Николай Усков «Этот мир интереснее, чем сортир, в котором живет большинство соотечественников»

— Герой ваших книг — этакий бонвиван, Джеймс Бонд и мачо. Насколько он схож с вами?

— Есть такой принцип в современной литературе — писать о том, что знаешь. Жизнь современного успешного журналиста я представляю себе чуть лучше, чем жизнь сыщика, к примеру. И когда я стал раздумывать над героем своей серии книг, я решил выбрать то, что мне хорошо известно. Но мне нужен был персонаж неженатый — женатых люди все-таки не любят, читателям нужен свободный стрелок. Так что, естественно, есть разница между моей реальной жизнью глянцевого редактора и той воображаемой жизнью, которую я рисую. А то, что герой внешне похож на меня, — это скорее провокационный момент, чтобы чуть расшевелить публику. Я-то спокойный, скучный семейный человек.

— Ну у себя в блоге вы при этом довольно компетентно обсуждали женские трусы.

{Анонс}

— Ну вы же понимаете, что никакой товар в современной экономике не продвигается без медиасрача (бывший редакционный директор slon.ru Леонид Бершидский выложил смехотворный эротический эпизод из романа; Усков в ответ назвал его «мудилой» — Прим.ред). А про то, что Бершидский работает в «Эксмо», я узнал уже в процессе и удивился очень, правда. Мне еще от них звонили и говорили, что нас всех сейчас обвинят в сговоре. Я живу в интернете давно уже и я знаю, как устроен интернет-дискурс. И без, к сожалению, крепких слов, без эмоций обнаженных добиться ничего невозможно.

— То есть вы в трезвом уме и здравой памяти сидели и писали все это — «му…ило», «уе…итесь»?

— Ну я же литератор. Мои обязанности состоят в том, что­бы складывать слова в предложения. Вообще, таких примеров много. Ника Белоцерковская с Красовским по поводу «Собаки»; Минаев с Быковым; масса их. Все это, увы, работает. Мне в последнее время этот интернет-мир поднадоел, но изменить я ничего не могу: цифры — упрямая вещь.

— По вашим книгам кажется, что вы упиваетесь миром ­красивой жизни. Это так и есть? Вас это все еще восхи­щает?

— Этот мир интереснее, чем сортир, в котором живет большинство соотечественников наших. Потому у нас в стране провалено артхаусное кино — оно ведь целиком про сортир, никому неинтересно это смотреть. А красивая жизнь всегда привлекала людей. Нефть, секс и деньги — что может быть интереснее? По крайней мере это гораздо интереснее, чем жизнь маленького человека, озлобленного маргинала, который кому-то что-то пытается доказать. Я не упиваюсь, что я часть этого красивого мира, потому что я не его часть. Но так как в силу положения я дружу со многими людьми из этого мира, я пытаюсь с ними общаться и их понять.

— Почему ж вы так людей не любите? Как же гуманизм?

— Гуманизм состоит не в том, чтобы отдавать свои деньги бедным, а чтобы создавать общество, в котором бы люди обладали равными возможностями. Конечно, престарелых или инвалидов содержать — это нормально, но слушать нытье какого-то провинциального Васи — это, считаю, неприемлемо. Да, страна, которую мы с вами построили, оказалась опять по каким-то причинам несправедливой. Но это не значит, что нужно сочувствовать неудачникам.

— Ну почему неудачникам — простым людям. Вы ведь тоже не всегда были главным редактором GQ — просто ­оказались в нужное время в нужном месте. Это ведь не повод думать, что кто-то хуже вас?

— Хуже. Потому что изначально у нас были равные воз­можности. Но пока я учился, мои однокурсники трахались и выпивали. Так что мое нынешнее положение — плод моих и только моих стараний. И я никому за это ничего не должен. А уж тем более жалеть неудачников.