«Багровый пик» Чем вдохновлялся дель Торо: фильмы, картины и насекомые

Католическое барокко

Дель Торо вырос в мексиканской Гвадалахаре, где, как в любом католическом городе, вся жизнь складывается вокруг церквей и приходов, а у детей перед глазами с малых лет — «Пьета» и прочие страсти Христовы. Католическое барокко с его пафосом и вниманием к деталям декора — то, что приходит на ум, когда вспоминаешь насыщенные цвета «Хеллбоя» или «Лабиринта Фавна» и тщательно прорисованные фантастические орнаменты костюмов, интерьеров и амуниции. 

Альфред Хичкок

К Хичкоку дель Торо возвращается с таким же постоянством, как до него это делал Брайан Де Пальма. Дель Торо внимательно прорабатывает сцены в помещении, подражает Хичкоку в картинке и не стесняется декораций, которые даже не притворяются реальностью. Режиссер давно изучает Хичкока и даже в 23 года написал о нем книгу, изданную Университетом Гвадалахары, а не так давно читал в Торонто лекцию о влиянии поздних цветных фильмов Хичкока на историю кино и на его собственный стиль. «Он не только очень доступен — эффект его фильмов и мизансцен легко почувствовать, не обязательно ничего для этого знать — он еще и режиссер, который не давит на тебя своим авторитетом, когда ты только начинаешь снимать кино», — говорил дель Торо на мастер-классе для новичков профессии. 

Лукино Висконти 

Итальянский режиссер повлиял на то, как дель Торо относится к многофигурной композиции в своих фильмах: например, бальные сцены в «Багровом пике» были придуманы под влиянием драмы «Леопард» о закате аристократического итальянского семейства накануне народной революции XIX века. «Мне хотелось, чтобы эротическая интонация сыграла роль ряби на поверхности воды, чтобы она деликатно обрамляла сюжет. Сейчас 2015 год, и ты уже не можешь пощекотать чьи-то нервы оголенным плечом или лодыжкой. Но в сценах с бальными танцами я стараюсь показать эротику ситуации — через прикосновение руки к плечу, талии или шее. Я снимал их как моменты мини-соития». 

Живопись романтизма

Одним из самых ярких впечатлений детства дель Торо называет знакомство с библиотекой по истории искусств, в которой его особенно пленили пейзажи художников-романтиков и символистов. Читая типичные американские комиксы вместе с другими детьми, дель Торо нашел их своеобразное продолжение в живописи итальянцев, британцев и немцев: в архитектурных зарисовках Джованни Пиранези, мистических сценах Генриха Фюссли и пустынных драматичных пейзажах Каспара Давида Фридриха. Конец XVIII и начало XIX века — эпоха, к которой дель Торо постоянно возвращается в оформлении мизансцен и собрании своей палитры потусторонних миров.

Атласы энтомолога Жана-Анри Фабра

 Французский исследователь Фабр посвятил свою жизнь наблюдению за насекомыми и оставил после своей смерти многочисленные монографии с иллюстрациями. Анатомические и прочие атласы XIX века и сейчас вдохновляют современных мультипликаторов и художников — в блокнотах дель Торо, которые были опубликованы не так давно, легко проследить связь между наследием Фабра и зарисовками режиссера в подготовке «Хроноса» или «Хребта дьявола». Растительный и животный мир, придуманный дель Торо в сотрудничестве с Питером Джексоном, тоже появился благодаря иллюстрациям из старых атласов медицины и живой природы эпохи Просвещения, которыми режиссер стал интересоваться, когда наткнулся на книги в лавке букинистов (такие же, кстати, вдохновляли Луиса Бунюэля). «Насекомые для меня — живые метафоры. Они с другой планеты, отдалены и идеальны: у них нет эмоций, нет инстинктов людей или млекопитающих. Они пожирают своих детей и могут съесть твой дом. В них нет эмпатии». 

