Как это делается Тоталитарная инсталляция: концерт Laibach в Северной Корее

Этот материал впервые был опубликован в октябрьском номере журнала «Афиша»

---

Концертный зал при Министерстве общественной безопасности Северной Кореи, занимающемся обычными, не политическими преступлениями, выглядит как типичный советский ДК: плюшевые кресла с красной обивкой, красный же бархатный занавес с золотой бахромой, над сценой — незамысловатое панно с крупными желтыми цветами. В зале сидят мужчины при галстуках и дамы в нарядных блузках, почти у всех на груди значки с портретами северокорейских лидеров, на лицах — эмоции в диапазоне от полного равнодушия до вежливого интереса. «Неопровержимый факт, что великий руководитель Ким Чен Ир — основоположник современной корейской культуры в каждой ее сфере, включая музыкальную, которой он посвятил важнейший и прославленный труд «Об искусстве оперы». Как мудро заметил генерал Ким Чен Ир, «процветающая страна всегда наполнена песнями». Несмотря на то что мы пробыли здесь совсем недолго и большую часть времени были заняты подготовкой к концерту, чтобы продемонстрировать вам лучшее, на что мы способны, я могу сказать от лица всех членов группы, что с этой точки зрения КНДР воистину процветающая нация», — нордической внешности человек на сцене говорит четко и размеренно, после каждой фразы делая паузы для переводчицы. На нем серый летний костюм с короткими рукавами популярного в Северной Корее фасона — такие, в частности, охотно носит нынешний лидер страны Ким Чен Ын, — у него проницательные серые глаза, высокий лоб и чуть брутальная внешность, ­делающая его похожим одновременно на английского поэта-романтика и злодея-байкера из американских фильмов. Его зовут Мортен Тровик, он из Норвегии, ему сорок четыре года, и именно он — автор идеи и организатор этого концерта. Речь длится недолго, свет приглушают, но не гасят, и на сцене появляются люди в таких же серых костюмах с короткими рукавами, один из них — в головном уборе, похожем на православный клобук. Прожектор выхватывает по очереди каждого из них, из колонок начинает насвистывать «The Whistleblowers», а затем раздаются раскаты «The Final Countdown». На экране чуть ниже панно с цветами бегут неоновые субтитры переведенных на корейский текстов песен. В зале, судя по всему, не все зрители твердо представляют, на что именно они пришли: из ряда, где сидит русское посольство, в какой-­­то момент отчетливо доносится: «Du hast» давай!» Выступление начинается в 17.00, идет при включенном свете и длится едва ли больше сорока минут. 19 августа 2015 года в Пхеньяне группа Laibach играет первый рок-­концерт в истории Северной Кореи.

***

Для того, что делает Мортен Тровик, по-русски еще не придумали слова. Сам он называет свои проекты «гипер­театром» — по образованию он и в самом деле ­театральный режиссер. Краткий список проектов Тровика выглядит так: организовал в Анголе и Камбодже конкурсы красоты «Мисс противопехотная мина», в которых соревновались девушки с оторванными конечностями; спродюсировал и снял вирусный ролик, в котором северокорейские аккордеонисты исполняют ремикс на песню группы a-ha «Take on Me»; соединил в одном перформансе норвежских пограничников и инструкторов массовых игр из КНДР; отпраздновал День независимости Норвегии в Северной Корее.

Тровик вырос в Бергене, в школе выучил русский — один из преподавателей когда-то учился в СССР. В армию по принципиальным соображениям идти не хотел, поэтому в качестве альтернативной службы отправился ­работать в театр саамов в городок Каутокейно на севере Норвегии. Дело было в начале 90‑х — когда после распада СССР открылась граница с Россией и начался культурный обмен, именно Тровику вменили в обязанность за­ниматься гастролями театра в Мурманске и Якутии.

