Потери Музей кино: все кончено

Музея кино больше нет. Крайне важно понять и принять эту простую истину. Пессимист возразит: его и не было с тех пор, как музей остался без помещения, без малого десять лет назад. Оптимист тоже не согласится: формально музей жив-здоров и с новым эффективным менеджментом, возможно, вскоре начнет организовывать показы и выставки. А там и здание подоспеет (как в старом советском анекдоте про сумасшедших: «будем дальше так же хорошо нырять, нам в бассейн и воду пустят»).

Оба ошибутся. Бездомный Музей кино устраивал ежегодные ретроспективы и выставки, умудряясь оставаться на прежнем уровне даже без постоянного помещения, — в чем, конечно, была заслуга неугомонного Наума Клеймана и его уникальной команды. Именно увольнение Клеймана и части сотрудников музея — другая часть по его же настоянию все-таки отозвала заявления об увольнении, оставшись работать с новым руководством, уже не только в изгнании, но и в оккупации, — позволяет поставить на проекте жирный крест. Того музея, который в промежутке с 1989 по 2005 год воспитал плеяду режиссеров, сценаристов, критиков и синефилов, больше не существует. Есть небольшая вероятность, что вместо него возникнет какой-то другой, но судить об этом заранее совершенно бессмысленно.

Все знают цену современным российским судам, но даже формально подавать иск не с чего. На назначение Ларисы Солоницыной директором музея согласился сам Клейман. Все, кто уволился, сделали это добровольно, хоть и не от хорошей жизни. Формальное право директора спрашивать с сотрудников, появились ли они на работе в нужный час, в суде оспорить невозможно. Неформальные же объяснения — творческие люди должны заниматься творческой работой, а не отсиживать часы по секундомеру — едва ли помогут в конфликте с привлечением адвокатов.

В каждой культуре есть свой набор терапевтических фраз, при помощи которых люди справляются с кризисами. В России уверенно лидирует восходящая к советским традициям формула «Здесь еще надо разобраться». Предполагается, что на любую ситуацию есть несколько точек зрения — пока все не выслушаешь, выводов не делай. Не может правда лежать на поверхности. Как пишут в фейсбуке, «все сложно». Так и здесь. Директор музея Лариса Солоницына — человек уважаемый, каждый в редакции газеты «СК-Новости» (ее Солоницына возглавляет как главред) подтвердит, и за ней наверняка есть своя правда. Команда Музея кино — едва ли все поголовно ангелы. Потом опять же имущественные вопросы, в которых сам черт ногу сломит… Все уже решено, а мы по-прежнему не торопимся с выводами. Впрочем, сотрудникам музея начали пенять в рекордные сроки. Вы, дескать, позиции сдали, сами уволились, сами же и заявления отозвали, так что не жалуйтесь. Клейман так вообще вышел главным капитулянтом. Примерно как Ходорковский, которого судили за то, что ограбил собственную компанию, у него же перед этим отобранную.

Так вот: случай Музея кино совсем не сложный. Он очень простой.

1990-е годы считаются «лихими», что бы это ни значило. Действительно, дефицит был во многих областях, в том числе в культуре и образовании. К счастью, как выяснилось, энтузиазм и увлеченность могут творить чудеса. В странный теневой уголок гигантского по тем временам Киноцентра, где работали рестораны, офисы и стрип-клуб, набивался причудливый народ. Сидел на полу и стоял в проходах невентилируемых залов, впитывал каждый кадр, к примеру, Одзу или Дрейера, вслушивался в тихие и точные слова хрупкого директора Клеймана, предварявшего показы своими незабываемыми предисловиями. И только в «жирных» 2000-х — вот парадокс, а? — это утлое помещение кому-то ужасно понадобилось, а другого не нашлось. Музей вышвырнули на улицу, невзирая на протесты кинодеятелей со всего мира, от Бертолуччи до Тарантино, — но кого это у нас когда-либо волновало? В эпоху путинской стабильности Музей кино был стабильно никому не нужен.

Даже хуже. Он раздражал, уже не как соринка, а настоящее бревно в глазу, поскольку противоречил легенде о том, как встает с колен отечественная индустрия. Бокс-офис из года в год все больше, российские блокбастеры все дороже и прибыльнее, зрители все богаче и щедрее, мультиплексы технологичнее и навороченнее. И этот музей с его смехотворными показами чего-то черно-белого, немого и, например, японского в захолустном Кинотеатре им. Моссовета. Буквально как бездомный со своей сумой на шикарной — хоть бы при этом и благотворительной — вечеринке.

Тут ведь вот еще какое дело. Если во времена расцвета Музея кино государство вообще мало интересовалось вопросами истории, образования или культуры, то сейчас объявляет о своих эксклюзивных правах на эти крайне важные области. Параллели с закрытием парижской Синематеки Анри Ланглуа, которое повлекло за собой настоящую революцию, уже всем надоели, но ведь возникли они не случайно. Французским властям было дело до столь же скромного музея, в частности, потому, что там зрели опасные мысли, а история изучалась не в статике, а в динамике.

Конечно, не в том отгадка, что Путин с Мединским опасаются революции и потому осознанно добивают и так еле дышащий музей. Просто чувствуют, что эта организация для их целей — лишняя, бесполезная, а то и потенциально вредная. Если бы Клейман сам нашел богатых мощных спонсоров, а они построили бы ему храм кинематографа на десять залов, с выставочными помещениями и хранилищами для фондов, никто (скорее всего) препятствовать бы не стал. А не нашел, так и сам виноват. Вместо него делом займутся эффективные менеджеры, которым Клейман уже без надобности.

Можно еще задать вечный вопрос «А какие варианты?». Кажется, будто их нет и не было. Но это, вообще-то, совсем не так. Менеджеры необходимы. Просто они должны заниматься своим делом. В творческом коллективе (а Музей кино не может быть иным) их дело не мешать творчеству и тихой сапой, незаметно, искать бюджеты, обустраивать помещения, обеспечивать пиар. Подводить техническую и материальную базу под то, чем занимаются хранители фондов и кураторы музейных программ, и доказывать тем самым, черт побери, свою хваленую эффективность. Именно так это устроено где угодно, но только не в нашей стране. У нас от века вахтеры и милиционеры, контролеры билетов и продавцы в магазинах не чувствуют себя обслуживающим персоналом: они и есть вечные менеджеры, они — право имеющие, а остальные, хоть сто раз профессора, твари дрожащие. Куда уж проще.