Аня Желудь: «Никто никуда не зовет и никому ничего не нужно»
Участница Венецианской биеннале и лауреат премии «Инновация», которая уже долгое время живет в деревне под Гжелью, рассказала «Воздуху» об эскапизме, деревенском быте и страхе перед зимой и одиночеством.
- У тебя только что открылись две выставки — в галерее XL и Открытой галерее, а до этого тебя не было слышно около года. Куда ты пропала?
- Пропала в основном, потому что не было никаких предложений. Никто никуда не зовет и никому ничего не нужно. Я зимовала и ради эксперимента совсем не ездила в Москву, думала: «Мне вообще когда-нибудь хоть кто-нибудь позвонит?» Ни одного звонка. У меня есть близкая подруга, художница, она единственная навязчиво в неделю по три раза звонила и спрашивала: «Как ты там, Аня?»
- Ты давно переехала в Гжель?
- Этот дом появился в 2006 году, мне его подарил покойный муж. Нужна была территория, на которой можно было бы свободно работать. Тогда уже весь дом был забит картинками, при этом я лепила, при этом железки уже начались — в общем, нужно было расширяться. Появились деньги — и появился этот дом. Я тут все приводила в порядок, все разгребала. И вот я разлеглась и думаю: буду здесь рисовать и лепить, и ничего мне больше не надо для счастья в жизни. И вдруг в 2007 году внезапно происходит некий спрос на молодых художников: начались одна выставка за другой, поездки за границу. Я поняла, что попала в конвейер, мясорубку такую. А отказываться желания не было, потому что было интересно, потому что это практика. С 2007 по 2011 год я потратила много сил и энергии на разные проекты, сама организовывала выставки плюс пыталась поддерживать о себе память в Петербурге. Из своей питерской квартиры я сделала выставочный зал «Объект на районе». Там редко что-то происходило, но если меня звали в Питер участвовать в выставке, я старалась у себя дома параллельно сделать выставочную историю. Но все в этой жизни упирается в деньги, в конце концов. Муж мой меня очень сильно поддерживал, конечно.
- Но он же не был олигархом.
- Да, но на таком обыденном человеческом уровне он меня поддерживал. Потом его не стало, и я даже до сих пор не пережила его уход толком. В Питере я не была уже два года. Меня туда совершенно не тянет.
- Почему именно Гжель?
- Я училась на кафедре керамики и стекла и попала на практику на завод Московского союза художников. Когда я переехала в Москву, я стала жить в Текстильщиках, это было то же самое направление. Потом нам дали от Союза художников творческую группу на этом же заводе, и я тут обросла немножко связями, немножко знакомыми. И знаешь, когда движешься одним маршрутом, он становится родным. В общем, мне тут нравилось.
- Как проходит твой обычный день?
- Обычный день прошлого года — это мавзолей. Я просто лежала перед телевизором и ничего не делала вообще. Сейчас делаю.
-
1/4 -
2/4 -
3/4 -
4/4
- Что именно?
- Я вот леплю такие странные штуки из шамота — это обоженная глина, которую дробят мелко-мелко, как песок, а потом смешивают с другой глиной. Очень сильно захотелось лепить. Хотя глину затем нужно переводить в материал, формовать, обжигать, красить. Но я этого не собираюсь делать — работы должны остаться в сырце. Помимо искусства есть же куча бытовых проблем — принести воды, зимой надо почистить снег, покормить кошек.
- Ты себя комфортно чувствуешь в таком быту?
- Мне вообще здесь очень-очень хорошо. Просто обидно, что тут могло бы еще кому-нибудь быть хорошо, потому что есть мастерская, есть домик для проживания.
- Твой отъезд в деревню — это побег от реальности или просто более комфортные условия для проживания и работы в часе езды от Москвы?
- В этом есть большое преимущество, потому что, с одной стороны, это как бы далеко, а на самом-то деле это совсем недалеко. И в любой момент я доступна и мне все доступны. Но я жутко стесняюсь звать сюда друзей в гости, я думаю, что вот люди будут тащиться в эту даль. В питерской квартире у меня все время были гости, я все время что-то готовила. И в этом и есть смысл жизни художественной — общение с людьми. И вот эта история с выставочным залом «Объект на районе» была очень симпатичная, потому что приходили все мои друзья и новые какие-то люди, все это было так… хорошо. И возникает мысль вернуться туда. Какая разница, думаю я, что я здесь сижу никого не вижу — что там я не буду так свободно себя чувствовать. Тут самый кайф: выходишь из дома, а там поле. Там поле. Но все сводится к тому, что я начала сейчас работать и вместо того, чтобы пользоваться теми территориями, которые у меня есть, я сижу здесь на этом пятачке в десять квадратных метров.