Свой творческий метод — гипертеатр — Тровик при­думал, когда оказался в разгромленной Анголе в 2003‑м. Гражданская война, длившаяся почти тридцать лет, закончилась годом раньше, в 2002-м: кругом были люди на костылях и знаки, предупреждавшие о заминированных дорогах. В Анголу Тровик приехал под Рождество — оттуда родом была девушка, с которой он встречался. Вечером под Новый год соседские дети попросили его выступить судьей на уличном конкурсе красоты; участницы были самой разной комплекции и цвета кожи, и атмосфера в целом была чрезвычайно веселой. Приехавшему из политкорректной Скандинавии Тровику происходящее казалось экзотикой. Когда пару лет спустя его попросили придумать проект для первого в Анголе Триеннале современного искусства, — отец его девушки был писателем и представил Мортена местной арт-сцене, — Тровику пришло в голову соединить несоединимое и устроить конкурс ­красоты «Мисс противопехотная мина», главным призом в котором бы стал высокотехнологичный протез. На организацию ушло несколько лет — шоу состоялось в 2008 году.

В Северной Корее Мортен тоже впервые оказался ­в середине 2000-х — сначала несколько раз приехал туристом, а заинтересовавшись, решил налаживать контакты. Заручившись разрешением организаторов, в 2011 году он пригласил тогдашнего председателя северокорейского Комитета по культурным связям с зарубежными странами мистера Рю Сон Рима на фестиваль Barents Spectacle в городок Киркенес на русско-норвежской границе. Первые три дня корейцы настороженно косились по сторонам, но потом функционер согласился выступить с короткой речью и от избытка чувств даже спел. Исполнил он корейскую народную песню «Arirang»; в ответ Тровик передал мистеру Рю диск a-ha с комментарием: возможно, музыкантам в КНДР будет интересно сыграть что-то из популярных в Норвегии композиций? На следующий год из Северной Кореи в Киркенес приехали два инструктора массовых игр — грандиозных шоу, в которых десятки тысяч человек действуют синхронно, как единый организм, — чтобы в качестве эксперимента попробовать воспроизвести представления с участием обычных норвежцев: насколько в тех будет силен коллективный дух? Дело было в феврале, термометр по­казывал минус 20, так что добровольцев синхронно двигаться на морозе много не нашлось, зато пограничная часть по знакомству прислала двести с лишним курсантов. На следующий день после перформанса «The Promised Land» ­газета Aftenposten, самое массовое издание в Норвегии, вышла с заголовком «Солдаты НАТО пляшут под дудку северо­корейских инструкторов».

В 1993–1994 годах Мортен учился в ГИТИСе на курсе Петра Фоменко — как и многие иностранцы, он был заворожен конструктивизмом и театром Мейерхольда. Его первым впечатлением от Москвы стал расстрел Ельциным парламента. Накануне вечером Тровик с приятелем гуляли по городу: побывали на демонстрации демократических сил — там угощали пирожками, — а затем направились к баррикадам коммунистов. Русский друг Мортена перекинулся с ними парой слов, и те позволили зайти за ограждения. «Так я оказался единственным иностранцем, побывавшим за баррикадами у Белого дома. ­Утром в день штурма мне позвонили из норвежского посольства и предупредили, чтобы я не выходил из квартиры, но я не мог оставаться дома — слишком сильным было искушение стать очевидцем того, как меняется история. Происходящее было похоже на театральную постановку — стояла прекрасная погода, чистое небо и закрытые магазины в центре города напоминали декорации. Казалось, что даже жертвы среди обычных людей были из-за того, что они слишком близко подошли к сцене».

***

Концерт Laibach в Пхеньяне — тоже, безусловно, гипертеатр: оценить гениальную провокацию в устройстве концерта группы, всю свою историю заигрывающей с тоталитарной эстетикой, в стране, служащей словарным примером тоталитаризма, могут лишь люди, живущие за пределами Северной Кореи. В дискуссиях о группе критики традиционно ссылаются на иронию и постмодернизм, но иронию считывают не все: концерты Laibach неоднократно запрещали — в последний раз в Москве и Петербурге в феврале 2015-го. К тому же шоу в Пхеньяне приурочено ко Дню независимости Кореи — 70-летию осво­бождения от оккупации фашистской Японии.

