«Мы устали от киловатт агрессии»

• — Вы же сами из Лондона, а в какой-то момент переехали жить в Вену. Не самое очевидное решение — перебраться из музыкальной столицы мира в город обаятельный, но тихий.

— Изначально я переехал ровно потому, что не чувствовал никакой связи с Лондоном — ни музыкальной, ни чувственной. Я стал много путешествовать, и почему-то именно в Вене попал в очень приятную тусовку, где я чувствовал себя как дома. Но вот что интересно: вдали от Лондона я как бы обратно обрел британскую идентичность, снова ощутил этот город своим. А в Вену я теперь возвращаюсь, как раз когда не хочу быть частью чего-то большего, когда хочу быть наедине с собой, когда мне нужно время подумать и посидеть в тишине.

• — Как вы нашли вот этот ваш звук? Я читал, что на вас сильно повлиял альбом «Kid A», но он, простите, вышел 15 лет назад…

— (Смеется.) Да, это верно! И ровно с тех пор я как-то интересовался электроникой и пытался ее делать сам. Проблема была в том, что я очень долго был парнем с лэптопом, использовал исключительно программы и не видел в этом ничего зазорного. Все изменилось, когда я первый раз дотронулся до аналогового оборудования: поиграл на винтажных синтезаторах, купил аналоговую драм-машину. В моей музыке тут же начали появляться ошибки — и это были очень правильные ошибки, они и давали песням жизнь. Именно тогда я впервые в жизни начал просто нажимать на кнопку «Запись» и играть, не заморачиваясь над дизайном, — и это тоже пошло на пользу. А еще повлияло то, что в тот момент я решил резко ограничить количество информации, которую пускаю в свою жизнь. Я стал меньше разговаривать, стал вообще делать меньше всего, но больше задумываться, — и из этих соображений просто вырезал из своей музыки половину звуков. Это тоже повлияло, конечно.

• — Вы, наверное, и сами знаете, что вас считают частью этого нового тренда на очеловечивание электронной музыки и новую активность — вместе с Джеймсом Блейком, Rhye и так далее. Как вы думаете, откуда он берется?

— Ну, во-первых, хоть я и понимаю, почему меня причисляют к этому тренду, хотелось бы отметить, что даже внутри него существует изрядный диапазон — в частности, в такой музыке зачастую много соула, а у меня его нет совсем. А что касается того, откуда что берется… Я думаю, это естественная реакция на EDM. С дабстепом вообще вышла смешная история: мне представляется, что это была самая продвинутая музыка, появлявшаяся на горизонте за долгое-долгое время, когда-то, в самом начале, он и правда казался звуком будущего, а теперь его играют на стадионах. Ну и логично, что многие начали уставать от этих киловатт агрессии, от этих выпирающих деталей — и людям захотелось больше свободного пространства. А в такой музыке, о которой вы говорите, оно есть.

• — Вы все песни делаете в одиночку, но играете живьем с группой. В чем тут разница? И принципиально ли для вас записываться одному? Со стороны кажется, что у вас и правда довольно одинокая музыка.

— М-м-м… Конечно, мне нравится коммуникация, всем музыкантам она важна, мне кажется. Моя проблема в том, что я слишком люблю контролировать все, что происходит с моими песнями, и я в этом смысле ужасно скрупулезен. Я прекрасно понимаю, что многим близка идея сесть вчетвером, чего-то поиграть и посмотреть, что получится, но для меня это, боюсь, не вариант, я просто не смогу. И в этом смысле группа, которая разыгрывает уже сделанные мной песни, — идеальная коммуникационная среда: с одной стороны, существуют понятные правила игры, заранее заданные мной, с другой — есть окно возможностей, потому что все живые люди, и, разумеется, те самые продуктивные ошибки тоже имеют место.

• — Вы подписаны на 4AD — лейбл с очень мощным прошлым. Вам важно чувствовать себя частью его традиций?

— Да, конечно. Знаете, с этим была связана забавная история. Когда я только заключил с ними контракт и у меня выходил там первый мини-альбом, я был настолько взбудоражен, что мы с дизайнером сделали такое оформление яблока виниловой пластинки, где больше всего места занимал именно логотип 4AD. А не мое имя или, там, треклист. Мне вообще страшно нравится это устаревшее представление о звукозаписывающих компаниях, когда одно их название могло выступать своего рода гарантом качества. Кстати, теперь 4AD использует такой же дизайн и на других своих пластинках — так что вот таким смешным образом я и сам стал частью его истории. (Смеется.)

• — Вы же не только свои песни пишете, но и других музыкантов продюсируете — Бэнкс, например, или тех же Rhye. В чем тут для вас разница?

— Ну как, это же совсем разные вещи — воплощать то, что в голове у тебя, или то, что в голове у другого. То есть либо ты сам едешь, куда тебе нужно, либо везешь кого-то самым коротким путем до пункта назначения. При этом мне всегда важна личная связь с тем, с кем я работаю. Не бывает такого, что мне присылают трек, и я просто делаю для него бит — мы всегда заходим вместе в студию, смотрим друг на друга и придумываем все вместе. С кем я бы хотел еще поработать? Ну вот с Кендриком Ламаром например. Или с Wild Beasts — я тут как раз сделал ремикс на их «Mecca», первый мой ремикс за долгое время, и это, по-моему, просто величайшая вещь, песня года фактически.

• — Я еще хотел спросить про ваши тексты. Кажется, что для вас слова — это скорее инструмент, чем какой-то значимый источник смысла. Так и есть?

— Ну, в общем, да. Общая идея песни для меня всегда важнее текста. Обычно сначала возникают те самые важные ошибки, из них как-то вырастает мелодия, ну и в какой-то момент я понимаю: да, вот здесь должен быть текст, — и сознательно делаю его именно под звук. И, конечно, сочиняю я не столько словами, сколько слогами. Текст для меня важен, но не в том смысле, как принято об этом думать, — здесь принципиально не то, что я пою, а то, как это звучит. То есть по большому счету смысл словам в моем случае дает музыка.