«Стоунер» Джона Уильямса: великий американский роман, о котором вы не знаете
Варвара Бабицкая — о только что переведенном на русский язык романе 1965 года про фермера, полюбившего филологию. Перед тем как стать бестселлером у себя на родине, эта книга пылилась на полках книжных магазинов 50 лет.
Джон Уильямс (1922–1994) был незаметным американским писателем. «Стоунер» — третий его роман, который фактически провалился в 1965 году, а полвека спустя стал литературной сенсацией. Первое теперь кажется удивительным, но второе — нет: это редкая книга, радость от которой с годами только крепнет, как вино, и ничего не теряет от спойлеров. В книге, собственно говоря, ничего не происходит, и, чтобы у нас не оставалось сомнений на этот счет, начинается она с некролога главного героя, но единственный спойлер, который вообще дает о ней представление, — 73-й сонет Шекспира.
Джон Эдвард Уильямс не дожил до восхождения «Стоунера» десять летВсего Уильямс написал четыре романа и два поэтических сборника. При жизни ни одна книга не принесла ему громкой славы, единственную премию (за последний роман, посвященный древнеримской жизни) пришлось разделить с куда более именитым Джоном Бартом. К счастью, в 2003 году «Стоунера» переиздали в серии «New York Review Books Classic», а когда в 2011 году его перевела на французский язык Анна Гавальда, роман с триумфом разошелся по миру и вернулся домой: The New Yorker объявил его «величайшим американским романом, о котором вы никогда не слышали». Это кажется тем более справедливым и утешительным, что в главном эта книга, безусловно, автобиографическая.
Джон Уильямс, как и его герой, многие годы преподавал английскую литературу в университете; подобно Стоунеру, издал одну научную книжку — антологию английской ренессансной поэзии; в отличие от Стоунера, служил в армии — интересно, что этот опыт из книжки совершенно вынут. Действие романа охватывает Первую мировую войну, Великую депрессию, Вторую мировую войну и Перл-Харбор, и тут бы сказать, что вот потому-то «Стоунер» актуален сейчас, как никогда, и тому подобное, — и это действительно так, но с важной оговоркой: все эти события герой благополучно пропускает, корпя над средневековой латинской грамматикой и консультируя аспирантов.
В 1910 году Уилльям Стоунер, сын фермера, отправляется в Университет Миссури — в сельскохозяйственный колледж, потому что земля уже не та, что раньше, и возделывать ее без специальных знаний становится все тяжелее. Но когда во время обзорного курса по английской литературе профессор предлагает неотесанному студенту объяснить сонет Шекспира, в Стоунере происходит пока бессловесная, но необратимая перемена. Впоследствии, уже бросив сельское хозяйство и всей душой предавшись английской литературе, которую он будет преподавать в том же университете до конца своих дней, Стоунер «вспоминал себя, каким он был несколько лет назад, и его поражала эта странная фигура, тусклая и инертная, как земля, что произвела ее на свет»: этот во всех смыслах «сын земли» на наших глазах создается из праха при помощи слова, пока его товарищи, изначально находившиеся на более высокой ступени эволюции, возвращаются в прах на полях сражений. Трудно придумать менее романтический подход, как будто автор нарочно избегает любых тем, притягивающих любопытство, и в этом свете даже полувековое шествие романа к читателю кажется если не намеренным, то, по крайней мере, отвечающим его собственной природе.
До Университета Миссури грохот войны доносится как далекий шум прилива и отлива, некое неотвратимое в своей регулярности явление природы: сперва аудитории и кафедры вскипают патриотической пеной и резко, непоправимо мелеют — студенты и преподаватели добровольцами уходят в армию; затем наступивший мир выплескивает в университетские коридоры уцелевших ветеранов в оливковой форме. Этот роман — апология кампуса как особой, изолированной человеческой среды обитания, которая в огромном пласте современной англоязычной литературы выглядит настолько естественной, что едва ли не единственно реальной. Но Уильямс помнит о мире за стенами университета, и его герой остается в этих стенах сознательно, чтобы вести собственную, безоружную войну против одичания, неизбежного следствия той, другой войны: «От филолога нельзя требовать, чтобы он своими руками рушил постройку, которую обязался всю жизнь возводить».
