«Тебе уже тридцать, а ты так ничего про себя и не понял»

• — Ваш новый альбом сильно мрачнее и драматичнее предыдущих. Что стряслось?

— Мрачнее? Я бы сказал, что музыка стала более шумной и хаотичной, насчет мрака не уверен. Хотя если говорить о текстах, то, пожалуй, да — мы пошли дальше обычного, решили рассказать, как жизнь ежедневно ломает человека об колено. Но ведь это совершенно не эскапистская запись — наоборот, мне кажется, получилась пластинка о том, как принимать реальность. То есть раньше мы были более веселыми, а теперь, мне кажется, стали более свободными, хоть и погрустнели немного. А вообще, практически весь «MGMT» — это результат импровизации. Песни получались в какой-то степени благодаря случаю, это был непрерывный поток музыки.

• — Значит ли это, что вы стали свободными и от внешних влияний? Раньше у вас даже песни-посвящения были — Брайану Ино, Дэну Трейси, — теперь ничего такого нет.

— Да, тут соглашусь. На предыдущей пластинке некоторые моменты были осознанной данью уважению нашим учителям. Теперь мы решили поговорить с самими собой.

• — Местами кажется, что вы к себе обращаетесь с такой злой иронией.

— Нет, это не ирония и не сарказм. То есть как: да, нам была важна контрастность звука и слов; когда музыка такая оптимистичная, даже счастливая, а тексты — наоборот. Ну, знаете, «твоя жизнь — это ложь» и все такое. Но все же я бы иронией это не назвал. Вот когда мы написали «Time to Pretend», там ирония была по полной программе. Секс, наркотики, рок-н-ролл — а мы-то были просто безусыми парнями из колледжа, какие там рок-звезды? Для нас это было чем-то из области фантастики. Теперь многое изменилось. Мне кажется, в нашей новой пластинке поймано вот это ощущение какой-то подавленности, внутренней путаницы, того, что в жизни что-то идет не так. Когда мы это записывали, и у меня, и у Бена (Голдвассера, сооснователя MGMT. — Прим. ред.) был сложный период. Тебе уже почти тридцать, а ты про себя так ничего и не понял — и пытаешься задать себе какие-то важные вопросы и найти на них ответы. Если хотите, можно назвать это кризисом четверти жизни.

• — Забавно, вы так серьезно обо всем этом рассказываете, притом что у MGMT же имидж веселой группы модных бездельников.

— Знаете, меня и правда задевает, когда люди не обращают внимания на наши тексты. Ну а зачем они там тогда нужны? А получается, что человек слушает «Plenty of Girls in the Sea» и воспринимает это как что-то из разряда «Happy» или «Get Lucky». А там же на самом деле бездны.

• — Ну, вас, мне кажется, подростки в основном слушают, им пока эти бездны неведомы.

— Мы надеемся, что у нас получилось с ними установить какую-то особенную связь. Да и почему неведомы? Когда тебе пятнадцать или шестнадцать, ты в какой-то момент обнаруживаешь, что окружающий мир совершенно другой, чем тебе казалось раньше. Я в этом возрасте, например, взахлеб слушал Radiohead и Pavement — мне казалось, что они лучше всех понимают мои чувства. Если для кого-то такой группой являются MGMT, я просто счастлив.

• — Выходит, вам по-прежнему важны строчки, которые вы спели несколько лет назад в «The Youth»: «Юность — это начало перемен»?

— Я недавно думал об этой песне — но по другой причине. Все-таки мне сейчас 31, и между мной и слушателями, теми, кто ходит на наши концерты, есть разница в возрасте. Свойство юности и есть в том, чтобы все время меняться, и я про этих людей почти уже ничего не знаю. А эта песня как будто возвращает те ощущения, которые были у нас, когда мы только начинали. Ну то есть — когда мы сочиняли эту строчку, мы совершенно не вкладывали в нее ничего серьезного. Тем и хороша юность, что это пора больших возможностей и вместе с тем — очень милое и смешное время.

• — Вы так последовательно говорите о том, как изменились, что я даже побаиваюсь спрашивать, почему у вас с тех самых юных пор не было таких хитов, как «Kids».

— Нас все время об этом спрашивают. Слушайте, ну мы это в колледже написали. Столько времени прошло. Естественно, мы стали старше. А нам все-таки важно, чтобы наши песни были продолжением нас самих. Да и слушатели, мне кажется, меняются вместе с нашей музыкой. При этом мы, конечно, не ставим себе задачу не делать так, как во времена «Kids». Вполне возможно, что, когда мы в следующий раз отправимся в студию, мы запишем что-то невероятно попсовое. Главное — чтобы от души.

• — Ваши новые песни, помимо прочего, довольно хитро придуманы — вам не сложно исполнять их вживую?

— Так мы и не исполняем! (Смеется.) Серьезно, только шесть вещей играем из новых — про остальные пока не поняли, как их к концерту можно приспособить. Все же рождалось из импровизации, причем некоторые из них были сыграны таким образом, что живьем это просто не воспроизвести. Ну, во всяком случае, таким более-менее классическим рок-составом, которым мы и играем.

• — Ну и это не так уж важно, потому что приходят на ваши выступления все равно в первую очередь из-за хитов. Вас это не напрягает?

— Нет, мы привыкли. Я на чужие концерты тоже за хитами хожу! Конечно, мы особенно ценим людей, которые любят и знают все, что мы делали, но я и сам предпочитаю живьем слышать что-то легко опознаваемое. Это нормально. К тому же под шумок вместе с хитами можно и с другими песнями людей познакомить — вот мы так и делаем.

• — Не могу не спросить: когда вы в фейсбуке объявили, что едете в Россию, реакция пользователей была, мягко говоря, неоднозначная. «Следующая остановка — Северная Корея» и так далее. Что вы об этом думаете?

— Мы обсуждали эту тему между собой, честно скажу. Вывод сделали такой. Да, российская власть может совершать какие-то поступки, с которыми мы не согласны. Но в вашей стране есть люди, которым важна наша музыка, и они, скорее всего, не делали ничего плохого. Бойкотировать Россию значило бы бойкотировать в первую очередь их — то есть умножать несправедливость.

• — А вот The National, например, решили иначе и отменили концерты в России и на Украине.

— Я не знаю всей истории, но надеюсь, что они хотя бы объяснили, почему так поступают. Понимаете… Везде ситуация неидеальная, прямо скажем. И к американскому правительству есть претензии, и к французскому, Россия в этом смысле не то чтобы уникальна. Мы никогда не стремились втягиваться в политику — хотя бы потому, что плохо ее себе представляем, а уж российской политики это касается в особенной степени. Для нас главное — играть музыку. Вот и все.