«Кристофер и отец» театра «Круг II»: хрустальный мир

Для разновидности театра, о котором пойдет речь, в России нет общепринятого определения. Другой, особый, интеграционный, специализированный, etc. Бывает театр-терапия, где главное — ментальное и физическое здоровье участников коллектива и, соответственно, репетиционный процесс. А бывает профессиональный театр, в котором играют инвалиды и люди с ограниченными возможностями. Иногда публичный опыт оздоровительного театра оказывается художественно полноценным, что уж говорить о терапевтической пользе какой бы то ни было сценической практики. Объединить все подобные коллективы под одним термином невозможно хотя бы потому, что друг на друга они совсем не похожи: в Театре мимики и жеста ставят драматические спектакли для глухонемых; в «Открытом искусстве» люди с синдромом Дауна играют в благообразных костюмированных постановках по классике; «Театр простодушных» занимается тем же, но на фоне видеопроекций в «Театр.doc»; а в театре-студии «Круг II», получившем в прошлом году «Золотую маску», инвалиды всех категорий под руководством режиссера Андрея Афонина создают главным образом музыкально-пластические опусы. 

«Кристофер и отец» — это дебют театра в большой форме. На фоне гигантского экрана с ненавязчивой диффузией титров и картинок постепенно и тепло рождается мир детского человека по имени Кристофер — с фирменным ударением на последний слог. Не давая вырасти то и дело возникающим на сцене песчаным холмикам (художник — Ксения Кочубей), деловито орудуют специальными грабельками чрезвычайно обаятельные обитатели этого мира — что-то, переминаясь, бормочет тучная дива (Наталья Тетеревятникова); зигзагом проносится с мультяшным хохотом персонаж-смех (Станислав Большаков); угловатый ангел (Александр Довгань) выводит на гармони какой-то балканский сплин; но вот худощавый паренек в кепке с полуметровым козырьком (Алексей Федотов) мерной интонацией сказочника произносит в микрофон: «Милиционер тряхнул Кристофера за шиворот и сказал: «РДА, да успокойся же ты!»

В эфемерный, хрустальный в свой хрупкости и чистоте мир, населенный как будто родственниками Джереми Хиллари Буба из «Желтой подводной лодки», то и дело врывается тревога брутальной документалистики. Артист с синдромом раннего детского аутизма (РДА) Алексей Федотов рассказывает зрителям истории о себе и своих взаимоотношениях с отцом, но в третьем лице: «Кристофер очень любил маму и не хотел возвращаться к папе, так как возненавидел его». Кристофер — главный герой романа Марка Хэддона «Загадочное ночное убийство собаки», у него тоже синдром РДА. И вот это коллективное разравнивание песчаных холмиков начинает казаться попыткой сохранить гармонию в спасительной медитации; персонажи живут в декоративном японском садике с камушками, песочком и крошечными грабельками — маленький мир, где всегда должен быть порядок и покой.

В процессе этой медитации являются образы из Эсхила и Софокла, Шекспира и Сервантеса, Кальдерона и Роберта Фроста и еще бог знает откуда. И пока плачет по своему отцу Офелия, ослепшие шуты маршируют наугад, чеканя оседающее в мозг: «Скоро ли кончится ночь? Скоро ли кончится ночь?» — Кристофер меняется шапками с нерадивым родителем, превратившемся к этому моменту в Эдипа. Восточная фея (Алсу Абдуллина) в апофеозе перкуссионного джема выпорхнет на авансцену, чтобы втоптать в пол рифмы Земфиры и обратить текст песни «Искала» к идеальному отцу, который не пьет, не курит и возит своего ребенка в разные страны.

Вообще, жители этого Муми-дола поют и играют музыку практически не переставая. В ход идут не только голоса и все имеющиеся под рукой предметы вроде грабель или резиновых мячей, но и целый оркестр в лице прячущейся на краю сцены Елены Осиповой, которая за годы работы со студентами «Круга» овладела струнными, духовыми, клавишными и ударными. В спектакле выстреливают по крайней мере два музыкальных шедевра: классический негритянский блюз «Motherless Child» и причудливо-мелодичная греческая народная «S’agapo» (вот это исполнение ближе всего общей тональности спектакля).

Спектакль Андрея Афонина при видимой бессюжетной плывучести и отчаянной смысловой эклектике на самом деле имеет более или менее стройную и крепкую повествовательную структуру. Текст — полотно цитат, каждая из которых так или иначе имеет отношение к условной теме отца и сына. И даже внезапные строки из Джеймса Холлиса, хоть и звучат как злободневное политическое высказывание, формально обращены к отцам: «Мой друг, не стоит повторять столь высокопарно детям, которым кружит голову отчаянная слава, старую ложь: сладостно и прекрасно умереть за родину». Действие поделено на семь эпизодов, в каждом из которых с Кристофером происходит какое-то преобразование. Все это длится почти три часа.

