«Жизнь была — одна сплошная пати»: Мистер Малой о 90-х, мечтах и новом альбоме

«Мой папа — военный подводник. Он заруливал домой раз в полгода, быстренько меня воспитывал и уходил опять в плавание. Однажды он взял меня на подводную лодку, это было круто. Это ведь секретный объект, но меня пустили. А когда папа уже преподавал в училище, он взял меня посмотреть на учения. На Васильевском острове есть военная часть, в которой стоит церковь, переделанная под тренажер для водолазов. Их учили, если на лодке ЧП, как надевать специальные костюмы, вылезать из подводной лодки, буек запускать. Интересное зрелище. Я думал было тоже стать военным. Но потом решил ограничиться в честь респекта папе ношением шапки-ушанки с кокардой. Купил ее у олдскульных мажориков — чувачков-фарцовщиков. В местах лишения свободы авторитетные в таких ходили — это был и стиль, и отличительный знак. Редкая вещь.

Родителям я очень благодарен. Они, как умели, дали мне все, что смогли. И они нормально на все реагировали. Видели, что я самореализуюсь, понимали, что в каких-то моментах я уже круче остальных. Мне кажется, что когда ты всю жизнь на одной должности работаешь и ничего с тобой не происходит, и вдруг твоего сына показывают по ОРТ, то у тебя уже сомнений нет — вроде что-то хорошее. 

Я, как настоящий рэпер, вырос в спальном районе, на «оспекте Освещения» (проспект Просвещения). Мне сейчас 35, и дело было еще в Советском Союзе, но даже тогда окраины все равно по-другому развивались, нежели центральные районы. Так что я рос в советском лайт-гетто. Такие районы жили по своим правилам: Кировский завод, Купчино, проспект Просвещения — они все были разными. В какой-то момент я понял, что мне дома чего-то не хватает, поэтому решил выхватить это на улице. Так что я абсолютно дворовый чувак.

Лет в 9–10 я слушал группу «Кино» — не то чтобы это было мое, но я выучил все песни на всякий случай. А потом меня заинтересовали буги, хип-хоп, фанк, я начал учиться танцевать брейк-данс и скоро стал танцевать в одной питерской группе, у которой были очень стремные, как теперь понятно, тексты. 

У меня была кассета, на одной стороне «Мальчишник», на другой — «Термоядерный джем». Все тексты я знал наизусть. У меня всегда так было — все, что мне нравилось, я учил и подпевал, сидя у магнитофона или у телевизора — как бы помогал подчитывать, такой бэк-вокал на диване. И вот мне было лет 11–12, мы с другом на пляже загорали, и он вдруг говорит: «Видишь, там чувачки — это «Термоядерный джем». И я так обрадовался, кинулся к ним... Говорю: «Вау, ребята, да я же все ваши тексты знаю наизусть, я готов у вас танцевать, я ваш фэн!» Они подумали-подумали и решили сделать вместе со мной некое подобие русского Kris Kross — это были два маленьких негритенка, которые носили джинсы задом наперед. Первая песня была «Ленинград», трек группы «Имя защищено», потом ее перепевали Bad Balance. Потом была еще «Дайте денег — мы подышим», еще какая-то и «Буду погибать молодым». И получилось очень круто: мелкий шкет зачитывает взрослыми словами тексты, которые не все взрослые поймут. Реакция была просто бешеная. Потом этой фишкой воспользовались Bad Balance, когда появился Децл.

Мой первый концерт был в 1992-м в ДК им. Ленсовета, все прошло на ура. Потом мы клип к «Буду погибать молодым» сняли за 150 долларов. Потом поехали на фестиваль «Поколение-94», заняли второе место. Всех наше выступление настолько впечатлило, что клип стали крутить по всем каналам. Сейчас это все гораздо сложнее — все переводится в эквивалент денег, рассчитывается по коэффициенту рекламной минуты. А тогда всем рулили люди, которые ставили то, что их торкало — так они свой формат выстраивали. 

DJ Фонарь пришел к Игорю Селиверстову (продюсер. — Прим. ред.), принес нашу кассету и сказал: «Чувак, если ты сейчас не займешься этим, ты реально лоханешься!»  Селиверстов был из более попсовой истории и сомневался, но в итоге занялся нами — и он реально получил бомбу, которую мы вместе взорвали. Ну представьте: интернета еще нет, по радио тоже какие-то стремные программки идут, люди включают телик, когда просыпаются, и  первым делом видят клип «Буду погибать молодым» — его каждый день в программе «Утро» на ОРТ показывали.

