Новые московские «Гамлеты»

«Гамлет» в «Гоголь-центре»

Расхаживающий по щиколотку в воде Гамлет-хипстер — вероятно, жертва буквального прочтения пары шекспировских строк из эпизода с бродячими трагиками. Наедине с собой герой пытается понять, как поступил бы актер, играй бы он его, Гамлета: «Залив слезами сцену, он общий слух рассек бы грозной речью… А я, тупой и вялодушный дурень, мямлю, как ротозей, своей же правде чуждый» (перевод М.Лозинского). В общем, на этом полностью выстроен спектакль Давида Бобе — Гамлет в исполнении Филиппа Авдеева мямлит и манерно истерит, символизируя «вялодушие» современного героя, а слезы символизирует заливающая сцену вода. Эти условия вполне уживаются с крепким академическим, даже традиционным стержнем действия: одетые в ни к чему не обязывающую современную одежду актеры в меру драматических способностей играют «по Станиславскому» при каноническом развитии логики пьесы: есть тут и череп, и призрак, и дуэль на шпагах. То, что Розенкранца играет Александра Ревенко, а бродячих трагиков — артисты с синдромом Дауна, придает происходящему некоторый объем, сути, впрочем, не меняя.

Давид Бобе уже ставил «Гамлета» у себя на родине и перенес бы его на московскую сцену без особых изменений, если бы не два «но». Первое — русский язык. По убеждению режиссера, ни один из десятка изданных в XXI веке русских переводов шекспировской трагедии не способен адекватно новому времени передать остроту текста, не говоря о Пастернаках и Лозинских. Переводчику Римме Генкиной было поручено адаптировать речь персонажей сообразно с современным лексиконом, так Гамлет освободился от необходимости маскировать эмоцию эвфемизмами и выражаться непременно фигурально. С интонацией незабвенного «Дверь мне запили!» он обращается к Офелии: «Слушай, иди в монастырь!»; а объясняя маме разницу между новым королем и старым, выражается вовсе непечатно.

Второе «но» — русский актер. При переносе спектакля Бобе, работавший до этого в России только с учениками Кирилла Серебренникова, столкнулся теперь и с представителями другой школы, скажем так, фундаментальной. С таким актером фокус переноса партитуры не пройдет. Заставить такого актера сыграть не для него придуманную роль — то же, что заказать Норштейну или Ивану Максимову новую серию «Симпсонов»: на выходе получится авторский мультфильм, от контекста не зависящий. Так и заслуженный артист Алексей Девотченко внутри монохромного «Гамлета» Бобе филигранно и искрометно исполняет свой красочный моноспектакль про Полония.

Благодаря обилию эффектных мизансцен премьера «Гоголь-центра» относится к разряду таких, к которым напрашивается емкий тизер. Вот Гамлет пытается собрать по кускам гнилую черепушку Йорика; вот он же в костюме Бэтмена скользит по залитой водой сцене; вот обезумевшая Офелия так и этак переставляет буквы-кубики своего имени, пока жутко хихикает дредастый могильщик с косяком, а в луче синего света появляется пронзительный статуарный дуэт особых артистов в роскошных исторических костюмах; потом динамичная дуэль на шпагах, под лирическую музыку, с ребяческими улыбками на лицах, в брызгах воды. Но такой тизер обманул бы ожидания — подобные вспышки красоты попросту утопают в монотонном представлении без антракта, растянутом без малого аж на три часа.

«Гамлет | Коллаж» в Театре наций

Первая очевидная победа Театра наций на утопическом пути коллекционирования работ лучших режиссеров современности. Някрошюс, Остермайер и Херманис поставили здесь не самые свои выдающиеся спектакли, тогда как мэтр высокотехнологического театра Робер Лепаж, кажется, себя даже превзошел. Все ключевые роли шекспировской трагедии играет единолично Евгений Миронов, помещенный в особым образом запрограммированный куб — плавно вращающийся угол из трех стен-экранов. Неведомые российской сцене технологии превращают этот куб с выдвигающимися блоками, открывающимися дверьми и люками во что угодно — от палаты психиатрической клиники и королевских покоев до душевой кабины и телефонной будки. Миронову помогает каскадер Владимир Малюгин, чье мелькание на втором плане — то спиной, то частью тела — заставляет всякий раз усомниться в законах физики: секунду назад Миронов играл Лаэрта, а вот он уже полуголая Офелия. И еще все персонажи Миронова говорят разными голосами. В общем, чудеса по всем фронтам.

