перейти на мобильную версию сайта
да
нет
Герои

«Suede были до бритпопа, пережили его, да и вообще не имели к нему отношения»

Лидер едущих на Пикник «Афиши» Suede Бретт Андерсон — о 90-х, бритпопе, грубой силе, чудесах, детях и дендизме

  • — Давайте я для начала скажу, что «Dog Man Star» — однозначно мой любимый альбом Suede…

— О, спасибо за это!

  • — И хотелось бы о нем немного поговорить, раз вы на Пикнике сыграете пластинку целиком. Смотрите, двадцать лет назад вроде как считалось, что этот диск сильно отличается от прочих бритпоповых альбомов, выходивших в то же время, а теперь его зачастую называют классикой бритпопа. Смущает вас такая формулировка?

— Вообще-то да! Мне кажется, что большинство этих прочих альбомов куда как легковеснее, чем «Dog Man Star», — их даже можно сравнить с мультфильмами. Весь стандартный набор признаков, который вы представляете себе при слове «бритпоп», у нас отсутствует. «Dog Man Star» мрачный, беспокойный, непростой. Он, как мне кажется, намеренно непроницаемый. Я считаю, что он существует в мире, параллельном тому, в котором находятся те пластинки, с которыми его сравнивают. Более того, он совершенно не похож даже и на другие наши альбомы.

  • — Собственно, ваше мнение, что этот альбом нельзя сравнивать с музыкой тех же Oasis, известно достаточно хорошо. А с кем же тогда можно сравнивать «Dog Man Star» — из числа ваших современников в начале девяностых?

— Не знаю, честно. Забавная штука: я ничего такого не слушал в то время. Когда мы писали тот альбом, то думали о вещах вроде «Hounds of Love» Кейт Буш, о свойственном этому диску масштабе. Или даже о людях вроде Pink Floyd — тех, кто тогда был совершенно не в моде! И в итоге нам и вправду удалось создать диск, внутри которого можно потеряться, понимаете? Альбом, который мы записали следующим, «Coming Up», — это как раз пример музыки, рассказывающей о том, как вписаться в окружающий тебя мир. Альбом для того, чтобы отвисать, чтобы ставить в клубах. «Dog Man Star» же — нечто гораздо более интимное. В него можно окунуться, в нем можно пропасть.

Так звучал живьем ключевой номер «Dog Man Star» «We Are the Pigs» в 94-м, когда альбом только вышел и моментально — и заслуженно — был провозглашен британской критикой классическим

  • — Кстати говоря, ведь «Coming Up» продавался гораздо лучше — как и синглы с него. Но главным вашим диском сейчас все же считается «Dog Man Star».

— Эти два альбома предназначены для разных людей. Существует много слушателей, для которых «Coming Up» — самый важный диск Suede, памятная часть их детства или отрочества (или существенная глава в их музыкальном образовании). А более депрессивные люди выбирают «Dog Man Star»! Кстати говоря, критики всегда его любили. Это ровно такой альбом, который музыкальные журналисты могут поддержать с энтузиазмом: богатый с точки зрения языка, заковыристый и набитый различными отсылками ко всему подряд. Но знаете, я ведь оба эти диска очень ценю — вы сейчас как будто просите меня выбрать любимого ребенка из двух!

  • — Обещаю, что это последний вопрос про бритпоп: насколько вас вообще обижает формулировка «четвертая по известности группа бритпопа» — или подобные ей высказывания?

— Ах! Ну это не для меня. Я никогда не думаю о нашей группе в таких терминах. Мне кажется, что большинство групп не хотят… Нет, вообще никто не хочет… Короче, каждый хочет чувствовать себя уникальным, понимаете? Нет, сейчас-то я точно раздражаюсь меньше, чем раньше. Все эти вещи существуют вне меня, я не могу никак повлиять на то, что вот вы, например, задаетесь таким странным вопросом. Мне всегда казалось так: Suede существовали до бритпопа, пережили его, да и вообще не имели особого отношения ко всей этой движухе. Это два поезда, чьи пути лежали рядом на протяжении какого-то времени, — вот и все.