Для зрителя — и для критика — сам по себе акт появления на сцене аутиста или человека с синдромом Дауна не так-то прост. Сразу хочется узнать, какую именно задачу ставил Люк Персеваль особым артистам, устрашающе бегающим по кругу в спектакле «Там за дверью», или Кирилл Серебренников, выводящий в своих «Идиотах» группу людей с ментальными отклонениями на финальную сцену. Этот вопрос зачастую мучает так сильно, что сосредоточиться на художественной составляющей не представляется возможным. А вот с «Кристофером и отцом» происходит ровно обратная реакция: этическое и эстетическое сопротивление возникает в момент первого появления на сцене профессиональных артистов театра и кино, начинающих что-то изображать в катастрофически неуместной здесь традиции советского психологического реализма. Представьте, например, Папанова в ленте Параджанова. Впрочем, тут и без конфликта эстетик есть некоторые проблемы; неумение настроить гитару актеру с высшим образованием непростительно.

Так или иначе, существование этой двухактной эпопеи на огромной сцене КЦ «Москвич» оправдано как минимум самим фактом своего существования. В предложенных государством условиях совершено невозможное. И если судить о пресловутой эффективности такого рода предприятия по успешности интеграции людей с особенностями развития в социум, то норма давно перевыполнена. И задачи ставятся куда серьезнее — регулярное воссоздание среды, в которой человек способен проявить себя в превосходном, наивысшем состоянии. Такая задача куда благороднее и гуманнее интеграции простодушного человека в сложнодушное общество.

«Существует глобальная проблема — у нас в государстве не предполагается наличия театра людей с ограниченными возможностями здоровья. Несмотря на то что на Западе такая практика существует уже около 25 лет. Между тем это очень важный инструмент для интеграции взрослых людей с инвалидностью; так они могут приносить обществу пользу, а не быть его иждивенцами. Мы долгое время базировались в Центре детского творчества, то есть в системе дополнительного образования. Но в этой системе мы не можем заниматься с теми, кто старше восемнадцати. И последнее время им приходилось платить за занятия. В сентябре мы ушли из системы образования, потому что там все стало еще хуже, и стали частью другого центра, который уже находится в ведомстве Департамента культуры. Мы обеспечиваем ребятам актерское образование, проводим серьезную работу, тренинги уровня театральных вузов, стараемся, чтобы как минимум двадцать часов в неделю они у нас были заняты. Но финансирования, опять же, нет никакого, поэтому ребята снова вынуждены платить за регулярную деятельность, притом что у нас у самих зарплата выходит чисто символическая. И все-таки мы сознательно пошли на этот шаг, потому что творчеством нужно заниматься в свободной системе, а не в условиях, когда тебя зажимают со всех сторон.

Мы стремимся сделать так, чтобы творчество стало основным видом деятельности для ребят с особенностями развития, главным образом для взрослых. Чтобы они могли заниматься постоянно. Нужно понимать: они ведь очень долго воспитываются — по четыре, по восемь, двенадцать лет; проводится огромная работа, перед тем как впервые выйти на сцену. Для меня принципиально важно, чтобы они не чувствовали себя убогими и их никто не воспринимал как убогих; чтобы не было цирка уродов, чтобы действительно было настоящее творчество. 

Как и любому профессиональному театру, нам нужны соответствующие, хотя бы минимальные условия. Этих условий, конечно же, нет. Проблема заключается даже не в том, что у нас нет своей сцены и нам не хватает административных и менеджерских кадров. Непонятно, как вписаться в нынешний мир с его законами и системой Департамента культуры, сделать вот такой творческий центр для людей с особенностями. Мы с этой инициативой ходили уже к Сергею Александровичу Капкову, получили традиционную отписку».

«Кристофера я взял из повести Марка Хэддона «Загадочное ночное убийство собаки». Там написано, что у Кристофера ранний детский аутизм. И я придумал свои истории про него. О том, как он боится пылесоса и как выбрасывает игрушки из окна. Кристофер с мамой катаются на велосипедах, а он боится самосвала, стоит спиной к нему, чтобы услышать звук, которого боится. Театр — это вроде бы игра. Изображение каких-нибудь пьес, сцен, которые отображают жизнь. А актерам театр нужен, чтобы заново прожить какие-то эмоции. Например, когда Кристофер сбежал от папы, он сел в электричку Москва–Петушки, которая от Курского вокзала ходит. И там такая ситуация: сидячие места все заняты. И Кристофер начал приставать к пассажирам, жаловаться, что все места заняты. Ему милиционер говорит: «РДА, да успокойся же!» При этом тряхнул его за шиворот. У Кристофера была цель — добраться до мамы, но через трудности. Все сидячие места были заняты, и ему говорили: «РДА». Но до мамы он все-таки добрался. А папу Кристофер боялся. Потому что папа взял Кристофера в охапку и запихнул в лифт. Кристофер лифта боится, а папа заставляет. Он против его воли действовал. Против страха Кристофера. Несмотря на то что Кристофер пешком хочет идти, а папа в охапку его брал и запихивал в лифт. И Кристофер папу очень боялся из-за этого лифта. Еще папа может розгами высечь Кристофера. Когда играю на сцене, я переживаю и за Кристофера, и за себя, когда я ехал в электричке Москва–Петушки. Я бы мог рассказать все то же самое про себя, но интереснее рассказывать, как если бы все это с Кристофером было. Вообще, чтобы научиться играть, пришлось много тренироваться, но потом стало легко получаться».