История его психически неуравновешенной жены, девушки из хорошей семьи, которая вышла за Стоунера, судя по всему, просто от отчаяния, намечена пунктиром, но совершенно очевидно, что она могла бы лечь в основу отдельного большого американского романа, наполненного социальным и эмоциональным напряжением. Есть и второй, несбывшийся главный герой. Это Дэйв Мастерс, товарищ юности Стоунера, самая яркая личность из всех, кого знал Стоунер, а в традиционном литературном понимании — вообще из всех, кто появляется на страницах этой книги.
Именно Мастерс в самом начале объясняет смысл и предназначение университета как убежища для недотеп: иные могут видеть в нем источник пользы для себя, иные (как Стоунер) — источник самоценного знания, добра и красоты, но в действительности это просто пансионат для людей слишком ленивых или скромных, недостаточно умных или сволочных, чтобы приспособиться в большом мире. Впрочем, в этом Мастерс не видит греха: «Мы никому не причиняем вреда, мы говорим что хотим и получаем за это плату; если это не триумф основополагающих добродетелей, то нечто, черт возьми, довольно близкое к нему» (хочется добавить — аминь). Разумеется, Мастерс записывается добровольцем, чтобы ради забавы «прошвырнуться по миру», и гибнет в первый же год войны. Стоунер скучает по нему всю жизнь, и мы вместе с ним, но понимаем, что это было неизбежно.
Это дань литературной традиции, согласно которой подлинные герои, блестящие и оригинальные умы, слишком велики, чтобы сузиться до какой-то конкретной житейской деятельности, не могут приспособиться и гибнут, навсегда оставаясь обещанием, а настоящим событием становятся свидетельства их более дюжинных товарищей, которые пишут о них свои романы. Джон Уильямс проделал фокус, который никого бы не обманул, если бы был заметен, и который незаметен, потому что неподделен: он взял типичного героя-повествователя, скучного филолога, «испытывающего нежность только к деепричастиям», и сделал его главным, рассказав о нем в третьем лице.
Автор методично лишает своего Стоунера карьерных успехов, семейного счастья, радости отцовства, а потом и неожиданной поздней любви не от озлобления, не от отчаяния, не от социального пафоса. Уильямс написал книгу для людей, которые переросли романтическое мировосприятие, но, будучи наделены живым воображением, не готовы успокоиться на мысли о том, что через них, как говорил Базаров, просто лопух прорастет. Считать ли «достоинство словесности, не имеющее ничего общего с человеческой глупостью, слабостью и несостоятельностью» смирением или гордыней — в любом случае это один из самых действенных инструментов наполнения жизни смыслом. Это трюизм, который трудно обновить и которым трудно заинтересовать, а Уильямс смог.
Стоунер был фермером, пока сонет Шекспира не пробудил его к жизни, и в определенном смысле он остался фермером. Неслучайно и цикл истории, и цикл жизни человеческой показаны нам через фермерскую оптику как смена сезонов, которая подчиняет себе человека, но и сама подчинена им единственной цели — сбору урожая.
«Летом 1937 года он ощутил былую тягу к чтению и изысканиям; и с диковинно бесплотным энтузиазмом исследователя, мало зависящим от возраста, он вернулся к той жизни, которая одна не подвела его ни разу. Он обнаружил, что даже отчаяние не увело его от этой жизни далеко».
Жизнь, конечно, не пикник, но кое-что в ней действительно не подводит и не разочаровывает — литература, например. Можно с уверенностью сказать, что она не обманула Джона Уильямса, и его запоздалой славе уже нечего прибавить к этому факту. Зато она может очень кстати напомнить об этом нам во времена войн и экономических депрессий.
- Издательство Corpus, Москва, 2015, перевод Л.Мотылева