  • — Что происходит с вашей сольной карьерой — она бессрочно приостановлена или завершена? Есть ли у вас какие-то планы на этот счет?

— Честно говоря, по состоянию на сегодняшний день я о ней совсем не думаю. Сейчас я пишу музыку в составе Suede — и я от этого в полном восторге. Просто наслаждаюсь тем, как все происходит и куда движется. Мне нравится некое ощущение тайны, которое всему этому сопутствует. Когда я пишу песню совместно с другими людьми, а потом играю их для еще каких-то людей, то как-то эту песню вижу — но в итоге та оказывается совершенно для меня неожиданной. И в этом есть нечто абсолютно прекрасное. Когда же ты работаешь в одиночестве, то все куда более прямолинейно: у тебя есть идея, ты ее реализуешь — и результат оказывается таким, как представлялось. Так что я всем максимально доволен. Но ровно в тот момент, когда я заскучаю, я пойду снова записывать сольник — в этом я уверен. Это очень приятный дуализм. 

  • — Отличительная черта всей вашей сольной карьеры (и особенно последнего диска, «Black Rainbows», который мне кажется невероятно прекрасным) — большое количество баллад. Вашу группу, в свою очередь, в специальной любви к балладам сложно заподозрить. Чем объясняется такой сдвиг?

— На самом деле, на том диске Suede, что мы записываем прямо сейчас, более чем достаточно баллад! Одна из причин заключается в том, что, хотя такие песни пишутся у меня сами собой, после возвращения Suede я снова стал получать огромное удовольствие от ощущения мощи, которое дает стоящая за тобой большая рок-группа, — я совершенно забыл об этом чувстве. Оно абсолютно физиологическое по своей природе. Будто ты в аэропорту, а за тобой взлетает самолет. Я неожиданно понял, что мне не хватало этого чувства силы, грубой уверенности в себе, скорости — и всего прочего. Первый наш альбом после возвращения — это такая телесная, подростковая, хулиганская вещь, именно потому, что мы по всему этому соскучились. А теперь мы делаем нечто более задумчивое и кинематографичное — повторяться-то не хочется.

«New Generation», еще один манифест с «Dog Man Star», теперь уже — в нынешней концертной версии: как можно видеть, пыла и страсти у Suede за последние 20 лет совершенно не убавилось

  • — Это, кстати, в некотором смысле будет ваш второй альбом. Ну, после возвращения. Второй второй альбом, скажем так. Вы испытываете соответствующий синдром в этом смысле?

— Ха-ха-ха, в нашей карьере было полно таких «вторых альбомов»! «Dog Man Star» точно был таким, а уж «Coming Up» был дико сложным — потому что группа была совершенно новой. Ну и, соответственно, второй альбом в этом составе тоже был сложным. Со всеми ними тяжело! И я считаю, что чем ты старше, тем тебе тяжелее в этом смысле. Когда мне было 25 или 26, мы с группой писали по три песни в день: все вокруг такое новое и кажется, будто все, к чему ты прикасаешься, обращается в золото. Когда же мы вернулись и делали «Bloodsports», чего только не пробовали, а в итоге приемлемой нам казалась одна песня из десяти. И я подумал, что все, магия перестала работать; но в итоге пришел к выводу, что с возрастом находить выдающиеся песни попросту сложнее. Как будто вокруг тебя нет свободного места: всякий раз тебе хочется написать что-то новое, но при этом звучащее как песня Suede. И это такое жонглирование. Но я вот что вам скажу: «Bloodsports» при всем этом — одна из любимых моих пластинок среди тех, к которым я имел отношение. В итоге мы начали записывать текущий альбом, приняв за основу следующий тезис: окей, на этот раз здесь нет никакого дополнительного смысла. Это обычная работа, и нам уже не по 25. Но можно и вправду записать нечто столь же прекрасное, как записанное тогда, — просто придется сильно-сильно больше трудиться.

  • — А как вообще поменялся процесс написания песен в вашем случае? Какая мотивация была у вас как у сонграйтера 20 лет назад — и какова она сейчас?

