Венеция-2018

«Наше время»: режиссер Карлос Рейгадас — о своем трехчасовом фильме с полиаморией

10 сентября 2018 в 15:34
Фотография: Stephane Cardinale/Corbis/Getty Images
Карлос Рейгадас — мексиканский режиссер, многократный лауреат крупнейших кинофестивалей. Его новая картина «Наше время» была представлена в конкурсе Венеции. Это история полиаморных отношений семейной пары, живущей на ранчо. Главные роли сыграли сам Карлос Рейгадас и его жена Наталия Лопес. Канал «Кино ТВ» поговорил с Рейгадасом о кино и свободе.
Справка

Карлос Рейгадас — режиссер из Мексики. Его первый фильм, «Япония», был награжден за лучший дебют в Каннах. Фильм «Безмолвный свет» получил там же приз жюри, а драма «После мрака свет» — награду лучшему режиссеру.

Читать в текстовом варианте:

— Карлос, это, конечно, не лучшая идея, а пожалуй, и вовсе утопия, описать ваш фильм в одном предложении, но я рискну.

— Да, конечно.

— Для меня это картина о декларативной свободе. Главный герой называет себя свободным человеком, очень открытым. Но на самом деле таковым не является. В этом его проблема, в этом его трагедия. Прав ли я? Что вы об этом думаете?

— Мм… не думаю. Мне, кажется, что он пытается стать свободным. Он не считает себя таковым. Он в отчаянии, потому что теряет то, что по-настоящему любит. И, конечно, он не хочет это терять. Он чувствует себя в опасности и борется за то, во что верит. Если кто-то попытается вас убить, вы же не будете бездействовать, просто стоять и повторять: как я же свободен. Вы попытаетесь защитить себя, чтобы сохранить жизнь. Так что нет, я не согласен с вашей трактовкой, хотя схожее мнение о картине высказывали и другие. Мне кажется, что мой герой просто не хочет потерять жену. Его действительно не пугает то, что она занимается сексом с другими. Его пугает, что она лжет. Вот где его трагедия. Он не готов с ней расстаться и будет драться за нее. Он не претендует на то, чтобы выглядеть свободным.

— Вы режиссер и исполнитель главной роли в этом фильме одновременно. Как это работает на площадке? Я не представляю, как можно не разрываться между сценами и плейбэком.

— Да, здесь нет возможности, чтобы остановиться и все обдумать. Каждый день был изматывающим, ведь если вы режиссер, у вас очень мало времени для отдыха, а если вы еще и актер — его нет вовсе. Но, с другой стороны, человеческий разум очень пластичен. Чем больше вы думаете, тем больше вы способны думать. Так что я размышлял над тем, как буду играть, когда снимал, когда готовился к съемкам, а играя роль, думал о следующем кадре, который сниму. К тому же я сэкономил много времени на объяснении актеру, как ему надо играть. Никто лучше меня самого не понимает, что мне нужно, а я понимаю это изначально. Так что да, где-то я даже сэкономил время. Минусы от совмещения двух профессий я компенсировал преимуществами. Это баланс.

— Фильм длится три часа. Когда вы задумываете такое кино, вы отдаете себе отчет в том, что его хронометраж повлияет на прокат, что вы отсекаете часть аудитории, которая просто не готова так долго смотреть фильмы?

— Это не проблема. Конечно же, нет. Мне хватает на еду, мои дети ходят в школу, так что я могу не задумываться об этом всем и просто снимать кино. Что мне еще надо? Конечно, если вы дадите мне 10 миллионов долларов, я приму их, но в целом мне наплевать. Вы видели «Андрея Рублева» Тарковского: это три с половиной часа — и что? Если бы он жил сегодня, его бы, наверное, заставили вырезать часть сцен, сделать картину двухчасовой — но кому бы стало лучше от этого?

Конечно, есть люди, которые находят мои фильмы скучными и выключают через час, но многие готовы пройти этот путь до конца

— Вы сказали про 10 миллионов. А они вам нужны в профессии? 10 или даже 100 млн? Мы знаем мексиканских режиссеров — Дель Торо, Куарон, Иньярриту, — которые начинали с независимого кино, а теперь снимают блокбастеры в Голливуде. Для вас это возможный путь?

— Они талантливые режиссеры — люди, о которых вы говорите. Но они еще и подходят индустрии. А я вряд ли. Я не очень люблю американскую еду, знаете. Я, в принципе, счастлив быть тем, кем являюсь.

— Вы упомянули Тарковского, я знаю, что вы начали снимать кино благодаря его фильмам. Расскажите подробнее, как это произошло.

— Не знаю, начал ли я снимать благодаря фильмам Тарковского, но я полюбил кино благодаря им. Я вырос в семье, в которой никто не разбирался в кинематографе, и когда я впервые увидел его картины, то понял, как далеко в кино можно уйти от банального рассказывания историй. Первый фильм, который я посмотрел, — «Ностальгия», для меня это стало революцией. О, да!

— Но в вашей десятке любимых фильмов не только «Андрей Рублев», но и «Мать и сын» Сокурова. То есть сразу два русских фильма. Можете ли вы как-то обобщить русское кино, сказать чем оно вас привлекает? Интересен взгляд со стороны.

— Да, много причин. Я люблю все кино так называемого соцлагеря. Думаю, что русские мыслят в кинематографе в правильном направлении. Они выходят за рамки рассказывания историй. Многие из ваших режиссеров даже не получили профессионального образования, поэтому они привнесли в кино нечто новое. Они были за пределами сложившейся системы, за пределами традиций Лос-Анджелеса, и они дали толчок для развития кинематографа в разных направлениях. То же самое с польским кино, чешским. Так появилось множество великих фильмов в 1960-х и 1970-х годах. Конечно, они создавались под влиянием русской кинокультуры. И вместе они создали противовес англосаксонской силе, которая теперь снова однозначно доминирует, распространяя свое влияние на весь мир. И мир принимает его без сопротивлений. Теперь прежний баланс нарушен. А что касается Сокурова, я люблю не только «Мать и сын», я обожаю всего его фильмы. Хорошие и даже плохие, я просто поражаюсь его поэтикой. Тому, как он не боится работать с классическим искусством. Сегодня это проявление настоящей контркультуры — быть поклонником культуры классической.

— Сокуров как-то сказал, что кино никогда не станет равным литературе. Вы же, я читал, полюбили кино, поняв, что оно может быть не только иллюстрацией литературы, а чем-то большим. То есть это принципиально разные позиции.

— Да, я люблю его фильмы, но в этом вопросе не согласен. Думаю, что в кинематографе заключена невероятная сила, для того чтобы стать настоящей философией. Чтобы осмыслить само бытие. В этом смысле кино для меня самое грандиозное искусство. Но по-настоящему оно не открыто. Знаете, некоторые, как Питер Гринуэй, говорят, что кино умерло, я считаю, что оно только родилось. Люди, о которых мы говорили, как Тарковский или Сокуров, останутся в истории как мастера прежнего мира. И как предтечи нового мира, в котором другие люди нащупают нечто новое.

— И каким вы видите это будущее?

— Не знаю. Может, будущего и вовсе не будет — судя по тому, как развивается мир. Может, кино умрет, не родившись. Как умирает плод в чреве. Но, может быть, ребенок и появится на свет. Повторюсь, мне кажется, кино никогда не занимало того места, которого оно заслуживает. Его значение может быть в тысячи раз больше, чем сегодня.

Фильм «Наше время» Карлоса Рейгадаса куплен для российского проката («Иноекино»). Дата релиза уточняется.

Расскажите друзьям