При этом особость спектакля Лепажа, конечно, не в технологии и даже не в решении поместить всю пьесу в плоскость воображения человека в смирительной рубашке. Безусловно, это в общем буквальное воспроизведение забытой концепции «монодрамы» Николая Евреинова, утверждавшего, что всякое сценическое действие есть иллюстрация процессов, происходящих внутри одного человека. Да, само существование актера в предложенных обстоятельствах по своей сложности не имеет аналогов: Миронов скачет из трагического образа в комический, взлетая то и дело на тросах, прыгая в люк и переодеваясь за полсекунды. И само собой, каждая отдельная сцена имеет решение, это не повторяющиеся по рисунку мини-спектакли. Но все это вместе — скелет и мясо — только необходимое условие для характера, для сути. А вся суть — и это ломает всяческие стереотипы — в ненавязчиво звучащей лейтмотивом песне Марианны Фейтфулл «As Tears Go By». Те слезы, что залили сцену в «Гоголь-центре», в Театре наций стали лирическим камертоном, спокойным и добрым.

Действие происходит в 1960-е, и, кажется, просто потому, что это красивая эпоха с ее рок-н-роллом, покорением космоса и безупречным дизайном. Колыбель современности. Гамлет Миронова смотрит по телевизору «Гамлета» Козинцева и восхищается Гамлетом Смокнутовского, говоря как раз о собственном в сравнении с ним «вялодушии». Под стать героям раннего Годара, все персонажи Миронова (кроме, может быть, фееричного Озрика, прыгающего на трапеции) в равной степени искренни и, пропущенные через его человечность, приземленны. Усатый толстяк Полоний бормочет в телефонную трубку наставления сыну и стесняется косноязычия при короле; хромой король же едва сдерживает слезы, не понимая, как ему молиться; Офелия сходит с ума, аккуратно убаюкивая несуществующего ребенка; монолог «Быть или не быть» задумавшийся Гамлет вполголоса обращает к космосу, сидя на вершине утонувшего в темноте куба.

В конечном итоге спектакль получился не про Гамлета — принца датского (чего, кажется, старательно добивались в Театре им. Ермоловой), а про тихо сошедшего с ума современного человека, способного взглянуть в вечность только через лучшее в прошлом.

«Гамлет» в Театре им. Ермоловой

Видимо, окончательно разочаровавшись в молодых режиссерах, проваливших первый сезон обновленного Ермоловского, Олег Меньшиков на сей раз сделал ставку на опыт. Но выбор человека, призванного поставить премьеру сезона, оказался, мягко скажем, бредовым. И случился звездный час уже немолодого режиссера Валерия Саркисова, съевшего собаку на антрепризной ерунде. Путь к «Гамлету» он совершил через такие, например, наименования: «Интриги гламура», «Шалости аристократов», «Авантюрная комедия, или Как украсть миллион».

В этом спектакле плохо, в общем-то, все. Сценография представляет собой хоть и довольно ловко придуманные ряды колонн из свисающих с колосников гобеленов, которые всячески поднимаются и опускаются, но в них можно играть любую пьесу. Колонны эти прячут где-то в глубине духовой оркестр, который почему-то почти не играет, тогда как из динамиков каждые две минуты звучит псевдосимфонический джингл непотребного качества. Костюмы выглядят неумной шуткой студента-модельера из 1990-х. В довесок из всех существующих переводов выбран один из самых неудачных — неказистая адаптация десятилетней давности авторства Андрея Чернова.

Наглухо лишенный сколько-нибудь читаемого почерка режиссерский рисунок изо всех сил избегает поворотов с проторенной колеи заштампованного актерского театра. Но и тут проблемы: актеры разных возрастов и школ играют каждый свое, в нужный момент выходя на нужное место, просто чтобы было более или менее видно и слышно, — ничто не располагает к развитию образа, психологическому существованию и реализации амплуа. Играющий Гамлета дебютант Александр Петров орет, трясется и усмехается по поводу и без повода, в лучшие свои моменты неожиданно напоминая Тайлера Дердена из «Бойцовского клуба». Каждая сцена заканчивается в добрых традициях МХАТа им. Горького — затемнением.

Намек на хоть и не оригинальную, но интерпретацию содержится в финале, и то на уровне шекспировского сюжета. В целом же кое-как за два акта по полтора часа здесь средние актеры (за редким исключением) в жутких костюмах (без исключения) разыгрывают по ролям неудачный перевод главной пьесы человечества.