Стандарты красоты существовали на протяжении всей известной истории человечества — они трансформировались, но не менялся их мизогинный характер: требований к женщинам за редким исключением было больше, и они были строже. Достаточно вспомнить китайскую практику бинтования ног, которую осудила в своей работе «Гиноцид» радикальная феминистка Андреа Дворкин, или викторианские корсеты (сейчас ученые отмечают, что вред от них преувеличен, но тем не менее они все равно усложняли дыхание и вызывали слабость).
Человеческие тела так или иначе всегда подвергались насильственному форматированию — об этом пишет французский философ Мишель Фуко в книге «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы».
Угнетающий и политический характер стандартов телесности и красоты подчеркивала и Наоми Вульф в своей работе «Миф о красоте». Она утверждает, что «миф о красоте» был придуман не для того, чтобы заставить всех женщин быть «желанными» и «сексапильными», но чтобы разобщить женщин и заставить их конкурировать между собой. Этот же миф отвращает женщин от феминизма, выставляя феминисток «уродливыми» и «несексуальными». Реализуется это представление об универсальной красоте через медиа — телешоу, фильмы, глянцевые журналы, порно. С момента первой публикации «Мифа о красоте» в 1990 году многое изменилось: интернет стал общедоступным и в нем появились соцсети, в которых люди могут выкладывать фотографии и общаться между собой.
Что же поменяли технологии в нашем образе себя? На заре зарождения компьютеров и интернета киберфеминистки (феминистки, сосредоточенные на изучении того, как пересекаются технологии, гендер и феминистские практики. — Прим. авт.) возлагали на них большие надежды. Они верили, что киберпространство сможет стать площадкой для разрушения патриархальных иерархий, колониальных тенденций и технологий развитого капитализма. Но киберпространство не оправдало возложенных на него надежд: угнетение, проявлявшееся офлайн, нашло место и в интернете. Об этом говорит редакторка одного бьюти-зина Н. В.: «Про соцсети надо говорить не как про отдельное явление, а как про логическое продолжение офлайна. Барьера между „реальной“ и „виртуальной“ жизнью на самом деле нет». Соцсети стали неотъемлемой частью нашей жизни и еще одним полем как реализации угнетения, так и противостояния ему.
Наиболее очевидный пример угнетающих стандартов красоты, продвигаемых в соцсетях, — неестественная худоба. В 2010-х годах в «ВКонтакте» распространились паблики, пропагандирующие расстройства пищевого поведения, голодание и снижение веса любой ценой. «Анорексия для нас не болезнь, а цель, мы поклоняемся Кейт Мосс и считаем Vogue глянцевой Библией, кофе заменяет нам завтрак, обед и ужин» — значилось на первой странице уже недоступной группы, посвященной pro-ana стилю жизни. Важная часть этого стиля — просмотр фотографий худых девушек в соцсетях для «мотивации». В обиход вошел специальный термин thinspo, образованный от слов thin («худой») и inspiration («вдохновение»). Главные атрибуты thinspo — пространство между ляжками, выступающие ключицы и ребра, плоский живот. Создательница телеграм-канала о ментальном здоровье Мария Вишнек описывает свои ощущения от просмотра таких фото: «Я расстраивалась из‑за того, что мое тело не похоже на те изображения, которые собирают сотни лайков. Мне казалось, что тело в интернете — это правильное тело, а мое недостойно ни в море плавать (я тогда купалась в футболке), ни рассчитывать на интимную близость».
Расстройства пищевого поведения — распространенная проблема, от которой страдают преимущественно женщины. Достоверной статистики по России нет, но есть мировая: от РПП страдает примерно 9% населения, различные формы расстройств встречаются у женщин более чем в два раза чаще, чем у мужчин. При этом только у 6% страдающих от РПП недостаточный вес — анорексия, булимия и другие расстройства — связан не только с цифрой на весах, но и с восприятием себя, стрессом и проблемой контроля. Поэтому было бы неверно сказать, что соцсети — ключевой фактор в формировании РПП, но они играют важную роль в навязывании девушкам негативного образа себя. В 2011 году Хайфский университет в Израиле провел исследование с участием 248 девушек в возрасте от 12 до 19 лет. Исследователи заключили: чем больше времени девушки-подростки проводят на фейсбуке, тем более вероятно, что у них разовьются РПП и негативный образ тела.
На первый взгляд ситуация однозначна: «идеальные» изображения и фотографии в соцсетях провоцируют девушек на изнурительные диеты и опасные для жизни пищевые практики. Об этой темной стороне thinspo говорит Мария Вишнек: «Если изначально я рассчитывала на пробел между ляжками, пресс в кубиках и плоский живот, то через три месяца сидения в pro-ana-пабликах я сохраняла себе фотографии девушек, которые чуть позже умирали от голода». У нервной анорексии один из самых высоких индексов смертности в сравнении с другими психическими расстройствами: без должного лечения 20% случаев заканчивается летальным исходом. Эта печальная статистика иногда имеет отрезвляющий эффект на страдающих расстройствами пищевого поведения, и соцсети играют в этом не последнюю роль. Анжела рассказывает: «Мое РПП закончилось в том числе из‑за визитов в паблики по типу „40 кг“. В какой‑то момент, смотря на сидящих там девочек, я поняла, что они совсем не слышат голос разума, а я не хочу так».
