин Бродрик, когда мы с ним познакомились: «Без вас моя музыка бы не существовала». Не знаю… Уверена, что Майкл (Джира. — Прим. ред.) слышит то же самое очень часто, но, когда мне такое говорят, у меня ощущение, будто речь идет о другом человеке. Все, что я делаю, существует для меня здесь и сейчас, в данный конкретный момент времени. А когда он проходит, я более не чувствую причастности записанным песням».