Гипертеатр это еще и потому, что вся провокационность остается за пределами концертного зала, — о том, что на демарши в КНДР рассчитывать не стоит, идеолог Laibach Иван Новак предупреждал в интервью: «Мы будем вести себя так, как подобает в гостях». Программу, что не скрывает ни Тровик, ни участники группы, отредактировала цензура, убрав из восемнадцати песен ровно ­половину. Отбор прошли «The Whistleblowers», кавер-­версии «Life Is Life,» «The Final Countdown» и «Across the Universe», а также композиции из «Звуков музыки» — фильм крайне популярен в Северной Корее: по нему, как и в половине стран мира, в местных школах учат английский. Специально для концерта в Пхеньяне Laibach подготовили переложения трех корейских песен, но цензура оставила лишь одну — «Arirang», ту самую, что четырьмя годами раньше пел северокорейский чиновник в норвежском Киркенесе. Билетов в свободной продаже не было, они распространялись среди официальных лиц, представителей дипломатических служб и участников творческих коллективов, от музыкантов до живописцев. «Группа продемонстрировала свое художественное мастерство с помощью необычного исполнения, сильного голоса и умелого представления», — отрапортовало Центральное новостное агентство КНДР. Самый содержательный зрительский отзыв после концерта — невысокий улыбчивый кореец в белой рубашке с короткими рукавами и галстуке говорит на камеру Би-би-си: «Раньше я не знал, что в мире существует такая музыка, а теперь знаю». Расценивать это как вежливую отговорку или как свидетельство глубокого потрясения — вопрос исключительно личного оптимизма.

***

Попасть в Северную Корею проще, чем кажется: достаточно купить тур. На пхеньянский концерт Laibach их организовали сразу несколько агентств. Среди участников — швейцарский дипломат с супругой. Кондитер, чья специализация — десерты для веганов. Социолог из Оксфорда. Антрополог из Беркли. Три музыкальных промоутера. Машинист поезда. Современная художница. Фанатов группы из них — едва ли пять человек. Все остальные на вопрос, что заставило их проделать этот путь, отвечают примерно одно: возможность прикоснуться к истории.

Экзотика начинается на границе: пограничник методично перетряхивает вещи, листает фотографии в смартфоне и роется в файлах компьютера, чтобы убедиться, что вы не ввозите, скажем, фильм «Интервью» или порно­графию. Раньше телефоны у иностранцев забирали в камеру хранения, теперь позволяют ввозить и использовать в качестве фонарика и камеры. Больше они ни для чего не понадобятся — ни интернета, ни роуминга в стране нет. Самостоятельно осматривать достопримечательности нельзя — группу сопровождают два или три гида: один внешний, приезжающий с путешественниками, и два из корейского «Интуриста». Выйти из гостиницы самовольно нельзя — из двух отелей, где обычно селят иностранцев, один и вовсе стоит на острове, а на мостах оборудованы КПП. Вечером после приезда гид Хлоя, 24-летняя англичанка, бросившая унылый офис на родине ради работы в Северной Корее («Каждый раз, как открываю фейсбук, сразу сотни сообщений: ты жива еще?»), предлагает взять сладковатой корейской водки соджу и отправиться на набережную у отеля. На берегу сидит рыбак; кто-то моментально предполагает вполголоса, что это секретный сотрудник, — в то, что в полночь на территории гостиницы для иностранцев обоснуется с удочкой простой пхеньянский трудяга, действительно верится с трудом. Хлоя озвучивает правила поведения в КНДР: не пытаться сбежать, не проповедовать религию (за это не так давно арестовали двоих американцев), не снимать людей в военной форме, не кадрировать изображения вождей при фотосъемке. Первый закон вежливости — если сомневаетесь, корректно ли задать тот или иной вопрос корейскому гиду, предварительно уточнить у нее.

— А можно я у них спрошу, как тут обстоят дела с геями? — незамедлительно издевательски спрашивает долговязый голландец Йен.

— В Северной Корее геев нет! — чеканит, косясь на рыбака, Хлоя.

