«Это все про 1937 год, не про Питера Пэна»: как устроен спектакль «Норманск»

Иду по лестнице Центра им. Мейерхольда, а там двое студентов Школы-студии МХАТ душат третьего. С низкочастотным криком спешит на помощь артист Илья Барабанов, он же Джигурдамарис из «Копов в огне», но от удара палкой по голове опадает на ступени: подкарауливший его Иван Турист из группы «Н.О.М.» с крайне озабоченным видом снова пропадает в одной из многочисленных дверей. «Понимаете, это все про тридцать седьмой год, не про Питера Пэна. Идем дальше — здесь будут часы, следите, через две минуты вы уже должны быть в кафе», — сообщает режиссер «Норманска» Юрий Квятковский и тут же куда-то пропадает. На его место заступает продюсер Саша Пас и начинает увлеченно рассказывать, как где-то за углом детский хор исполняет «Blue Monday» New Order на картонных гитарах.

Пока «Копы в огне» превращались в бренд, режиссер Юрий Квятковский успел попреподавать в Школе-студии МХАТ и поставить еще несколько спектаклейФотография: Никита ШоховТут не обойтись без предыстории. Прошлой зимой ЦИМ объявил о пробном запуске проекта «Blackbox» — научно-исследовательской лаборатории по разработке новейших принципов взаимоотношения театра и зрителя. Дано: универсальный зал-трансформер; найти: адекватный времени театральный язык. Для решения задачи была набрана команда самых разных представителей современного театра; в их числе и оказались предводители Le Cirque de Charles la Tannes (далее — для простоты — «Шарлатаны»), создатели вышеупомянутых «Копов» — Квятковский и Пас. Из мозговых штурмов, из разговоров с архитекторами, психологами, акционистами и дизайнерами в итоге вырос «Норманск», самый масштабный проект лаборатории, за последние месяцы успевший побывать и интерактивным спектаклем-квестом про город будущего, и лабиринтом-антиутопией без актеров, и игровой лабораторией для детей. Среди прочих в команде — психолог и два ролевика. Что-то будет.

«Нам было важно соответствовать тому, что происходит вокруг, — вспоминает Саша Пас. — Мы осмотрелись по сторонам и увидели город, в котором неудобно жить. И мы решили построить альтернативный город — в другом измерении, в другом времени. А чтобы с ним не получилось так же, как с настоящим, туда пускать не всех, а построить КПП, отобрать достойных и с ними уже дальше жить. И пропускать через КПП после определенного лабиринта из психологических тес­тов. А потом кто-то сказал: а почему тесты должны принимать взрослые? Пусть это будут дети. И наш коллега Алексей Федосеев тут же среаги­ровал: это же «Гадкие лебеди» Стругацких».

Ситуация начинает проясняться: драка на лестнице — это репетиция завязки, в которой герой Стругацких, писатель Виктор Банев, становится свидетелем избиения инакомыслящего вундеркинда. Что касается музицирования на картоне, то это рядовой школьный урок вот таких вот детей-индиго; а разыгрывают его в другом месте, потому что сцены спектакля разбросаны по всему зданию и происходят одновременно. «Это такая бродилка», — описывает жанр Квятковский. ЦИМ сейчас и вправду изнутри напоминает одновременно сквот, детский лагерь и театральный вуз. По всем пяти этажам здания бродят, спят, танцуют и читают «Гадких лебедей» дети, двадцатилетние студенты и тридцатилетние «шарлатаны». «Нью-Йорк, Нью-Йорк» Чарли Кауфмана смотрел? — спрашивает Квятковский. — Режиссер создает свой мир прямо на съемках. Тут примерно то же самое. Нам важно создать некий очаг, иллюзорное ощущение коммуны». Участниками этой коммуны становятся и зрители — их будут запускать по 50 человек в полчаса, и им предоставят полную свободу передвижения по комнатам, лестницам и двенадцати сюжетным линиям, каждая из которых расписана по минутам.

