— У вас у самих есть собаки?
Девонин: Да, парсон-рассел-терьеры
.
— В фильме снята та самая база, где тренируются ваши?
Мещанинова: Нет, в фильме не та же самая база, потому что мы возили наших собак на московскую, а там питерская станция.
Девонин: Но она примерно такая же.
— А зачем вам их тренировать? Вы же не охотники?
Девонин: Нет, не охотники. Дело в том, что в любом случае это охотничья порода, которая в течение двухсот лет выводилась именно для охоты. Мне кажется, очень важно для породных качеств собаки поддерживать эту форму.
— Когда вы их брали, то знали и готовились к этому?
Девонин: Да-да. C девушками-то проще, я имею в виду собак, с суками в смысле, а с кобелями сложнее, потому что у хорошего кобеля есть жажда к охоте и зверю. И если эту жажду не удовлетворять, то он будет ее выплескивать на разламывание дверей, разгрызание полов и так далее.
Мещанинова: К тому же у него может начаться агрессия к человеку.
Девонин: Не-не, к человеку у них не может быть. К другим собакам — да. Агрессия к человеку у них считается пороком. Как говорят охотники: агрессивная собака к человеку — это мертвая собака.
— Собаки как-то подтолкнули вас к созданию фильма? Получается, вы так и столкнулись с этой темой, когда увидели, что есть такое пространство?
Мещанинова: Они не то чтобы подтолкнули… Мы это задолго до фильма увидели, не то чтобы мы увидели и решили сразу снимать про это кино.
Девонин: Восемь лет назад.
Мещанинова: Сейчас мы уже давно их не возим [на тренировочную базу].
Девонин: Не возим, потому что времени не хватает.
Мещанинова: Да и собаки выросли, опять же. Поспокойней стали в принципе. А было время, когда Степан ими прямо занимался.
Девонин: Каждую неделю я ездил, когда к соревнованиям готовил.
— Почему тогда главными героями в фильме стали алабаи, а не парсон-рассел-терьеры?
Мещанинова: Потому что это большая, красивая и опасная собака. Просто есть много драматургических вещей, которые требовали именно эту породу. Потому что заходить в клетку к парсонам нет никакой вообще проблемы. И визуально это будут маленькие прыгающие собачки. Совершенно другое настроение. Поэтому когда придумываешь, какую собаку лечить [по сюжету], маленькую беленькую собачку или большого «белого медведя», то это все-таки разные вещи.
Девонин: Потом алабаи опаснее, потому что это охранная собака. Поэтому агрессия к человеку для них — нормальная история.
— Да, но в фильме нет акцента на том, что они опасные. Там если и показывается какая-то жесть, то только с тренировкой терьеров с лисами.
Мещанинова: Кто знает, что это опасная порода, тот понимает. А кто не знает, тот видит просто хорошее изображение.
— Правда, что вы для фильма специально покупали этих алабаев?
Девонин: Да, но не мы конкретно, а компания дрессировщиков Animal Art. Они купили сперва трех алабаев в полуторамесячном возрасте. Собственно говоря, они играли одну роль — роль Белки. А потом, когда начались съемки, мы докупили еще трех.
— Для массовки?
Девонин: Для сцены перед финалом, когда я захожу к ним.
— Как вы с ними проводили время?
Девонин: Увлекательно (смеется). Нет, ну это же работа. Постоянно я был c ними. Группа обедает, а я с ними иду гуляю, кормлю. У группы выходной, а я иду к алабаям, чтобы они воспринимали меня как хозяина.
— Вы же не дрессировщик? Или вы уже стали дрессировщиком?
Девонин: Нет, я не могу стать дрессировщиком, потому что это отдельная профессия, которой надо заниматься уверенно, плотно и долго. Это целые технологии. Например, никому из съемочной группы нельзя было собак гладить, кроме меня. Нельзя было никому их кормить, кроме меня.
Мещанинова: Это поступательная работа. То есть нельзя просто так взять и зайти в клетку, а собаки взяли и улеглись вокруг тебя.