***

Проекты Мортена Тровика — идеальный кейс для дискуссий о том, применимы ли к искусству этические критерии. Допустимо ли устраивать конкурс красоты среди молодых девушек, лишившихся рук и ног? (Когда Тровик провел «Мисс противопехотная мина» в Камбодже, проект запретил премьер-министр страны, заявив, что не позволит устраивать из человеческих трагедий фрик-шоу.) «Каждый человек имеет право почувствовать себя красивым», — парирует Мортен. Допустимо ли устраивать концерты в государстве, в котором систематически нарушаются права человека? (На одном из форумов фанаты Laibach грозились распродать свои коллекции винила и перевести выручку в Amnesty International.) «Я не ставлю своей задачей борьбу за права человека, есть куда более компетентные люди, которые занимаются этой проблемой». Интервью с Мортеном могут служить учебником по дипломатической корректности. «Вам разрешают свободно перемещаться по Пхеньяну?» — «Да». — «Видите ли вы что-то иное, нежели туристы?» — «Нет, хотя, конечно, я вижу больше». — «Вам приходится идти на компромиссы с цензурой?» — «Да, конечно». — «И как вы реагируете в таких случаях?» — «Улыбаюсь и говорю: «Окей, нет проблем». После того как в 2012 году Тровик на День независимости Норвегии привез в Пхеньян джазовый ансамбль и устроил концерт норвежских патриотических песен (проект был посвящен рефлексии на тему национализма), «Партия прогресса» Норвегии высказалась в том духе, что, мол, Мортен Тровик для Северной Кореи выступает «полезным дураком». «Безусловно, я им полезен, — чуть подумав, отвечает режиссер. — Но я отнюдь не дурак». Чего он хочет добиться своими проектами? «Готовые ответы предлагают политика или пропаганда. Искусство не дает ответов».

Дискуссии об этике ведет не только пресса — специальное заседание после перформанса «The Promised Land» с пограничниками из Киркенеса и северокорейскими инструкторами собирали в норвежском совете по культуре: корректно ли финансировать проекты с участием КНДР? Творчество Мортена обсуждалось в трех норвежских министерствах — обороны, культуры и иностранных дел. Совет по культуре, впрочем, не так давно все же определился: в 2015 году он присудил Мортену Тровику специальный грант — в течение трех лет режиссеру будут выплачивать три с половиной миллиона крон в год (около 400 тысяч евро), которые тот сможет тратить по своему усмотрению. По сути, объясняет Мортен, он стал специальной строкой в бюджете. «Можно сказать, я сам превратился в театр».

Часть этих денег пойдет на открытие в июне 2016 года в Пхеньяне художественной академии DMZ — по названию демилитаризованной зоны между Южной Кореей и КНДР, — где в течение недели будут сообща трудиться местные и западные художники. Собирается ли он пригласить участников из Южной Кореи, чтобы способствовать налаживанию отношений между двумя государствами? «Нет, — терпеливо объясняет Мортен. — Мне, честно говоря, все равно, объединится Корея или нет. Пусть решают сами корейцы».

Вопросы о борьбе с режимом — единственный момент, когда наработанная годами дипломатичность отступает. «Людей, рвущихся спасать мир, полно; особенно это любят делать норвежцы с нефтяными деньгами, готовые оплачивать миротворческие конференции. Презираю ли я их? Да. Люди в Западной Европе и США убеждены, что стоит только сделать погромче поп-музыку в громкоговорителях и запустить Pussy Riot, как в Северной Корее тут же появятся демократические выборы. Это наивно, высокомерно и основано на ложном убеждении, что все люди должны быть такими же, как мы. Вам, кстати, это должно быть понятно — европейские СМИ сейчас транслируют всевозможные стереотипы о России. Я не был в России давно, но мне кажется, большая часть населения куда довольнее жизнью, чем пятнадцать лет назад. Да, в России непросто быть оппозиционером, и она не является демократией западного образца. Безусловно, ваша страна заслуживает лучшего, но может ли в России в принципе быть режим другого типа? Я не уверен».

Если попросить Мортена Тровика объяснить, как ему удается делать вещи, которые раньше не делал никто, он ответит следующее: «Я воспринимаю Северную Корею как самое крупное и длительное театральное представление в мире, и у меня получается работать в ней успешно, потому что я смотрю на нее с точки зрения режиссера».