Со школой у меня были странные отношения. Я искренне не понимал, зачем все это нужно. Вот есть учителя, они дают какие-то знания, а зачем — не говорят. Какая от этих знаний будет польза — непонятно. И мне было скучно. Потому что в моей жизни появились концерты, тусовки, хотелось только танцевать, шутить, гулять. И все время я сравнивал мою школьную жизнь с той, другой. Вот, к примеру, девочки-ровесницы, они все были закомплексованные, а те, что не были — были гопницами. А в клубах были телочки семнадцатилетние — они были получше сформированы и вели себя поинтереснее. 

К концу 9-го класса у меня образовалось много плохих оценок. И директор вызвала меня к себе. Говорит: короче, тема такая, там, где тебе двойки светят, я нарисую тройки, но ты должен мне пообещать, что ты получишь свой аттестат и в десятый класс уже не пойдешь. Я прикинул: у меня гастроли, концерты — окей, выписывайте аттестат. А летом передумал. Не знаю, откуда взялись эти мысли в моей голове, но я пошел в школу, написал заявление, что прошу принять в десятый. Меня вызывают, захожу к директору, а ее аж трясет. А я актер был очень крутой: когда меня припирали, я мог сделать все убедительно. И я ей говорю: «Я все понял, мне надо учиться, это важно!» И вот я честно хожу первую неделю в школу, а потом уезжаю плотно на гастроли и в школе почти не появляюсь. Как мне ставить четвертные оценки — непонятно. Я позвонил Игорю Селиверстову, который помогал нам развиваться, и в школу пришел человек в пиджаке с галстуком, который принес солидную бумагу. «Уважаемая, прошу вас оказать содействие ученику Андрею Цыганову, потому что он является частью очень перспективного музыкального проекта…» Короче, официальное письмо такое. Директор сильно подофигела и говорит: мол, можешь позаниматься с репетиторами, подогнать все хвосты. Но для меня этот путь показался очень сложным. И меня исключили. 

В 1994 году было принято стратегическое решение — переехать в Москву. Это был реальный подъем и взлет, все было круто. Жизнь была — одна непрекращающаяся пати. Каждый день мы ходили в клубы, на вечерины и на тусы. В домашние сквоты, в арт-студии, в офисы коммерсантов, в офисы, отобранные у коммерсантов бандитами, в сауны, в загородные дома, постоянные концерты, сборные солянки — это была одна сплошная вечеринка, просто иногда мы спали и ели. Всегда и везде было так: «Посмотрите в списках Мистера Малого». — «Да-да, проходите, пожалуйста!» А если меня куда-то не пускали, значит, это была просто плохая вечеринка, и мы находили хорошую.  

«Звездная болезнь бьет по головной мозг», — это все было. Началось с того, что возвращаешься из школы с портфельчиком, а из окон звучат твои треки — и это круто. А продолжилось тем, что куда бы ни пришел — везде тебе респект, везде тебе проставы, вообще все тебя рады видеть, платить нигде никогда не надо. Я был такой сын полка, мелкий, которого все по-отечески опекают. И тусовался с различнейшими людьми: танцоры, бандосы, звезды, олигархи. И я общался со всеми по-простому, как будто сто лет их знаю. Типа: «Эй, Малой, это Владимир Владимирович, он директор банка!» — «О, привет, Владимир Владимирович!» Да и зарабатывали мы прилично. Только я не понимал, что такое деньги. Деньги существовали для того, чтобы вечеринка не заканчивалась. Поэтому в конце 90-х я оказался в минусе. Ничего не купил и не накопил.

У меня всю жизнь так: есть мечты, которые кажутся мне неосуществимыми, и вдруг раз — и без особых усилий с моей стороны они вдруг сбываются. Вот сидел я, смотрел телевизор, а там «Мальчишник», «Кар-мэн», Мазай, «Полиция нравов», — и я думал: «Как круто, хотел бы я тоже с ними, чтобы меня тоже по телевизору показывали». Раз — и я уже с ними. Думал: «Блин, Наталья Ветлицкая — лучшая женщина в мире, просто идеал, вот бы с ней познакомиться!» Оп — и мы с Ветлицкой в обнимку стоим на сцене. Ну и приятно, когда у других мечты сбываются. Я был во Вьетнаме пару лет назад, давал там концерт. Подошел чувак со своей девушкой, говорит: «Малой, с 90-х годов не могу попасть на твой концерт!» Вот сбылась мечта у человека.