У меня была мечта о создании музея современной скульптуры здесь. Абсурдная мечта, но две скульптуры не своих у меня есть плюс небольшая коллекция живописи и объектов. Я очень надеялась, что меня с этой историей поддержит ГЦСИ, и они совершенно не против меня поддержать, но получается так, что, для того чтобы это была резиденция ГЦСИ, автор должен оставить свою работу здесь, в резиденции. А ГЦСИ не может держать экспонаты, которые им принадлежат, вне их хранилища. В то время как хранилища для таких вещей у них нет. И это у всех организаций — и у ММСИ, и у Stella Art Foundation, — у всех негде хранить. Я это еще называю складом доступного хранения — есть произведение на хранении, но при этом оно доступно зрителю. Иногда возникают как будто намеки на покупку моей работы, не за тысячу долларов, а хотя бы за десять тысяч — это уже такая сумма, которую я могу потратить на реализацию работы другого художника, я бы с удовольствием это делала. Но потом эти все намеки куда-то сливаются.
-
Дневник Анны Желудь1/4 -
Дневник Анны Желудь2/4 -
Дневник Анны Желудь3/4 -
Дневник Анны Желудь4/4
- Давай вернемся к предпоследней выставке в галерее XL, где ты показывала живопись с решетками и точками. До этого ты в основном работала с металлом.
- Естественно, мне нравится работать с пространством и формой. Это выливается в очень серьезные бюджеты, и, когда я делаю эскиз и навскидку представляю себе, сколько это будет стоить, — мне сразу хочется свернуться и раствориться, забыть, что я художник. Мне неудобно просить деньги на проект у Селиной, например. Она на мне не зарабатывает и не продает, хотя ей огромное спасибо за то, что иногда она каким-то чудом продает мои графические работы. Но этого все равно не хватает для того, чтобы сделать инсталляцию. А пространство галереи XL я всегда воспринимала так, что там должно быть нечто объемное. Сами черточки и полосочки начали меня доставать достаточно давно, года три точно. Я их и рисовала в блокнотах. В свое время я купила колоссальное количество холстов, среди которых были и холсты больших размеров. И они стояли и стояли, стояли и дождались. Вернуться от инсталляции к живописи — большая проблема, меняется понимание пространства, среды, мироощущения.
- То есть это не осознанный переход к плоской решетке, а скорее вынужденное решение?
- Да, скорее просто хотелось порисовать полосочки и посмотреть, какие они будут в таком большом размере. Еще это антиживопись одновременно. Ностальгия по работе с металлом и попытка возвращения к живописи. Сейчас я пришла к выводу, что лучше картинки ничего быть не может. Причем желательно, чтобы она была маленького размера, чтобы вот так сидеть перед стулом и красить эту картинку, и все.
- Аня, твое искусство очень интимное, это всегда личные истории, поэтому вопросы про публичное как будто даже грубо произносить при тебе. Но все же я спрошу: как ты переживаешь агрессивную ситуацию в стране, касается ли тебя это вообще?
- Касается, конечно, хотя я в политику толком не вникаю и толком не разбираюсь, но меня это все бесит. Единственное отчетливое чувство — меня это жутко бесит. Я была, кажется, в 2011 году на биеннале в Киеве, это была шикарная биеннале. Современное искусство отражает ситуацию в стране — и, к сожалению, это все оказалось неправдой. Вообще, я сомневаюсь в том, что нам всем нужно будет рисовать сплошного Путина. Я надеюсь, что этого не будет.
- Я не про такой радикализм говорю, конечно, но даже если ты не делаешь художественное высказывание по этому поводу, ты как художник, безусловно, переживаешь актуальные социальные и политические процессы. Особенно войну. Ты это переживаешь или тебя это не касается?
- Не касается. У меня появилась на днях мысль, когда я монтировалась в галерее у Тамручи. Когда развесили все картины, мне как обычно все не нравилось, и я говорю: «Давайте я куплю холстов, мы прикрутим их к стенам болтами, позовем художников и нехудожников, и все будут что-то рисовать, а потом устроим аукцион и отправим вырученные деньги на Украину». Такая вот мысль появилась. Я предложила галеристу, а она говорит: «Ну да, но мы же все делаем вид, что вроде ничего не происходит».
- Чего ты боишься?
- Боюсь предстоящей зимы. Прошлая зима была для меня ужасной, и боюсь, что эта будет тоже. Одиночества боюсь.
- «Выделенная линия» До 22 октября в галерее XL
Теги
Интервью