«Ненавижу горячие новости и всю эту истерику»
Филипп Колесник поговорил с французской журналистской Анн Нива, автором книг об иракской, афганской и чеченской войнах, о том, что она делает в Крыму.
От редакции: беседа состоялась 5 марта и отражает ситуацию, сложившуюся на полуострове на этот момент.
- Знаете, меня не так напугали слухи о вводе российских войск, как новость о том, что в Крым приехала Анн Нива. Вы решили, что тут начинается война?
- Я приехала не потому, что решила, будто тут война. Это и не война вовсе. Я приехала, потому что меня интересует все, что происходит в странах бывшего Союза. Мне эти страны очень близки. Я десять лет прожила в России. Мне иногда кажется, я знаю и люблю ее больше, чем Францию. Сейчас я пишу большую книгу о советском наследии в культуре и политике, которое досталось и России, и Украине; о вещах, которые не очень понятны на Западе; об этом огромном пространстве и о своем личном опыте жизни в нем. Хочу, чтобы книга эта вышла в 2017 году, к столетию революции. Вы, наверно, знаете, меня депортировали (в феврале 2012 года Нива выслали из России, по официальной версии, за нарушение визового режима — Прим. ред.), но это ерунда, и я по-прежнему бываю в России. С Украины поступали тревожные новости, я за ними следила и думала о поездке. Когда главный редактор еженедельника Le Point предложил мне отправиться в Крым, я сразу же согласилась.
- Что вы ожидали увидеть в Крыму? Судя по сообщениям зарубежной прессы, могло показаться, что на карте мира появилась новая горячая точка.
- Какая горячая точка, боже мой! Я понимаю своих коллег, которые не знают русского языка и вообще плохо себе представляют Россию и Украину, — да, некоторые из них оказались довольно впечатлительными. Это большая проблема: какую роль играют СМИ в освещении конфликтов? Чем мы, журналисты, вообще занимаемся? Не меняет ли само наше внимание к тому или иному событию поведение людей, заставляя их паниковать и видеть то, чего нет? Но пока система такова, что и западным, и российским каналам информация нужна постоянно — breaking news каждую минуту! И это сказывается на качестве информации. Как же я ненавижу горячие новости и всю эту истерику.
- И что с этим делать?
- Бороться за доверие читателей: учить языки, ехать на место событий, разговаривать с их участниками, писать подробные длинные статьи. У меня есть железный принцип — делать только репортажи. Никогда не позволю себе судить о чем-то, пока не увижу это своими глазами. Чтобы разобраться в ситуации, надо жить местной жизнью и не обращать на себя внимание. Мне кажется, у меня получается адаптироваться. И это, конечно, опыт Чечни. Там быстро стало ясно, что если оставаться в джинсах, нормально работать не получится. Я купила на рынке юбку и платок. Отчасти поэтому мне удалось проработать в Чечне девять месяцев. И надо сказать, ничего страшнее в моей жизни, чем те девять месяцев, не было. Ни Ирак, ни Афганистан, ни что-либо еще.
-
«Туман войны», одна из самых известных книг Нива, — о нескончаемой операции «Несокрушимая свобода» в Афганистане1/3 -
Последняя книга журналистки рассказывает об истории Еврейской автономной области2/3 -
За книгу о чеченской войне Нива получила Prix Albert Londres — главную журналистскую премию Франции3/3
- А как вы добрались до Симферополя? Аэропорт же был закрыт.
- Я долетела до Стамбула, и там мы застряли, потому что Симферополь не принимал. Мы скооперировались с компанией крымчан, которые ехали домой. Полетели в Одессу, а там поймали машину и за 400 долларов доехали до Симферополя.
- И как вы проехали блокпост? Я читал, что у некоторых съемочных групп были проблемы.
- Это еще одна причина, почему я всегда езжу одна, веду себя скромно и стараюсь выглядеть как местные жители. Я читала в интернете рассказы коллег, как сложно им было попасть в Крым на машине. Может быть и так, но это смешно. На блокпосту было 40–50 казаков и один хорошо вооруженный русский солдат в маске, который извинился, что приходится осмотреть наш багаж. У меня даже паспорт не попросили. Ой, это было словно поездка из Парижа в Марсель! В Симферополе тоже никакой опасности нет, абсолютно. Опасность — это когда тебя бомбят с самолета, остальное — мелочи. Хотя, возможно, у меня это профессиональная деформация. В Париже некоторым моим знакомым страшно выехать за город. Мне после Чечни все кажется прогулкой.
- Что вообще, по-вашему, здесь происходит: оккупация, национальный конфликт, восстание?