Для миллениалок, которые выросли на глянцевых журналах и телевидении и усвоили транслируемые в них представления о красоте, соцсети стали эмансипаторным пространством, в котором они могут самостоятельно формировать свою ленту, а не пассивно усваивать отобранный редакторами или продюсерами контент. Предпринимательница, создательница магазина Modern Magic Лида Павлова делится: «От расстройства пищевого поведения у меня остался страх, что оно вернется. В преодолении этого страха мне помогают соцсети — сейчас в моей ленте много бодипозитива и самой разной репрезентации, а если я вижу намек на какой‑то токс из серии „я жирная и мне надо похудеть“, то я исключаю этого человека из своих подписок».
Онлайн-пространства гораздо раньше подхватили условный «тренд» (на самом деле бодипозитив и феминизм по-прежнему остаются чем‑то маргинальным, что демонстрирует дело против Юлии Цветковой, осужденной за бодипозитивные рисунки в интернете. — Прим. авт.) на инклюзию и разнообразие, чем офлайн-медиа. В тиктоке распространяются бодипозитивные тренды: блогеры показывают свое лицо или тело с фильтрами и без под «Humble» Кендрика Ламара, делятся радостью принятия себя и доказывают, что необязательно морить себя голодом, чтобы здорово питаться или сбросить вес. Но было бы ошибкой маркировать тикток как однозначно бодипозитивную и инклюзивную соцсеть. Если человеку близки ценности равноправия и инклюзии, в его рекомендациях действительно появляется бодипозитивный контент. Но в первое после регистрации время ему, как и всем, демонстрируются популярные рекомендации (то, что тиктокеры называют стрейт-тиктоком), которые формируются через стандартные алгоритмы. Эти алгоритмы, в свою очередь, продвигают преимущественно худых и конвенционально привлекательных криейторов. То же самое происходит и в инстаграме, где фотографии полных девушек в купальниках удаляются из‑за «нарушений правил сообщества», в то время как такие же фото худых девушек никаким санкциям не подвергаются.
Многие обвиняют алгоритмы соцсетей и в скрытом расизме. Пример — прошлогодний скандал с алгоритмом твиттера, который при кропе изображений для превью обрезал лица небелых людей. В соцсетях по-своему преломляются расистские явления, известные и в офлайне, — например, блэкфейс (грим, который белый люди наносят на лицо, чтобы изобразить небелых людей). Несколько лет стал употребляться термин «цифровой блэкфейс» (digital blackface) — использование небелых эмодзи, гифок с темнокожими людьми или персонажами и афроамериканского сленга белыми пользователями соцсетей. Активисты объясняют: используя атрибуты небелой культуры, белые блогеры получают возможность «примерить» на себя модную и «игривую» идентичность (пример — гифки-реакции с Опрой или сленговая фраза «Yas, Queen!»), избегая при этом опыта угнетения, который сопутствует этой идентичности. При этом небелым инфлюэнсерам гораздо сложнее добиться успеха и заработать в соцсетях — например, они получают за коллаборации и рекламные кампании меньше, чем их белые коллеги. Таким образом, небелые девушки и представительницы этнических меньшинств усваивают из соцсетей двойное послание: с одной стороны, атрибуты их культуры и стиля подаются в интернете как модные и забавные, с другой — их опыт и внешность оказываются недостаточно репрезентованы из‑за расистских алгоритмов и стереотипов.
Создательница бьюти-зина «Агашши́н» Соня Джунг Шин Ан делится: «Почти все маски в инстаграме расистские, потому что осветляют кожу, увеличивают глаза, уменьшают нос. Я не хочу, чтобы мне лишний раз напоминали, насколько мое лицо не похоже на то, которое обществом считывается как идеальное, — белое, конвенционально красивое. Поэтому круто, что появляются альтернативы — например, маски от небелых визажисток с макияжами, которые учитывают особенности разных лиц». Значительная часть онлайн-активизма направлена на то, чтобы восполнить пробелы в репрезентации, и тот же инстаграм становится подходящей для этого платформой. «Инстаграм заточен на визуальные образы, и очень круто видеть в ленте подряд Беллу Хадид, свою подружку в каком‑то кафе и условных Армена или Аку, которые показывают свои лица и делятся своим опытом. Это расширяет картину мира и показывает, что внешность небелых людей — это не что‑то „экзотичное“, а лишь вариация того, как может выглядеть человек» — объясняет Н. В.
Свойственное ранним киберфеминисткам восприятие технологий как априори освободительных показало свою несостоятельность. Дискриминация проникла из офлайн-мира в онлайн, а алгоритмы и программы несут в себе ее отпечаток, так как создаются людьми. На это обращают внимание «непослушные дочери» киберфеминисток ксенофеминистки: технологии не нейтральны и чрезвычайно важно учитывать, что сейчас их инициируют преимущественно государства и корпорации. Но это не значит, что соцсети и другие технологии не могут быть эмансипаторными уже сейчас, пусть и в рамках капитализма или этатизма. Особенно это проявилось во время карантина, когда, по мнению соосновательницы Fem Talks Насти Красильниковой, «люди задумались о том, как презентуют себя в мире, будучи в изоляции от него, и поняли, что многие элементы „гендерного маскарада“ не имеют смысла».
Онлайн-активизм и тренды в соцсетях подрывают привычные представления о красоте, телесности, этничности, маскулинности и даже гендере (чего только стоят gender-swap-фильтры в Face App или тренд про gender envy в тиктоке) и распространяют свое влияние далеко за пределы киберпространства, меняя не только наше восприятие себя и других, но и политику брендов и офлайн-медиа.
