«Хорошие актеры — сверхлюди»: куда пропала Женя Борзых и что она делает в театре

• — Буквально три месяца назад «Волна» про вас вспоминала и включила в список музыкантов, по которым редакция более всего скучает. А вы сами не скучаете по песням, группам?

— Приятно состоять в таком списке! Но откуда такие категоричные суждения? Я не решила заменить одно другим, просто подзабросила музыку, но обязательно к ней вернусь! Вернее, уже вернулась, благодаря Станкевичу (Михаил Станкевич, режиссер «Тупейного художника» — Прим. ред.) и Маноцкову. Dsh! Dsh! уже вряд ли соберутся.

• — То есть речи о радикальном выборе между театром и музыкой не идет?

— Нет, конечно! Если захочешь, совместишь все, что угодно.

• — Вы из Щукинского института попали ведь не сразу в «Табакерку», в понятный репертуарный театр, а прямиком в авангард — в пограничные эксперименты Федора Павлова-Андреевича. Как так получилось?

— С Федей такая история: он же не совсем режиссер, и то, что он делает, — это не совсем спектакли. И притом, что он помешан на перформансах, и перформансами все это не назовешь. Может, глупо или патетично прозвучит, но занимается пропусканием через человека каких-то глубинных сил, духов, каких-то эйдосов. Если открыто, серьезно это воспринимать, а не так, что, мол, все это загоны чувака на своей волне, и какой-то свой бред он транслирует через меня несчастную. Это, на самом деле, очень полезный опыт, и я вообще считаю, что мне крупно повезло, что мне Федос попался. Это же вообще не театр на самом деле. Это такой процесс, где никто не знает, как должно быть. Вот, помню, Марина Абрамович приходила смотреть нашу «Нинку» («Нина Комарова» — моноспектакль Жени Борзых в Галерее «На Солянке» — Прим. ред.)! Федя же ее фанат. Звонит он как-то часов в девять и говорит: «Марина Абрамович в Москве, можешь часов в одиннадцать приехать на Солянку и показать ей «Нину»?» Я приехала, сыграла. Была она, несколько ее друзей, Федос и несколько наших друзей. Сейчас, кстати, Федя зовет в новый проект, вот думаю, как все успеть.

• — Вы будете солировать в опере Александра Маноцкова внутри «Тупейного художника». Недавно на юбилее «Золотой маски» исполняли его сочинение для двадцати труб; в «Практике» — старообрядческий фолк; в Гоголь-центре романсы на прозу Гоголя; а на Volna Records вышел его альбом с Courage Quartet, где он сам поет романсы на стихи обэриутов. Чего на этот раз ждать?

— Это будет целая двацатиминутная французская опера «Китайская огородница», которая играется, по сюжету спектакля, в Орловском крепостном театре. Исполняется она, соответственно, на французском языке. При том, что я слышала Маноцкова и до работы с ним, уважаю его талант и все такое… Когда я впервые услышала эту оперу, я просто просияла! Крутая вещь! Он взял за основу барочную композицию и барочные обороты, всю красоту барокко, но при этом, как нескромно это ни прозвучит, он исходил из моих вокальных возможностей. Он знал, как я на самом деле не-пою, и, соответственно, совсем не старался сделать нечто в традиционном понимании оперное с моим вокалом, а сделал просто классно. Со мной еще занимается прекрасная Арина Зверева со своей группой N’Caged, они у нас поют в спектакле. Это профессиональные певцы, а я-то петь не умею, как положено. Но Арина — единственный, да простят меня все мои педагоги, человек, который очень сильно приближает меня к музыке и вообще говорит нормальным языком; я все начинаю сразу понимать, и становится легче. Ребята поют совершенно неоперно, как можно естественней. И это вырастает еще и из сюжета, это ведь крепостной театр. Алексей Вотяков, художник спектакля, придумал красивейшие костюмы, в китайской традиции. Мой персонаж в рассказе — очень экспрессивная девка, молодая, совершенно без какого бы то ни было жизненного опыта, и единственное, что у нее есть — это театр. Отсюда стремления и порывистость в музыке. Все попадает одно в другое: она выходит на неведомые орбиты, и музыка с ней. И я, конечно, с удовольствием пою.

• — С «Тупейным художником» же непростая история — есть два варианта рассказа Лескова: непрошедший цензуру обличительный и облегченный мелодраматический. У вас в итоге спектакль про любовь или про тоталитаризм?

