«Прекариат» Гая Стэндинга: как гастарбайтеры и фрилансеры стали новым классом

Левая идея — это такая вещь, на которой человеку совестливому и сколько-нибудь пристроенному трудно поставить крест. Она взывает к нашему идеализму и соблазняет: если вдруг где-то паче чаяния выработан способ добиться всеобщего благоденствия, грех было бы упустить такой шанс снять с себя бремя капиталистической вины.

Эта книга — хороший повод в очередной раз подвергнуть левую идею ревизии, ну или узнать врага в лицо. Британский экономист Гай Стэндинг много лет проработал в Международной организации труда и в результате выдвинул собственное решение проблемы социального неравенства, которое изложил в ряде научных книг, а «Прекариат: новый опасный класс» — это скорее идеологический манифест, который в сжатом виде излагает его видение будущего. Ключевую роль в нем играет прекариат, который в настоящем представляет собой главную жертву сложившихся рыночных отношений, а в будущем грозит стать монстром и погрузить мир в насилие и неонацизм, то есть привести к «политике ада», — если не принять срочных мер, которые автор называет, соответственно, «политикой рая» и излагает в последней главе. Основная мера — введение Безусловного Основного Дохода, то есть обеспечение каждого человека прожиточным минимумом, который не зависел бы ни от воли благотворителей, ни от его собственной жизненной стратегии, а принадлежал ему просто на основании гражданства.

В одной из своих колонок в газете The Guardian британский экономист Гай Стэндинг заявляет, что современные трудовые контракты напоминают ему об ужасах России 1990-х
Фотография: Anna WahlgrenПо Стэндингу, прекариат — новый класс, который образовался в результате крушения традиционных отношений между трудом и капиталом. На смену старому доброму коллективному договору между корпорацией и профсоюзом приходит гибкий рынок труда и срочный индивидуальный договор, который усиливает социальное неравенство. Проще говоря, сегодня работа очень часто выглядит совсем не так, как привыкли прежние поколения: производственный процесс распадается на отдельные задачи, многие из которых отдаются сторонним исполнителям или вовсе выводятся в страны третьего мира, людям все чаще приходится менять не только место работы, но и квалификацию, они все больше работают удаленно, теряют связь друг с другом и с корпоративной культурой, а это размывает их профессиональную самоидентификацию и порождает тревогу о завтрашнем дне. Работа становится проектной, а не постоянной, и это влечет за собой потерю социальных гарантий: «Прекариат можно идентифицировать по определенной структуре общественного дохода, которая подразумевает уязвимость, значительно перевешивающую все, что может нести с собой денежное вознаграждение, получаемое в данный конкретный момент».

Автор последовательно бомбит все современные системы социального обеспечения: пенсии, субсидии, пособия по безработице, причем социалистам достается не меньше, чем ненавистным неолибералам, а читатель невероятно расширяет свой кругозор. Главная язва, с точки зрения Стэндинга, — это «проверка нуждаемости» при выдаче пособий. Эту проблему сформулировал еще герой Бернарда Шоу мусорщик Дулиттл — «самый оригинальный моралист во всей Англии» и прекарий по собственному выбору: «Я бедняк и человек недостойный, вот я кто. <…> Если я чего-нибудь захотел в этой жизни, мне твердят одно и то же — ты человек недостойный, тебе нельзя. А ведь нужды у меня такие же, как у самой предостойной вдовы, которая в одну неделю получает деньги с шести благотворительных обществ за смерть одного и того же мужа. Мне нужно не меньше, чем достойному, — мне нужно больше. У меня аппетит не хуже, чем у него, а пью я куда больше».

Мысль о том, что человек должен доказывать свое право на пропитание, лечение, крышу над головой и может этого права не получить, возмущает любую совесть. Беда в том, что безусловного дохода не бывает. Всякий, кто дает человеку деньги, хочет навязать ему собственные нормы поведения. К примеру, Стэндинг критикует «стимулирование социального поведения», патерналистскую практику, состоящую в том, чтобы разрешать гражданам путем голосования распоряжаться деньгами района в обмен на волонтерскую работу, отмечая, что «такая форма обусловленности представляет угрозу принципам демократии. Право голоса универсально». И тут же предлагает, наоборот, поставить гранты в зависимость от «морального выбора»: «В 403 году до нашей эры в Афинах гражданам выдавали небольшую субсидию за участие в жизни полиса». На взгляд человека, несведущего в политэкономии, хрен редьки не слаще. Многие русские читатели Стэндинга еще неплохо помнят систему добровольно-принудительного проведения досуга и благосостояния, определявшегося степенью «участия в политической жизни», — более того, окружающая реальность все больше освежает нашу память в этом смысле.

Спорный момент в рассуждении Стэндинга, который одновременно является и главным его полемическим приемом, — само определение нового класса. «Прекариат больше всех страдает от ухудшения экологической обстановки», от вмешательства государства в частную жизнь, от хронического цейтнота, от кризиса идентичности. Короче говоря, прекариат больше всех страдает от всего, потому что прекариат — это и есть те, кто больше всех страдают. Это логическая ошибка, доказательство idem per idem, или порочный круг. Прекарием оказывается — или рискует оказаться — практически каждый (автор так и говорит): покажите мне человека, который не тревожится о завтрашнем дне. Стэндинг полагает, что это побудит каждого к действию ввиду общей выгоды. Но классовая солидарность, распространяющаяся на все человечество, — это парадокс из области религии или утопии.

Классические демократии — Древние Афины и Римская республика — во все времена вдохновляли левых утопистов — с той оговоркой, что это были рабовладельческие общества. Однако рабский труд не отдельный изъян, а главное условие существования подобной системы: ведь кто-то должен делать «монотонную, бессмысленную, грязную и тяжелую работу», которую сейчас вынужден делать прекариат. Стремясь обойти эту закономерность, утописты всегда уповали, во-первых, на добрую волю людей, во-вторых, на технический прогресс, будь то «советская власть плюс электрификация всей страны» или «алюминий и хрусталь» в романе Чернышевского. Главным двигателем коллективизации должен стать трактор, но становится террор: выразительную иллюстрацию в этом смысле представляет собой, например, дневник крестьянина-единоличника за 1930 год, опубликованный недавно обществом «Мемориал».

Левая идея всегда воевала с христианством, поскольку претендует на ту же нишу. Но христианская картина мира парадоксальным образом куда реалистичнее, взять хотя бы базовый принцип любого бизнеса — «имущему приложится, а у неимущего отнимется»; она предполагает, что человек в силу самой своей амбивалентной природы будет в поте лица своего есть хлеб, отдавать кесарю кесарево, а десятину — бедным. И эта десятина — в виде пособий по безработице, благотворительных организаций, пенсий и так далее — шатко или валко функционирует по сей день, кажется правильным и разумным ее совершенствовать; но никто и никогда не видел работающей модели коммунизма. И Стэндинг, к сожалению, тут не исключение: его положительная программа по большому счету все тот же четвертый сон Веры Павловны. Но как учебник политэкономии книга представляет огромный интерес.