Я попробовал вообще все, что можно было попробовать. И понял, что я зависимая личность. Но еще я понял, что, чтобы мне не погибнуть молодым, нужно прекратить употреблять любые вещества. И взял, скажем так, творческий отпуск. Сначала отдыхал, приходил в себя. А потом Мераб и Тенгиз (друзья и творческие партнеры Малого. — Прим. ред.) придумали «Пьянству Бойс», начали писать альбом, и я к ним скоро присоединился. Это был интернет-проект, у которого не было ни одного концерта. Треки — только про окружающую действительность конца 90-х, все правдивые истории. «Синька-мурка», «А и Б сидели на игле» — все так и было. Потом мы записали альбом «Шлак-Дональдс». Сняли клип, сделали несколько хитовых треков. Это были уже немного другие темы. «Солнечному миру — да, да, да!Шляпочному взрыву — нет, нет, нет!» К тому же я стал работать, арт-директорствовал в клубах и ресторанах, фестивали какие-то организовывал, корпоративы… Потом ушел наш брат Мераб, погиб молодым. А четыре года назад Тенгиз уехал в Майами. Он и здесь-то был крутым, а там вообще. Скучаю по нему. 

Однажды мы организовали довольно крутой проект — школу рифмы и ритма для детей из детских домов. Дети учились создавать ритмы, отличать ритмы и играть ритмами. Потом мы им рассказывали, как делать музыку, хип-хоп. Показывали драм-машину, и они сами делали биты. А потом под эти биты начитывали строчки из «АК-47», Ноггано и прочих — мы старались выбрать строки без мата. Мы хотели это переродить в проект «Хип-хоп-беби», чтобы это был большой детский хип-хоп-фестиваль, с граффити, с брейкдансом, чтобы они учились запиливать пластинки, чтобы клипы мы с ними сняли. Но со взрослыми из детских домов оказалось не так-то просто договориться. 

Я не курю, не пью, не мурю больше десяти лет. Вегетарианство присутствует. Катаюсь на досках зимой и летом. Все без фанатизма и не потому, что это какой-то такой тренд, просто во всех действиях есть какие-то полезные свойства: физические, духовные, эмоциональные. Я стал больше путешествовать, увлекся йогой. Но у меня нет такого, как в фильмах про кунг-фу, где появляется чувак и говорит: «Учитель, возьми меня», — и чувак сидит десять дней у входа, и потом тот его берет. Мой учитель — это ноосфера, которая посылает мне через людей сигналы. Ищешь гуру? Тебе не нужен гуру. Ты — гуру. 

«Малимпиада» — это про альтернативные спортивные дисциплины, которыми мы занимаемся всю жизнь: танцы, диджеинг, граффити, МС — плюс к этому бабсклеинг, керлинг в квартире, аренбиатлон — прикольные виды спорта. У нас получился очень жирный альбом. По-любому человек найдет два-три трека, которые будут ему по душе. Это сто процентов. Я говорю, конечно, про людей, которые являются нашей потенциальной целевой аудиторией. Либо тех, кто вырос на наших треках. Многие из них катают на бордах, многие стебаются словечками, многие тусуются по барам, многие фан-чуваки и креативные всякие — художники, поэты. В общем, люди, которые, как и я, любят движ-ж-ж-ж-ж.

Мне кажется, что по части позитива во мне ничего не изменилось. Я себя ощущаю таким же, каким был в 16–18. Может быть, лет в 70 я просто стану называть себя не Мистер Малой, а Мистер Малоу». 