— Ну все же на самом деле — про любовь. Бог — любовь, добро — любовь, надежда — любовь. Лесков определенно писал про крепостное право, даже в эпиграфе об этом сразу дает понять. Но при этом писал он и про рок, и про отношения с Богом, про принесения себя в жертву. То есть все-таки про любовь. Моя героиня понимает что ей дозволено судьбой, случаем, Богом, — просиять, но за это погибнуть, и она идет на это. Потому что таково ее предназначение. И через нее, может быть, возможно пронести какую-то частичку добра, частичку любви, частичку Христа, можно как угодно это называть, как удобней, приятней и лучше для понимания. Все это про любовь — это точно.

• — А как спектакль будет выглядеть? Станкевич ведь любит экспериментировать с фактурой — «Жена» у него заснеженная, «Двенадцатая ночь» вся в песке, в «Дьяволе» зерно сыплется. В Лескове будет что-нибудь сыпаться?

— Пока вроде ничего не сыпется. Я сейчас так одета, что не видно, — я вся  синяках, потому что мы там крутимся, бесимся, прыгаем, сползаем, перелезаем... Нестатичный, мягко говоря, театр.

• — В этом году вас приняли в труппу Табакерке — а это театр-дом, все-таки. Готовы, что называется, осесть?

— Осесть... Мне в театре хорошо, и я хочу здесь работать. Если я к чему-то и готова, то только к тому, чтобы ничего не планировать и набраться побольше опыта. Мне вообще кажется, что жизнь сама мне все время дает возможности для самореализации. Еще не было такого, чтобы я сидела и думала: «Чем бы мне заняться, чему посвятить себя?» Иногда, крайне редко, я позволяю себе вылазку к друзьям. В Табакерке супер классно, а если у меня будет возможность еще куда-то вылезать, конечно вылезу.

• — Выходить на сцену музыкального фестиваля и в качестве актера в спектакле — есть что-то общее?

— Это вообще разные вещи! Когда ты выходишь на сцену петь, то есть даже не петь, — я выходила же не демонстрировать свой уровень владения голосом, я выходила рубиться, — ты выходишь делиться своей радостью, бесшабашностью. Вот это как раз «слава», то, от чего подпитываешься сильно? — ты выходишь такая: «Вы мне рады? Я, блин, вам тоже рада!», — вообще классно.  Тебя же ждут, на тебя идут смотреть! А здесь другое — здесь идут не на тебя смотреть, а что-то в себе открыть, понять что-то, подумать о чем-то. И не ты главный, а та идея, которую через тебя можно донести. Актер — это предназначение, призвание. Мне кажется, что хорошие актеры — это сверхлюди, очень одаренные, имеющие выход в такие пространства, которые для обычного человека недоступны. Ну просто из-за того, что обычный человек занимается, может быть, другими вещами постоянно, и у него мозг перестраивается на определенный лад. А у актеров он более открыт, что ли. Поэтому, если не быть эгоистом и не хотеть никому себя «показывать», а осознавать, что ты можешь нечто, чего не могут другие, и пользоваться этим, тогда происходит удивительное. Но глупо мне об этом рассуждать, когда я без году неделя в профессии состою.

• — А из вашего музыкального окружения кто сейчас чем занимается?

— Денис Наан (партнер Борзых по проектам «Прогоним песню», «Масса Крыма» и др. — Прим. ред.), конечно, постоянно звонит, у него как всегда полно самых разных идей. Стас (басист Dsh! Dsh!, муж Жени Борзых — Прим. ред.) делает очень много всего. В основном в области электронной музыки сейчас. А вообще он мечтает о том, чтоб мы рубанули что-нибудь из серии Ramones, чтоб все хором орали и играли. И я тоже ужасно этого хочу. Но нам нужно просто единомышленников найти, у которых будет время и желание это время с нами проводить, хороших музыкантов много, только у них времени мало! Стас сделал свой лейбл FoxTrax и там выпускает электронную музыку, свою и друзей. Хотим еще, может быть, что-то с Кораблевым сделать. Это тоже наш товарищ, музыкант.

• — А в «Табакерку» эти люди ходят?

— Ну, какие-то друзья , конечно, приходят на меня смотреть. И это, мне кажется, важно. Важно выстраивать мосты между театральным миром и, например, музыкальным. Вот Маноцков — это такой мост. Это нужно делать, просто чтобы не было общего ощущения, что театр — это что-то такое ветхое. Нифига. Это очень интересно.