Девонин: Да, не получится ничего, скорее всего, будет сильная агрессия. Либо они между собой подерутся, либо тебя начнут драть. Так просто не получится. Это все репетировалось, но когда появляется съемочная группа — ветродуй, шум раций, люди начинают кричать, говорить, ставить свет, — то собаки моментально стрессуют и напрочь забывают все, чему они учились. Они начинают ко мне жаться, но жаться неправильно, начинают меня между собой делить, потому что им нужна моя защита. Поэтому начинается полная анархия.
— Как это все в сценарии можно прописать, если не знаешь, как собаки будут себя вести?
Мещанинова: Нет, все было прописано, поскольку мы занимаемся собаками и мы знаем, как устроены собаки. Единственное, с чем мы промахнулись, — с родами лисы. Потому что до того, как мы начали снимать, во время написания сценария не знали, что лиса не может рожать в присутствии человека. Нам казалось, что вполне себе герой может помочь лисе родить. Но выяснилось, что она будет либо откладывать свои роды, либо сожрет своих щенков, инстинктивно чувствуя опасность. А что касается собак, то в принципе все, что мы придумали, то все выполнили.
— Как западный зритель принял фильм на фестивале в Торонто?
Мещанинова: Хорошо принял. Вообще, кстати, вопросы зрителей никак не отличаются от наших.
— У них есть подобные притравочные станции? Они спрашивали, что это такое?
Мещанинова: Нет, они не спрашивали, что это за явление, видимо, они знают, что это.
Девонин: Нет, в Европе есть [притравочные станции]. Просто разные правила.
Мещанинова: Они спрашивали вообще про зоозащитников и про позицию автора в этом вопросе. А про станцию не было вопросов.
Девонин: На самом деле, я везде настаиваю, что давайте не будем называть это притравочной станцией. Так называют только браконьерские станции. И все эти видео, которые выкладывают в интернет защитники, где на какого-нибудь медвежонка травят кучей лаек, — вот это вот притравочные станции.
— Вас достают защитники?
Мещанинова: Пока нет, но вроде хотели какие-то митинги делать на премьере. Но, мне кажется, они не придут.
Девонин: Мне кажется, все эти люди, которые пишут какие-то гадости в интернете, — это такие диванные зоозащитники.
— То есть вы им ничего не отвечаете?
Девонин: Лично они нам ничего не пишут.
Мещанинова: Наши знакомые ребята-охотники делали перепост, и там вот какой-то человек написал, что наше кино снято на деньги охотничьего лобби и еще какую-то чушь.
Девонин: При этом не видя кино и говоря какие-то факты, которых в фильме нет. Написал, чтобы написать.
Мещанинова: Там было куча комментариев про нас вроде «Сдохните твари». Мне кажется, вступать в диалог с этими людьми бессмысленно. После фильма пообсуждать — пожалуйста. А устраивать дебаты в интернете — нет.
— Мне кажется, как и в любом деле, все зависит от людей. Вот вы столкнулись с такими хорошими людьми на станциях, которые делают свое дело правильно, есть другие люди, которые делают то же самое, но неправильно.
Девонин: Да, есть правильная охота, а есть неправильная. Правильная охота на самом деле просто регулирует экосистему. Может быть, я так громко заявляю, но те охотники, которых я знаю, они делают для дикой природы гораздо больше, чем эти диванные зоозащитники, которые кричат «давайте запретим охоту». Да, давайте, только через два года вот прямо здесь вот будут ходить медведи. Это же вопрос цивилизации. Сходили бы эти зоозащитники хоть раз в дикий лес и построили там кормушку для лосей и кабанов, которым жрать нечего зимой. А это делают охотники.
Мещанинова: Есть те места, где делают неправильно, там живет какой-нибудь один лисенок несчастный. Наверное, действительно ему там повыбивали зубы. Наверное, действительно на него натравливают кучу молодых собак. Мы эти видео видели. Наверное, это действительно те места, с которыми нужно бороться, которые нужно регулировать законодательно. Эта штука бросает тень на нормальных людей, которые занимаются честной охотой и совершенно легальной тренировкой собак. Но люди привыкли грести всех в одну кучу, не разбираясь никак в вопросе. Нападают на людей, которые сами переживают за своих лис. Чтобы их лису ранили? Да они сами поубивают за эту лису. Не один нормальный нормастерПрофессионал, который на тренировочной станции занимается притравкой собак на лис в искусственной норе., не один нормальный охотник не даст собаке погрызть свою лису. Даже когда мы приводим своего кобеля [на станцию], нормастер говорит: «Я вам не дам контактКонтакт — момент, когда собака настигает и хватает зверя., зачем мне это надо». Пусть бегают просто. Он дает самую быструю лису, она бегает по норе, а за ней бегает собака.