- Оккупация или не оккупация, но сразу стало понятно, что солдаты, которые ходили по городу, российские, а не волонтеры местной самообороны. Пусть форма изменилась, но повадки, произношение — я ж их знаю как родных по чеченской кампании. В конце концов, каких солдат вы тут ожидали — итальянских? Ситуация типичная для постсоветского пространства. Есть Украина: богатая, интересная, цивилизованная страна с особым географическим положением, между Европой и Россией. И здесь есть довольно многочисленное русскоязычное население, которому ближе Россия. Для меня очевидно, что сейчас Крым находится под полным контролем людей, которые получают указания из Москвы. Уже несколько раз менялась дата референдума (об автономном статусе Крыма в составе Украины — Прим. ред.). Видимо, те, кто за ним стоит, хотят быстрее его провести, быстрее победить: русскоязычное население Крыма, скорее всего, проголосует за широкую автономию. Но что будет потом, когда встанет вопрос о признании этого референдума в Киеве? Пока новая центральная власть Украины не знает, что делать с Крымом. Регион живет самостоятельной жизнью. Хорошо хоть, что пока обошлось без кровопролития.
- Как думаете, почему?
- По-моему, дело в Севастополе. Людей все эти события не особо шокировали, как будто они ожидали чего-то подобного. Все привыкли к факту, что тут давным-давно служат российские военные, и это более-менее свои люди. Без российской военной базы было бы совсем по-другому.
- В Крыму распространено мнение, что, если бы не пришли русские солдаты, пришли бы украинские националисты с татарами и начался бы кошмар.
- Я определенно не могу с этим согласиться. Вообще трудно комментировать то, что якобы могло случиться. Но я понимаю, откуда эти предположения. Это страх. Я видела его везде, во всех напряженных ситуациях. К примеру, я говорила с одним местным предпринимателем. Для него было ужасно важно доказать мне, кто начал первым (речь о потасовке между татарами и русскими активистами у здания Верховного совета Крыма. — Прим. ред.) и какая резня была бы, если бы не пришла российская армия. Это тупиковая дискуссия. Они будут спорить вечно. Проще же искать виновных, чем оставить все это позади и принять довольно сложное решение, как жить вместе дальше. Но другого пути нет — в Крыму вынуждены жить и русские, и украинцы, и татары.
- Что вы думаете по поводу еще одного коллективного страха — Крым как вторая Чечня?
- Я вас умоляю. Изначально ситуация совершенно иная, и татары здесь в меньшинстве. На мой взгляд, про вторую Чечню не может идти и речи. У меня был разговор с одним представителем меджлиса (неофициальный парламент крымских татар. — Прим. ред.). Там примерно то же самое: они считают, что драку на площади у Верховного совета начали русские, ну и так далее. Как и все мы, они тихо ждут, когда станет ясно, у кого на Украине и в Крыму реальная власть, чтобы можно было с кем-то что-то обсуждать. Ну вроде как понятно, у кого тут власть, но пока это не то чтобы официально.
- Вы встречались с представителями крымских властей?
- С представителями властей я стараюсь вообще не говорить. Толпы журналистов берут у них интервью каждый день, ничего нового ты уже не узнаешь.
- А с майдановцами? Если такие вообще есть в Крыму.
- Есть, но их не очень много. Я разговаривала с молодыми симферопольцами, которые сочувствуют Майдану и называют происходящее в Крыму российской оккупацией. Они собираются тайно: очень боятся. Я видела человек 20–30. Один из них, крымский епископ Украинской православной церкви Климент, чуть ли не со слезами говорил мне о том, что про Крым все забыли — и в Киеве, и на Западе.
- Мне показалось, что вы больше симпатизируете майдановцам. Это потому, что они здесь в меньшинстве?
- Ни в коем случае. Я симпатизирую всем и всех пытаюсь понять. Даже самых неприятных мне людей. Помню, как брала интервью у боевиков-джихадистов в Ираке, которым было тяжело со мной общаться. Они презирали меня просто потому, что я женщина. Для меня это было очень познавательно, для них, надеюсь, тоже. По любому вопросу нужны разные точки зрения, чтобы прийти к решению, которое устроит всех. Очевидно, что многие русскоговорящие в Крыму живут иллюзией, что в составе России все у них быстро наладится. Есть и другая иллюзия — думать, что сразу станет лучше, если войти в Евросоюз. Это еще одна банальная вещь, с которой я тоже сталкивалась повсюду: людям легче мечтать — труднее иметь дело с реальностью.
Интервью