***

В отличие от Мортена туристу в Северной Корее отведена роль зрителя. Программа расписана от подъема до вечернего возвращения в отель. Все перемещения по Пхеньяну — только на автобусе. Максимальное приближение к реальной жизни — коллективная поездка на метро и прогулка по центральной улице от одной достопримечательности к другой: десять минут в сопровождении гидов и строго по прямой. Апофеозом становится посещение мавзолея. Жесткий регламент объясняют заранее: парами проходишь турбину, где с тебя сдувают пыль, строишься в шеренги по четыре человека и трижды по определенному маршруту кланяешься сначала телу Ким Ир Сена, затем телу Ким Чен Ира; ни улыбаться, ни повышать голос нельзя. Выйдя на улицу, кто-то жалуется на яркий солнечный свет, от которого болят глаза. «У меня тоже режет глаза», — отзывается еще один участник. «И у меня». Тут же кто-то высказывает предположение: может быть, здесь специально распыляют ядовитый газ, чтобы слезились глаза и получалось, как будто люди плачут о почивших вождях? Мысль кажется отборным бредом, но через пару секунд все начинают обсуждать всерьез: способны ли власти КНДР пойти на это, чтобы граждане играли предписанные им роли? Ты и сам сдаешься и начинаешь осмыслять происходящее, исходя из логики спектакля.

Но театр этот не настолько консервативный, как можно подумать. «У меня раньше было не слишком хорошее произношение, поэтому когда я объявляла туристам, что следующим пунктом нашей программы мы поедем в тир, где будем стрелять фазанов, вместо слова pheasants (фазаны) у меня получалось peasants (крестьяне), — хихикает корейская девушка-гид. — Я не понимала, почему вдруг люди на глазах начинали с ума сходить». Довольно быстро обнаруживается, что внутри заданных рамок есть изрядная доля специфической свободы. В гостиничном баре — богатый выбор импортного алкоголя, в караоке — отнюдь не корейские песни о любви к Родине, а The Beatles, Бон Джови и хит из «Титаника». В Северную Корею приезжают всего пять тысяч западных туристов в год, но многим из них едва ли больше тридцати, и кругом царит атмосфера алкогольного угара и собственной смелости: у каждого заготовлен рассказ о том, как его отговаривали от поездки родные (меланхоличный британец Джон сетует, что мама заставила его забрать вклад из банка — на случай, если с ним что-то произойдет). В турах, длящихся дольше трех-четырех дней, романы между участниками — обычное дело. В один из вечеров кому-то в голову приходит идея отправиться всей толпой в гостиничный бассейн. У половины группы нет ­купальных костюмов, но это никого не смущает — все плещутся в нижнем белье; у каждого в руке бутылка пива, в другой сигарета. «Господи, — бормочет Джон, — нигде больше это невозможно».

Да, гиды излагают правила — но тут же предлагают компромисс: фотографировать военных запрещено, зато в демилитаризованной зоне на границе с Южной Кореей, куда в обязательном порядке привозят каждую группу, можно снять экскурсовода в военной форме. «Я как-то раз надел на него шарф футбольной команды «Эвертон», сфотографировал, а потом отправил снимок в журнал клуба, — хвастается гид-ирландец Райан. — Папа сказал, что это единственный мой поступок, которым он гордится».

Даже самые серьезные вещи начинаешь воспринимать через призму приключенческого кино: на следующий день после выступления Laibach начинается очередной военный конфликт с Южной Кореей. Кто-то рассказывает, что ночью над отелем проносятся реактивные самолеты, кто-то краем глаза увидел в гостинице новости по Би-би-си, но это только добавляет острых ощущений. Вечером в цирке (еще один пункт обязательной программы) встречаем дипломатов из армянского посольства. «Новости слышали? — кратко спрашивает один из них. — И когда обратно? Завтра? Самолетом? Ах, поездом? Смотрите, — качает он с улыбкой головой, — можете не успеть». «А ничего, я тут останусь! Я буду здесь жить!» — практи­чески цитатой из «Брата-2» парирует Хлоя.