Графика Гойи

Поздними работами Франсиско Гойи, особенно его графической серией «Капричос», дель Торо заинтересовался еще в юности, когда работал гримером и управлял собственной студией визуальных эффектов. В офортах с нечистью, потусторонними посетителями и прочими звериными натурами Гойя отразил переживания от собственной болезни, потери слуха и депрессивного периода, случившегося с ним после многих лет блистательной карьеры при королевском дворе. В «Капричос» центральной темой является неизменная победа зла над добром. Дель Торо думает об этом противостоянии — и когда экранизирует комиксы, и когда придумывает метафоры «Лабиринта Фавна»: «Я верю, что мы каждый день, 24/7, на протяжении нашей жизни, агенты и созидания, и разрушения. Таким образом, я верю в зло». 

Дарио Ардженто

В любви к хоррорам Ардженто признаются многие режиссеры поколения дель Торо — от его приятелей, двух других важных голливудских мексиканцев Куарона и Иньяритту, до Квентина Тарантино. Без традиции джалло не было бы ужасов в том виде, в каком мы их знаем, — стилизованных, нарочитых, кровавых и неизменно музыкальных. Дель Торо делает реверансы в сторону Ардженто каждый раз, когда рассказывает про девушек в беде — например, главная героиня «Багрового пика» попадает в заколдованный замок так же, как героиня «Суспирии» оказывается в закрытой танцевальной школе. То, что зрителя можно всегда напугать окровавленной головой, а арджентовский темно-красный — самый теплый цвет, дель Торо тоже не забывает, используя это в образах Фавна, Хеллбоя, придумывая механику Хроноса или кровавую баню Блэйда. 

Старые экранизации классики

Многие классические голливудские экранизации приходятся на 40-е годы — среди них дель Торо особенно любит «Большие надежды» Дэвида Лина по главному роману Диккенса. Режиссер любит съемки в павильонах и в своих мастер-классах отмечает работу операторов золотого века Голливуда, которые невероятно работают с фигурами в строго ограниченном пространстве. В частности, о фильме Лина дель Торо отзывается так: «В нем есть музыкальное, совершенное понимание ритма и прекрасная операторская работа с силуэтом. Именно за их счет возможна эта готическая романтика и незаметный переход от павильонной съемки к реальным локациям». 

Фильмы Super 8

Как почти любой режиссер из поколения до интернета, дель Торо впервые попробовал снимать во втором классе, когда в его распоряжении оказалась отцовская камера Super 8. Ей признавались в любви все деятели Нового Голливуда и ноу-вейва, она же наложила отпечаток на художественную карьеру пионеров видеоарта. С помощью этой камеры дель Торо снял свой первый фильм с коллекционными фигурками «Планеты обезьян», а позже именно она повлияла на мексиканских аниматоров, которые стали снимать стоп-моушен-мультипликацию. Проявка пленки в те времена занимала 2–3 недели, и режиссер замирал, дожидаясь результата из фотомагазина. Эстетика фильмов Super 8 эксплуатируется всеми — от Ланы Дель Рей и инстаграма до Хармони Корина и современных участников независимых кинофестивалей вроде Raindance. 

Южная готика

Гвадалахара, где родился и вырос дель Торо, — самый центр Мексики: до Штатов не то чтобы рукой подать, но их влияние ощущается сильно. Режиссер до сих пор не избавился от сильного мексиканского акцента, но с детства рос на литературе южной готики — Уилльяме Фолкнере, Теннесси Уилльямсе, Харпер Ли и Трумене Капоте. В кино это не только экранизации вышеперечисленных авторов, но и магнетический триллер «Избавление» Джона Бурмана, макабрическое «Сердце ангела» Алана Паркера или саспенс на все времена — «Ночь охотника», которую Cahiers du cinéma совсем не зря ставит на второе место в своем списке самых влиятельных фильмов всех времен и народов. C ними сильно перекликаются самые реалистичные из фильмов дель Торо — ранний и недооцененный хоррор «Чары», где он выступил продюсером, «Хребет дьявола» о проклятом приюте и «Лабиринт Фавна» об испанской Гражданской войне. В книге «Gothic: The Dark Heart of Film» дель Торо наряду с другими современниками подробно разбирает мизансцены и изображение героев южноготических фильмов и анализирует их влияние на собственный режиссерский выбор.