Кинопотери «С голой женщиной на экране власть боролась строго»: Видеосалоны 80-х/90-х

Видеосалоны в мою жизнь вошли зимой 88 года, когда я, семиклассник в ту пору, пришел с каникул в школу и узнал, что мои одноклассники вчера посмотрели фильм «Демоны», где на саундтреке к которому звучали чуть ли не Iron Maiden. Завидовать было некогда, и я пошел в тот же вечер в общежитие МИФИ, где увидел фильм «Идущий в огне» с Чаком Норрисом. Стоило это удовольствие рубль, и это была цена понимания того, что я буду ходить туда каждый божий день. Так и вышло. Общежитие МИФИ тогда было чем-то вроде нью-йоркской 42-й улицы — там во всех четырех корпусах было по видеосалону, крутили самые разные фильмы — по двадцать за день. Оборудование было элементарное — телевизор, порой даже отечественный, небольшое помещение, куда набивалось до сотни людей, и такой редкий, ценный прибор, как видеомагнитофон. Несколько месяцев это воспринималось как чистое чудо, а потом, когда восторг чуть поутих, я пришел в один из видеосалонов, расписанный фрагментами фильма «Звездные войны», и сказал: «Давайте я буду вам рисовать афиши». Сначала бесплатно, а потом мне положили гонорар — пять рублей в день. Отношения, конечно, были совершенно особые: когда мне исполнилось 15 лет, работавший в видеосалоне человек по имени Дрюня, внешне неотличимый от Патрика Суэйзи, сообщил, что готов устроить для меня и моих друзей специальный показ фильма «Красный рассвет» — надо понимать, что за это тогда можно было в тюрьму сесть, так как это запредельная антисоветчина. В какой-то момент я перестал просто рисовать афиши и начал рулить репертуаром в МИФИ, отсматривая все новинки, поступающие к нам с Горбушки.

Видеосалоны были очень разные — в Риге, например, мне в те же годы довелось увидеть заведение, целый день напролет крутящее ленты вроде «Секс-кухня встречает гостей». К нему с самого утра вставала очередь мужчин средних лет, чтобы зарядиться перед работой позитивной эротической энергией. А в доме отдыха писателей в Коктебеле показывали, напротив, сплошь киноклассику. Единого стандарта не было, формировалось все на коленке. Я выписывал в тетрадку хиты наших показов, и первая пятерка за пиковый по посещаемости девяностый год выглядит следующим образом: «Вспомнить все», «Черепашки-ниндзя», «Ничего не вижу, ничего не слышу», «Американский ниндзя-4: Полное уничтожение» и «Самоволка». Вкусы при этом были ничуть не менее непредсказуемые, чем сейчас, даже более — при общем восторге от второй части «Робокопа» и от «Хищника», «Бэтмен» Бертона был охарактеризован выходящими  с сеанса как «галимая сказка». На следующий день вместо него уже показывали «Кровавый спорт». Но я бы не стал все сводить исключительно к боевикам и фильмам про карате — там можно было посмотреть и лучшие образцы американского и европейского кинематографа. Для советской кинокритики существовало два американских режиссера — Стэнли Крамер и Стэнли Кубрик. Но при всем уважении к ним киноиндустрия США этим не исчерпывается, и узнали об этом широкие массы только благодаря видеосалонам. Ну а культ Жан-Клода Ван Дамма, Стивена Сигала и Майкла Дудикоффа надо воспринимать как некую обязательную нагрузку к приобретенной выгоде. Мощь этого импульса до сих пор аукается — взять хотя бы недавнюю шумиху вокруг фильма «Kung Fury» — это чистой воды реконструкция той эпохи.

Настоящую порнуху в Москве редко показывали, а с показов «Греческой смоковницы» выводили малолетних, хотя однажды прокрутили невообразимую совершенно «Ильзу — волчицу СС». Но я склонен считать это исключением из правил. Проблем с законом не было, а те, что были, касались в основном форм хозяйствования и решались в частном порядке. Статья 228 УК имела совершенно другую коннотацию — первая ее часть подразумевала наказание за распространение порнографических материалов, а вторая — материалов, прославляющих насилие и жестокость. Так что теоретически любой поклонник «Рэмбо» и «Последнего танго в Париже» мог по этой статье сесть, но в конце восьмидесятых это уже было редкостью. Случались казусы: за просмотр «Крестного отца» могли досиживать свой срок люди в те времена, когда все части эпопеи уже показывались в кинотеатре «Москва». На Арбате находился официальный видеосалон, но цены были запредельные. 

Золотая эра видеосалонов — это всего четыре года, 1988–1992 годы, после этого в Москве появилось районное кабельное телевидение, которое начало постепенно видеосалоны выдавливать, а они, в свою очередь, переквалифицировались в видеопрокаты. Началась эпоха так называемых тряпочных копий или, как их стали звать позже, экранок, которые составляли практически 100% из доступных в прокате зарубежных лент. Критик Эшпай, помнится, писал про «Чужого-3» следующее: «Фильм не для видео, слишком темный». Кабельное телевидение тех лет — тема, требующая своего исследователя: например, в 1993 году они распоясались до такой степени, что пробелы в эфирной сетке заполняли трансляцией своих прохождений видеоигр. Приходишь домой после обстрела Дома Советов, а в ящике дерутся персонажи Mortal Kombat — впечатления незабываемые. Видеосалоны же сошли на нет в одну секунду — возможно, они продержались чуть подольше в провинции, но в Москве в 92-м их уже почти не осталось. Сразу за этим началась эра Горбушки, где мне почему-то больше всего запомнился человек, торговавший фильмами вроде «Ада каннибалов» и «Съеденных заживо» — прозвище у него было Мясная Лавка. Но это уже другая история.