При всей свой неординарности «Норманск» попадает в очень понятный контекст. «Шарлатаны» максимально масштабно воплощают в жизнь жанр променад-театра, который за последние два года даже в России успел стать почти общим местом. Уже была выставка шестнадцати пьес Марка Равенхилла «Shoot/Get Treasure/Repeat» в форме пятичасовой серии игровых инсталляций; мультижанровое путешествие по Шекспиру «Шекспир. Лабиринт» по всему зданию Театра наций; «Опыты» Олега Глушкова в Troyka Multispace, где в каждой комнате для каждого зрителя играли свой индивидуальный спектакль. Еще будет «S.T.A.L.K.E.R.» по тем же Стругацким в «Гоголь-центре». Да и до Лондона от Москвы не так уж далеко — а там шумит коллектив Punchdrunk, первопроходцы и чемпионы жанра, придумавшие, среди прочего, тотальный перформанс «Sleep No More», который сводит Хичкока с «Макбетом» и играется в течение дня в любом подходящем большом здании.

Собственно, чего греха таить: и «Норманск» обрел окончательную форму, после того как Квятковский слетал в Лондон на шоу Punchdrunk «The Drowned Man», где на зрителей надевают на входе белые маски, чтобы не перепутать с актерами. «Это удивительная штука, — объясняет режиссер «Норманска», — ты сначала хочешь врубиться в то, что происходит, а на двадцатой минуте тебе уже не важно, ты просто идешь от сцены к сцене, и любой хук в виде записки с малопонятной фразой, которую тебе вдруг передают, вызывает у тебя катарсис в силу того, что ты оказываешься в каком-то параллельном космосе».

Зрителям «Норманска» нужно будет перемещаться почти в полной темнотеФотография: Никита ШоховПараллельный космос в «Норманске» включает в себя следующее. Загадочные объявления. ­Футуристическое устройство инвертоскоп, переворачивающее все с ног на голову (можно при­мерить). Костюмы как из черно-белого шпионского фильма. «Балет смерти» в абсолютно темном зале — сцену убийства, решенную как танец с фонарями, в котором актеры двигаются будто бы в рапиде. «Мне знаешь, что нравится в этой работе? Что она попахивает нафталином, — объясняет Квятковский визуальную эстетику «Норманска». — В сущности, эта медленная, немного пафосная эстетика нуара — прямая противоположность всяким мультимедиаисториям. Но это же Стругацкие, и для меня важно реконструировать логику советских людей, которые построили у себя в голове противоположный тоталитаризму свободный мир и хотят в него прорваться. Это так наивно! Но именно такой наивности сейчас и не хватает».

У Стругацких сказано так: «Писатель — это прибор, показывающий состояние общества, и лишь в ничтожной степени — орудие для изменения общества». Как ни странно, это относится и к Квятковскому и его команде. При всех фокусах-покусах «Норманск» — это еще и стопроцентное попадание во время. Опальный писатель иронизирует на тему недостатка патриотизма и национального самосознания в своих опусах; новое поколение слишком умных детей не желает иметь ничего общего с прогнившим обществом своих родителей; власть покрывает разгул фашиствующей гопоты; подспудный пафос типа «ни у кого из нас нет права на нейтралитет» — ничего не напоминает? Более того, тут и форма в некотором смысле является содержанием: зритель, потерянно бродящий по пяти этажам ЦИМа, приравнива­ется к гражданину, безучастно наблюдающему за планомерным истреблением всякой инаковости. «Книга ведь о том, что появилось поколение, которое не хочет копаться в прошлом, а хочет ­создавать свое, — рассуждает Квятковский. — И вокруг же то же самое. А в стране при этом — опять те же запахи, те же съезды, та же агрессия;  как будто ты вдруг оказался в древнем Китае. И вроде бы люди давно уже и циничные, и практичные, и все понимают, а тут вдруг раз! — и вперед на демонстрацию в честь 1 Мая, причем искренне, со всей атрибутикой. Не знаю. Может быть, у нас сейчас последняя возможность прокричать о том, что в стране начинается тотали­таризм».

«Норманск», сб 30, вс 31 августа, 18.30, 19.00, 19.30, 20.00, 20.30, в Центре им. Мейерхольда. Следующие спектакли обещают в ноябре.

Этот материал был опубликован в журнале «Афиша» №11 (371) с 16 по 29 июня 2014 года.