«Кроме Малого у меня было много всякой работы. С 1999-го до 2004-го я работал с Сашей Толмацким как звукорежиссер и саундпродюсер; при мне писались Лигалайз, Децл, «Bad B. Альянс». Потом у меня были своя студия и магазин. А в 2010-м я поехал на очень серьезную музыкальную конференцию WMC в Майами, пообщался там с людьми и понял, что мой уровень лучше, чем у многих в Америке. Там, например, было несколько технических лекций по звукорежиссуре, и лектор рассказывал про единственный способ сделать голос ярче — и все прямо очень серьезно его слушали, записывали там что-то, а я сидел и думал: «О чем он вообще? Я точно знаю еще 2–3 альтернативных способа». И я решил сделать кардинально новое движение в своей жизни, получил рабочую визу, переехал в Майами и открыл здесь свою студию. Записываю черных ребят: J. Nics, Killah Priest, Dynas, парни из Wu-Tang Clan — такие у меня клиенты. С некоторыми я работаю вживую, с некоторыми — онлайн. 

Вообще-то я Денис, но когда мы записывали «Пьянству Бойс», да и раньше, я читал много с грузинским акцентом, поэтому за мной в России закрепилось имя Тенгиз. Но мало кто из американцев может сказать Тенгиз, такая особенность языка — им сложно произнести И после Г. И они сами стали называть меня Тенджизом. А для черных на сленге в этом есть свой смысл: «тен» — «десять» и «джиз» — «тысяча». То есть десять тысяч, получается.

У меня есть параллельная история, своя. Я коллекционирую советский грув, соул, фанк, джаз. В России у меня ни с кем не получилось ничего хорошего записать, а здесь я свел биты, сделанные из советских семплов, с американскими а капелла — и получилось уже три альбома, которые нехило так срезонировали. У меня взяли интервью большие местные газеты, какие-то люди постоянно пишут на сайт, в твиттер. Сейчас у меня есть два подобных проекта наготове — продолжение этой серии.  

С Малым мы на коннекте с 1992 года — как он появился, так мы с ним и находимся в постоянном процессе общения. Он вообще один из немногих людей, с которыми я общаюсь в России. В 2004-м сделали совместный альбом Малого и «Пьянству Бойс». Потом — альбом «На высоких берегах гламура», болванок 20 записали, но не получилось его выпустить. Во-первых, кризис какой-то начался, во-вторых, гламур стал неактуальной историей. Короче, «Малимпиада» — это первая лет за десять полноценная работа. И это не просто фристайл — что вижу, о том и пою. Нет, тут более концептуальный подход. 

Я вообще стараюсь смотреть на тексты не плоско, а так, чтобы у них была другая сторона. Мне нравится, когда кажется, что это простая история, а на самом деле оказывается, что у нее есть изнанка. У нас никогда не было такого уж плоскача и прямолинейных лобовых текстов. А я еще всегда стараюсь изгальнуться — моя идея в том, чтобы сохранять дух «Пьянству Бойс». Уже без препаратов, но с концепцией. Например, песня «Сегодня встретил Эминема в гастрономе» полностью построена на расшифровке термина «свэг». Грубый перевод — «понты». В Америке это слово уже отходит; не само явление — потому что черные любят рисоваться, это их визитная карточка, — но само слово настолько затерто в Америке, что здесь считается уже моветоном его употреблять. Так вот, в «Свэг» каждая строчка будет расшифровкой, как когда мы в треке «Азбука» разъясняли: «А — это аптека, Б — это ботки, В — это вакцина, Г — головняки». 

Еще есть песни про хип-хоп. Про то, что как бы хип-хоп умирает, что у него олдскул головного мозга, куча других болезней, и вот нужно что-то делать, чтобы его спасти. Там для этого есть персонаж Топтыжка, который читает: «Я Топтыжка, не Топчумба, хипа-хопа научумба». Есть песня про турецкого футболиста, которого зовут Абдула Дурак, а родился он в провинции Нигде. Это, кстати, реальный персонаж, и это же надо было, чтобы у человека так все в жизни совпало! В пяти-шести песнях я записал черную местную певицу Сэнди. Она в Майами-Бич довольно популярна, по клубам выступает. Сэнди русского языка вообще не знает, так что пришлось ей английскими буквами писать то, что ей нужно спеть по-русски. Чтобы она спела: «Адидас, три полоски», мне приходилось ей писать «tree poor lost key». И объяснять, что tree надо спеть с испанским акцентом. 

В целом получился позитивный жизнеутверждающий альбом. «Пьянству Бойс» десять лет назад были локальной такой историей: просвет, мрачняк, препараты всякие, были друзья со своими, вот такими, как у нас в треках, заморочками — тогда это было актуально. А сейчас я этого не вижу, я в этом не варюсь. У меня совсем другая тема теперь».