— Расскажи, как ты стал граффити-художником?
— Я вырос в Нью-Йорке в совершенно особенное время — город развивался и визуально выглядел фантастически. Первое, что приходит в голову при слове «граффити», — это, конечно же, вагоны нью-йоркского метро. Каждый день я ездил в школу на метро и видел все это своими глазами, впитывал атмосферу. Мои школьные друзья тоже добирались до учебы на подземке, у нас было своего рода комьюнити, мы делились друг с другом впечатлениями и идеями, мы видели вклад предыдущих поколений в городскую среду и хотели оставить что‑то после себя. Тогда мы экспериментировали со стилями и материалами, нас ничто не ограничивало — было круто ощущать, что только ты решаешь, как будет.
— Когда ты решил попробовать себя в графическом дизайне?
— Это случилось чуть позже. Я в большей степени человек, который воспринимает мир через формы и образы, а не текст. Шаг в сторону графического дизайна — частая практика для любого художника. В самом начале с граффити я работал в разных стилях, а когда почувствовал, что сформировал свой собственный, попробовал применить его в графическом дизайне.
— Популярный дизайн-тренд последних лет — надписи на кириллице. Как ты к ним относишься?
— Для меня это такая же странная штука, как и восточные иероглифы, потому что я не понимаю, что эти слова означают. Когда видишь подобное, невольно обращаешь чуть больше внимания — нужно, чтобы тебе объяснили значение слов.
Мне нравится, как буквы выглядят графически. Классно, когда этот прием используют в правильном контексте, но когда я вижу такое [в виде рекламных плакатов] на улицах Нью-Йорка, мне становится слегка не по себе. Не то чтобы меня это раздражало или задевало, но такой прием просто не вписывается в мою визуальную картину города, в котором я прожил всю свою жизнь.
— Что тебе интереснее всего в искусстве сейчас?
— Сегодня мне интересна живопись. Я начинал рисовать на улице, затем научился работать с холстом, освоил графику, что помогло мне в работе с одеждой. Много лет я не занимался живописью, но в последнее время провел достаточно времени в своей студии, пытаясь переложить весь свой опыт и знания на холст. Я все еще плотно занимаюсь графикой, потому что это бизнес, но живопись вдохновляет меня больше всего.
— Какой из твоих проектов был самым сложным или самым интересным?
— Знаешь, для меня каждый из проектов был и остается интересным и в определенной степени сложным. Все проекты похожи в одном: тебе необходимо выдать все лучшее, что есть внутри, за ограниченное время. Это примерно как собирать пазл на время.
— Что вдохновляет тебя на создание новых образов и арт-объектов?
— Я много путешествую, поэтому вдохновение приходит от новых людей, новых мест, городов и окружения. Меня привлекают совершенно разные вещи: от винтажных фотографий до солнечных лучей, которые попадают в комнату сквозь кроны деревьев — я стараюсь запомнить цвета и текстуры. Особенно это касается городской среды. Мне нравится наблюдать за естественными изменениями: металлические детали покрываются ржавчиной и патиной, материалы меняют цвет и фактуру под действием времени — это, пожалуй, мой главный источник вдохновения.
— Расскажи о том, как стать крутым художником или дизайнером.
— Черт, это сложный вопрос. Я преодолел путь, который проходят почти все, кто имеет дело с графическим дизайном. И правила довольно простые: у тебя есть страсть к чему-либо, ты работаешь с этим, но на пути всегда встречаются белые и черные полосы, что‑то работает, что‑то нет — но, как правило, именно черные полосы помогают понять больше о работе и пути, который ты для себя выбрал. Бывает, что ты думаешь все бросить, но твоя страсть удерживает тебя на плаву.
— Что изменилось в граффити за последние десять лет?
— Ой, это легко. Знаешь, что изменилось? Люди стали зарабатывать на этом деньги. И это случается не только с граффити, а почти с любой сферой деятельности: желание и возможность заработать очень сильно влияет на то, что и как ты делаешь. И в искусстве это наиболее заметно — тобой больше не движет страсть или вдохновение. Да, нам всем нужны деньги, чтобы выживать, и круто, если можно зарабатывать тем, что нравится, но настоящее творчество и деньги не всегда совместимы. Лучше, если ты смотришь на искусство с точки зрения вдохновения.
— Сегодня можно встретить очень много рекламы или, например, оформления интерьеров с использованием приемов граффити, которые выполнены коммерческими дизайнерами, а не настоящими художниками. Как ты к ним относишься?
