Костылева про секс и кино «Обитель зла: Возмездие»

Есть такая байка у студентов-медиков: они якобы сами видели, как их профессор на уроке анатомии поднял руки и провозгласил: «Я — матка, а вот мои трубы». Метафора, лежащая в основе первой «Обители зла», та же: подземная лаборатория — матка, а все герои — сперматозоиды, им нужно в нее проникнуть, а потом выбраться живыми. Метафора секса, метафора рождения, дальше — эволюции, развития: из лаборатории вырывается на волю вирус. «Не лучше бы ему там оставаться?» — как бы ставят вопрос создатели фильма. Не лучше ли, чтобы вообще не было никаких лабораторий?

Первую «Обитель зла» посмотрели все. Мила Йовович в красном мини-платье с асимметричным подолом вздрагивает всем телом, пугаясь неожиданных неприятностей, и трогательно, бесстрашно воюет, если на это нет времени. Пару раз за фильм она кому-нибудь вдруг доверяет и улыбается так, как ее создал Бог улыбаться. Ради этого мы все на нее и смотрим. Ее белые ноги не тронет ни одна освежеванная бешеная собака, ни одному зомби не укусить ее высокую шею.

Остальные части смотрят только фанаты, правда, их очень много. Так вот: они фанаты чего? Что им в этом затянувшемся продолжении видеоигры нравится?

Можно предположить, что Йовович. Люди они, следственно, не молодые, потому что главный секс-магнит картины уже к третьей части превратился в нестарую еще школьную учительницу. Что-то в ее глазах говорит нам, что она добропорядочная дама, а это уже, знаете, никаким актерским мастерством не вытравишь.

И тем не менее после просмотра всех четырех частей в голове и остаются одни только образы желания: Йовович как мастурбационный образ, эти освежеванные компьютерные собаки — и анонимные зомби, заполонившие мир, движимые голодом, грубые, жадные, страшные. Но еще больше в голове остается страха.

Страх этот тоже имеет сексуальную природу — в виде наказания за грехи, в первую очередь за науку, за грех познания. В самом корне фильма — дикий страх американцев перед наукой, которая, конечно, приведет к Апокалипсису: цена, которую страна платит за научный прогресс. Пока одна часть Америки занимается биотехнологиями и изучает современное искусство, вторая сидит и трясется, и грезит этими страшными собаками из ада, и не знает, что делать со своими желаниями, со своей агрессией, и мелко крестится.

Как бы в доказательство во второй «Обители» часть действия тупо и прямо происходит в церкви — там по стене собора бегает гигантское нечто с тентаклями, при виде которых сам дьявол бы отступил, и бегает оно, блин, быстро, и ест людей, короче говоря, воплощенный Ужас, и это все в храме.

В дальнейшем метафоры усложняются. Зло совершенствуется, мутирует — кажется, это сюжет вообще всех современных американских блокбастеров. В отличие от, скажем, русского Зла — нутряного, неизбывного и, в сущности, фольклорного, в Америке даже зомби эволюционируют. Что же мы, простые американцы, можем этому противопоставить?

Ведь речь идет о выживании человечества — неинфицированного человечества. Первое, что приходит в голову при слове «инфицированный», — ВИЧ. И не потому, что это единственная инфекция, а потому, что чума XXI века, в наше время — метафора болезни вообще.

Так вот, в «Обители зла» инфицированных мочат всем, что под руку попадется. Общая нетолерантность и неполиткорректность «Обители» по отношению к зомби должна вроде бы компенсироваться поцелуем — когда Мила Йовович целует инфицированного боевого товарища, решившего пожертвовать собой ради общего дела (то есть выживания «чистого», «праведного» человечества — помните, как выжившие в четвертой части ходят по палубе корабля в белых одеждах?). Но мы все равно понимаем, что поцеловала она его, скажем так, через силу. Это не единственный поцелуй в фильме. Секс был в ложных имплантированных воспоминаниях Милы Йовович. В бытность завотделом безопасности корпорации «Амбрелла» она якобы спала со своим мужем-коллегой, охраняя при этом вход в Муравейник — лабораторию, из которой, собственно, и сбежал вирус. Как можно одновременно заниматься сексом и охранять какой-либо вход — загадка для психологов, что-то в этом тоже есть нездоровое. Асексуальность героини доходит до нужного градуса в четвертой части, где она уже сторонится людей, не пользуется косметикой и одета примерно в вериги. Этому тоже есть причина: изначально игра, по которой снята «Обитель», задумывалась как продолжение «Алисы в Стране чудес». Только в «Обители» произошла подмена: Красная и Белая Королевы здесь — маленькие девочки. На самом деле девочкой должна была быть Элис, хорошенькой и беззащитной, но сцены нападения адских собак желания на такую девочку мы бы не выдержали (поэтому, когда собаки должны напасть на дочку профессора, ее прикрывает взрослая журналистка). Однако какой-то след того, изначального очарования Алисы все еще тащится вслед за стареющей Элис.

Слишком глубокой оказалась в этот раз дыра в канализации, куда Элис нужно было в четвертой части влезть. Она отправила дублершу.

Подземная, бессознательная Америка — вот что такое «Обитель». Страна ужаса — не потому, что плохая страна, прекрасная, а потому, что, как отметил в еще не опубликованной своей статье киновед, писатель и преподаватель Цюрихского университета Александр Маркин, национальная литературная традиция Америки с давних пор увязана с Ужасным — и кинематографическая, конечно, тоже. Маркин говорит о «травматическом ядре американской культуры», об оборотной стороне того, что значит быть «настоящим американцем». Если ты настоящий американец, «Обитель зла» должна быть тебе кино стопроцентно родным, где все узнаваемо, как для нас в фильмах Балабанова, им эти монстры — как нам Баба-яга и Змей Горыныч. Зная, что живешь в стране, где ты пришелец, как и все остальные, ты же не будешь удивляться тому, что под твоим городом находятся секретные лаборатории, разрабатывающие биологическое оружие. Тем более что такие действительно есть.

Слушайте, ну и вот наконец выходит пятая часть этого познавательного фильма, который очень многим нравится. С кино — как с сексом, одним нравится одно, другим другое, но как же страшно делается, когда узнаешь, что именно.