— Это очень хороший и очень сложный вопрос. В сущности, все можно свести к очень простой вещи: к созданию чего-то прекрасного из ниоткуда. Понимаете, да? Здесь же нет принципиального отличия от того, что делает художник или поэт. Вы начинаете свой день с чистого листа бумаги и заканчиваете его, держа в руках или в голове ту самую штуку, которая, будем надеяться, переживет и вас. Это та единственная стоящая вещь в этой жизни, которую я умею делать действительно хорошо. И я обожаю это ощущение: вчера мы писали песни — так вот, мы вошли в студию с какими-то непонятными кусками, а на выходе получили прекрасную вещь. Это подобно своего рода алхимии: вы берете воздух и воду и трансформируете их в красоту. Сейчас для меня будто поменялись приоритеты: я стал больше ценить мистический аспект происходящего. Кажется, будучи молодым, я старался писать песни, которые объясняли бы другим мои чувства, рассказывали бы обо мне и о людях, которые меня окружают. А повзрослев, я стал наслаждаться такими песнями, которые на самом деле ничего не разъясняют. Которые просто ценны сами по себе. Фрэнсис Бэкон говорил, что задача артиста — делать все более таинственным, и мне очень близка эта мысль. Мне нравится думать, что в песнях нет ответов; что в них содержатся только лишь красивые вопросы.

  • — Кто-нибудь из молодых вас вдохновляет сейчас?

— Постоянно слежу за тем, что мне по-настоящему нравится: The Horrors, Temples (с ними я знаком; отличный альбом, кстати)… У меня постоянно работает радио, и понравиться мне может кто угодно: в диапазоне от юношей с гитарами вроде Джейка Багга до электроники. Все перемелется и пойдет на пользу, все это тебя куда-то подталкивает. Одна из тех вещей, которые меня привлекают в наших концертах, — это то, что за последний год мы познакомились с гигантским количеством групп, которые нас разогревали (и они были прекрасны). И видеть, с каким удовольствием они занимаются музыкой, как они кайфуют от этого ощущения чуда, — это совершеннейшее наслаждение.

Та самая «Filmstar», которую Андерсон поставил бы своему сыну

  • — В любом интервью вы всегда рады сообщить, что вам очень нравится отцовство. При этом тексты Suede бывают довольно мрачными и тяжеловесными — и далеко не всегда приемлемы для детей. Есть ли у Suede какие-либо песни или клипы, которые вы не стали бы им показывать?

— Опять занятный вопрос. Вообще-то моему рановато смотреть клипы… Вот я подумал и теперь припоминаю, что есть парочка, за которые мне слегка стыдно — просто потому, что не очень-то они и хороши. Мне не кажется, что среди наших видео есть такие, которые могут вызвать психологический дискомфорт. Что же касается песен, то в последние годы мы уже наблюдаем, как люди приходят на наши концерты с собственными детьми, и это очень здорово. Если в песне есть хоть какая-то глубина, мне кажется естественным, что некоторые из этих смыслов ты не сможешь понять, пока тебе не исполнится двадцать, а некоторые осознаешь только в сорок, понимаете? У меня самого такое до сих пор случается: слушаешь песню и вдруг понимаешь, о чем она на самом деле. Вот, скажем, «Filmstar» — идеальная же песня для ребенка. Она почти как считалочка — ну с мелодической точки зрения. И вот ты взрослеешь и обнаруживаешь, что это песня о славе и о том, какими поверхностными бывают люди. Так что нет, тут я в порядке. Когда я был ребенком, то приплясывал под всяческие песни, а тридцать лет спустя думал: «Погодите-ка, это же песня о непонятно чем!» Вот, скажем, «Nipple to the Bottle» Грейс Джонс, которой я подпевал в детстве, — смотришь сейчас на текст и думаешь: боже, ну и грязюка! А тогда я ничего и не замечал.

  • — Что вы чувствуете, когда вас называют иконой стиля или кем-то в таком духе?

— Чувствую удивление! Когда мы только начинали, довольно долго все вещи, которые мы носили, были куплены в секонд-хендах. Существенная часть образа ранних Suede — следствие стесненных обстоятельств, а не каких-то специальных устремлений. Но это ничего. Нормальное определение. Обо мне говорили вещи и похуже. 

Ошибка в тексте
Отправить