Где-то за кадром остается та Северная Корея, в которую не попасть и о которой приходится лишь читать — в недавно вышедшей книге британских журналистов «North Korea Confidential» или статьях корееведа Анд­рея Ланькова. Государство, где нет частной собственности, но с конца 90‑х развивается низовая рыночная экономика. Место, где есть собственная мобильная связь, но интернет заменяют USB-флешки, нелегально передаваемые из рук в руки. Страна, где можно попасть в тюрьму за прослушивание китайского радиоприемника, но за более серьезные нарушения легко откупиться взяткой. Столица, где регулярно отключают электричество, но при желании можно найти все: и смартфоны местного производства, и недвижимость, не уступающую в стоимости московской, и всевозможные предметы роскоши.

***

На дипломатическом приеме после концерта Laibach, впрочем, никакой особенной роскоши не обнаруживается. Он проходит в дипломатическом клубе Taedonggang, который в другие дни служит баром для туристов и местом для корпоративов русского посольства. Традиционный красный занавес закрывает сцену, в центре зала стоит шведский стол, гости рассаживаются за круглые столы поменьше, на которых наблюдается некоторый переизбыток розового — и салфетки, и скатерти нежно-поросячьего оттенка. Официантки подливают итальянское вино. Открывающий вечер тост Мортена длится добрых полчаса, едва ли не дольше самого концерта: он остроумно и легко находит слова, чтобы поблагодарить каждого, участвовавшего в организации выступления, от сидящего здесь замминистра культуры КНДР до переводчиков и преподавательницы юношеского хора, с которым Laibach репетировали несколько песен.

В конце банкета наступает то состояние эйфории, когда кажется, что можно абсолютно все. Чинно сидевшие девочки-подростки из хора набираются смелости, чтобы сделать групповой портрет с Мортеном на память. Режиссер признается, что «только в Корее видел столько красивых, талантливых и трудолюбивых девушек разом», и они смущенно хихикают — видно, что он говорит это ­искренне. Кто-то из гостей, уходя, с хохотом прихватывает непочатые бутылки со стола. Корейские гиды умоляют ехать в гостиницу: водитель ждет уже больше часа, уже поздно, завтра с утра предстоит рано вставать, чтобы ехать на экскурсии. Автобус катит по темному Пхеньяну, и из окон видно, как кто-то на ходу набирает СМС, на набережной люди сидят на лавочках, мужчина едет на велосипеде, подростки околачиваются у ярких пятен ларьков, в домах горит свет, штор нет, и, проезжая, можно увидеть портреты вождей на стенах — чужая повседневность за стеклом кажется интуитивно понятной, и тем сложнее смириться с тем, насколько она непроницаема. В этот момент мир и правда кажется гигантской театральной постановкой. Норвежец в сером летнем корейском костюме с короткими ­рукавами стоит посреди розового банкетного зала и корректно и любезно прощается с гостями. Он устал, и ажитацию выдает разве что блеск в серых ­глазах. Каждому он повторяет одну и ту же фразу, словно сам еще не может в нее до конца поверить: «Вы видели все воочию. Laibach сыграли в Северной Корее. Мы сделали первый рок-­концерт в истории страны».

Как попасть в Северную Корею

Виза: Оформляется турагентством; можно поставить не в паспорт, а на отдельном листе

Как добраться: Самолетами авиакомпании Air Koryo и Air China из Владивостока или Пекина или поездом Пекин–Пхеньян

Стоимость: Полный пансион — от €175 в день

Турагентства: koreakonsult.com, koryogroup.com, otkrytie.ru, youngpioneertours.com

Фотографии, удаленные пограничниками при выезде из страны

При выезде из КНДР пограничники имеют право просмотреть сделанные в стране фотографии и бес­церемонно стереть все, что сочтут нужным. В счастью, смартфон сохраняет все удаленные снимки еще 30 дней, а северокорейские пограничники плохо знакомы с продукцией компании Apple

---

Из соображений благополучия и безопасности людей, работающих в Северной Корее, имена гидов и участников тургруппы были изменены. Билеты предоставлены Aviasales.ru