— Да ничего удивительного, это часть бизнеса. Если мне не нравится, я могу просто не принимать в этом участие, но так или иначе такие вещи влияют на индустрию, расширяя ее границы. Посмотри, как изменился скейтбординг! Теперь это олимпийский вид спорта, рано или поздно это должно было случиться. Традиционные спортсмены не совсем согласны с этим, но тем не менее.
То же самое и с граффити: это довольно молодой вид искусства, который сегодня можно встретить в музеях и у коллекционеров, но в массовом сознании это все равно немного маргинальный способ самовыражения. И реклама как раз способна обратить внимание большего количества людей. Мы сами создали эту культуру, но главное, что она должна развиваться и двигаться вперед, люди должны испытывать те же чувства. Поэтому внедрение граффити в поп-культуру — это возможность познакомить с ним широкую аудиторию.
Жизнь меняется, любая культура и искусство приобретают новые формы, появляются новые стили, но корни остаются неизменными.
— А где, по-твоему, граница между искусством и вандализмом?
— Моя главная проблема в том, что для меня никогда не было разницы в этих двух понятиях. Я всегда уважал частную собственность, но не настолько, чтобы не написать свое имя там, где я хочу. (Смеется.) Черт, это же не запрещено! Более того, вряд ли кого‑то это по-настоящему задевает. Да, возможно, это причиняет вред твоей собственности, но не причиняет вред лично тебе.
Другой момент — граффити-художник всегда сам несет ответственность. И если раньше за тэги в метро досталось бы моим родителям, то сегодня я могу попасть за решетку, потерять бизнес, стать оторванным от своей семьи и детей. Ты просто чуть больше задумываешься о последствиях.
— Как граффити интегрируется в городскую среду?
— Граффити — довольно широкое понятие, поэтому важно, как каждый человек его воспринимает. Это не просто надписи на стенах, но еще куча параметров — вроде цвета и формы, — которые должны вписываться в инфраструктуру. Очень важно, как художник взаимодействует с инфраструктурой, с материалами, — все-таки если ты пишешь свое имя баллоном на стене, это не делает тебя уличным художником.
— Что скажешь о российской граффити-культуре? Что сильнее всего бросается в глаза здесь в Москве?
— Я всего пару дней в городе, поэтому видел не так много. Здесь многое похоже на Нью-Йорк — скорее всего, потому, что Москва такой же огромный мегаполис. Мне кажется, стиль жизни москвича и нью-йоркца очень похож, а это во многом определяет стиль уличных художников и всего того, что мы видим вокруг в виде граффити: ты видишь место, где хочешь оставить свой тэг, тэгаешь и идешь дальше. Неважно, что мы живем в тысячах километров друг от друга и говорим на разных языках, — мы одинаково относимся к уличному искусству. Возможно, поэтому мне так комфортно здесь находиться: я не понимаю язык и о чем говорят люди вокруг, но мне интуитивно понятно, что происходит вокруг и как устроен этот город.
— А кого бы ты мог выделить из российских художников?
— Ох, очень сложно. Знаешь, я почти не запоминаю имена. Может быть, я и знаю кого‑то, но не скажу точно, как их зовут.
— Покрас Лампас?
— (Листает фотографии в инстаграме Покраса.) Очень крутой стиль! Сегодня много художников работают в такой вот технике, местами очень похоже на то, что делает eL Seed. Мне нравится акцент на каллиграфии, потому что это довольно трудоемкий процесс, в нем очень много мелких деталей.
— У тебя есть несколько коллабораций с Nike, расскажи о них.
— Это были классические модели кроссовок (AF1 Low, Zoom Spiridon и Air Max 95. — Прим. ред.), которым я старался отдать дань уважения. Если честно, мне бы очень хотелось поработать с кроссовками в сегодняшних реалиях.
— Почему?
— Сегодня у дизайнеров намного больше свободы при работе с обувью: ты можешь использовать какие угодно материалы, изменять лого так, как тебе хочется, убирать и добавлять элементы. Когда я работал с обувью, существовали рамки, в которых ты был обязан действовать.
Если бы я сделал с кроссовками то же самое раньше, меня бы просто выставили за дверь.
— А с какой моделью хотелось бы поработать сегодня?
— С Air Darwin
. Это старые баскетбольные кроссовки, которые перевыпустили совсем недавно. Помню, как все сходили с ума — не только от самих кроссовок, но и от рекламы, которая была в городе повсюду. Это действительно знаковая модель для Нью-Йорка, которая во многом в то время определяла тебя как человека, как это делали Air Force 1. Я хорошо помню это время, середину 80-х, ту атмосферу города, поэтому, если меня сейчас слышат ребята из Nike, пусть возьмут на заметку, что я очень хочу поработать с Air Darwin (смеется).