Знакомство с видеосалонами, думаю, у всех протекало примерно одинаково — с просмотра в адской тесноте подросткового американского фильма, перезаписанного с пятой копии пленки в десятый раз. Но это был грандиозный праздник, как и все, что бывает впервые в жизни. В официальном прокате в этот же момент происходил косметический ремонт, который также воспринимался как откровение, — советская власть разрешила голую бабу и отменила квоты на американские кинофильмы. До этого на советском экране могли за год показать шесть американских фильмов — и только в момент визитов больших персон показывали еще и седьмой. А с неодетой женщиной на экране советская власть боролась с ожесточением стражей исламской революции, так что эта перемена потрясла киносмотрящую общественность. Советский прокат так и не переориентировался на основную киноаудиторию в возрасте от 16 до 25 лет, оставшись нацеленным на сорокапятилетнюю тетю в мохеровой шапке — такую маму маленькой Веры. Поэтому до самого развала СССР продолжались закупки индийских фильмов — «Материнские слезы», «Сети любви» и прочая обильно потребляемая русской провинцией чушь плюс фильмы социалистических стран. Американское кино рвануло в видеопрокаты, а не на киноэкран потому, что вдруг оказалось, что оно стоит денег. В старые времена практически все американские фильмы, которые у нас шли, относились к категории «Б» и обходились достаточно дешево, разве что «Китайский синдром», где играли звезды первого ряда, но поскольку там снимался известный своими симпатиями к левому движению Майкл Дуглас, можно предположить, что и этот фильм достался родине большевизма со значительной скидкой.

Что же касается новых времен, то в основном наши прокатчики предлагали бартер американским правообладателям, не очень понимая, что 90% американского проката составляет национальный продукт и ни в каких российских лентах они просто не заинтересованы. Поэтому фильмы в официальном прокате либо были отработавшим свое архивным артхаусом, либо попадали туда через вторые руки по сниженной цене, что тогда практиковалось. А в видеосалонах было все что угодно. Качество, конечно, было отвратительное — жужжащий экран и рыже-синее изображение, но тут нужно оговориться, что и у официального проката качество тоже было то еще: картины тиражировались на такой пленке, что картинка была такой же бурой, как и пиратская, никто из советских зрителей реальной картинки зарубежных фильмов не знал, кроме посетителей ретроспективных показов. Это после достижения договоренностей о разоружении сюда стали ездить американские кинодеятели, чтобы, с одной стороны, посмотреть как живется при социализме, с другой стороны — пережить такой адреналиновый трип в логове врага. Первым приехал в 1988 году Шварценеггер, который снимался здесь в русских эпизодах «Красной жары». С ним примечательная история связана — он был здесь до такой степени никому не известен, кроме видеосалонной публики, что даже не давал пресс-конференции, а его желание провести совместную тренировку со своим кумиром Юрием Власовым не встретило понимания властей. Единственный зал, который позволял провести такую тренировку, был в гостинице «Спорт», а ее руководство, в свою очередь, затребовало письмо с разрешением из Госкомспорта. Я часто задумываюсь, через сколько лет начальник этой гостиницы захотел повеситься, поняв, чему он воспрепятствовал.

В свое время я делал закадровый перевод фильмов, но не массовых — вроде «Эмманюэль» и «Терминатора», — а для нарождающегося племени синефилов, которое быстро освоило видео. Переводил классику и современное кино, тогда в большом почете были Гринуэй и Джармен. Бывали даже и индивидуальные заказы — какой-нибудь поклонник кинематографа очень хотел посмотреть фильмы Фреда Циннемана сороковых годов, и я брался за то, чтобы сделать перевод специально для него. Но в основном я работал для видеосалона на Маросейке.

Значение видеосалонов огромно: это ни с чем не сравнимое ощущение, в котором сочетается свобода — так как это был совершенно новый канал информации, не только об искусстве, но и о том, как люди живут за границей, — и полная непредсказуемость ситуации, потому что в видеосалоне ты мог попасть на любой фильм — хоть на шедевр, хоть на дикий трэш. Для неподготовленного человека это был опыт, расширяющий сознание. Первый просмотр «Челюстей» и «Сияния» в душном зале — это то, что навсегда вошло в ДНК не только и не столько синефилов, но и тех, кто просто неравнодушен к кино.

Что меня самого в этом во всем интересует и напрямую касается — это закадровый перевод фильмов, образовавший удивительно живучую субкультуру, которая и по сей день очень активна: можно найти людей, которые накладывают на blu-ray-версии фильмов старые переводы Михалева и Гаврилова, кто-то ведет мою страничку с переводами на Rutracker, люди обсуждают достоинства и недостатки тех или иных переводов, устанавливают их авторство, в то время как для зарубежного зрителя все это, конечно, чистой воды безумие, да и только. В этом есть даже какой-то метафизический смысл: за границей распространенная реакция на само известие о существовании закадрового перевода — это недоумение, они бы не расслышали в какофонии накладывающихся голосов ничего. А у нас, наоборот, это развилось в отдельное искусство, такой артистичный комментарий, в котором переводчик становился как бы соавтором фильма. И не случайны легенды, что комедии в переводе Михалева намного лучше и смешнее, чем в оригинале. И то, что в России люди брали источник и переводили его так, чтобы сделать еще лучше, — это важная часть национального мифа, точно соответствующая истории про подкованную блоху. Собственно, об этом и будет моя лекция «Голос и его двойник» 28 сентября. (расшифровку лекции читайте через неделю на «Воздухе». — Прим. ред.).