Девонин: Собака чувствует запах лисы, она устает. Все, она как бы уже поохотилась. Лиса побегала. Все счастливы.
Мещанинова: Нормастер просто не дает схватку: «Зачем? В очередной раз посмотреть, что ваша собака возьмет за горло мою лису? Идите в жопу». Просто стоит погрузиться в этот вопрос, как и чего устроено. Наши нормастера были готовы сами (…) [избить] браконьеров, потому что те порочат их же репутацию.
Девонин: К тому же люди, которые живут на этих станциях, они не покупают мясо в магазине. Их семьи питаются диким зверем. Они не ради забавы это делают.
Мещанинова: Да, они убивают, например, лося, а потом всю зиму семья питается этим мясом.
— Наверное, поэтому вы и взялись за это место, потому что это ваш метод — брать что-то, казалось бы, очевидное и рассказать, что там все сложней, чем кажется?
Мещанинова: Отчасти да. Мне нравилась сама мысль, что мы все-таки берем неоднозначное пространство, про которое мало кто знает. С одной стороны, оно шокирует, а с другой, задает большое количество сложных вопросов. Вопросов цивилизационного толка. Это интересная задача — вдруг попробовать разобраться в отношениях «человек-животные-природа».
— Степан, в сцене, где ваш герой засыпает с собаками, а потом утром просыпается с ними, вы правда спали с собаками?
Девонин: (шутит) Ага, да, вся группа уехала в отель есть-спать, а я всю ночь с собаками спал. Ну так, чтобы вжиться. Закрыли с собаками и сказали, пока не доснимем — не выйдешь (смеется).
— Мне кажется, Наташа такой режиссер, что вполне себе такое может позволить.
Мещанинова: (смеется) Да уж, давайте убьем мужа ненароком.
— Наташа ревнует вас к другим режиссерам?
Девонин: А я у других и не снимаюсь! Меня не берут (смеется).
Мещанинова: Нет, не ревную, конечно. Я только за, чтобы Степа больше снимался у хороших режиссеров.
— Расскажите, как вообще проходил кастинг всех героев?
Мещанинова: Под Степу писали роль. С [Евгением] Сытым
было так, что мы очень долго не могли найти артиста на эту роль. Мучались-мучались.
— В чем была сложность?
Мещанинова: Все не могли уловить тот странный юморок. Все начинали либо комедийно играть эту роль, либо хохмить, а там мент Володя был написан как такой, даже не знаю, как описать, стеб на серьезных щщах. Никто не мог это сделать органично, кроме Сытого. Он сделал самопробы, находясь в Кемерове на какой-то рыбалке. Попросил своих друзей ему подыграть, и они сняли отдельную прекрасную сцену. Прямо короткометражка какая-то. Мы его по этому видео утвердили тут же.
— А вот то, что он слушает старый рок, — это было в сценарии?
Мещанинова: Нет, это мы придумали, когда натуру выбирали. Мы пришли с художниками на эту веранду, где персонажи пьют, и она оказалась такой тоскливо-деревянной. Я подумала, что если они будут без дискотеки просто пить, то будет совсем сермяга, русская пьянка. И мы придумали, что у них отличный вечер вообще: дискобол крутится, музыка играет, старый рок. Такая дополнительная краска, что мент Володя еще и меломан.
Яна Сексте — мы ее примерно предполагали, когда писали сценарий. Когда она пришла к нам, практически сразу поняли, что это она, и утвердили. Долго искали Николая Ивановича — всю Москву пересмотрели, весь Питер, пока вот не встретили [Дмитрия] Поднозова
. Он правдоподобнее всех это делал, не боясь животных.
— Не у Николая Хомерики его увидели (Поднозов играл в сериале «Тайны города Эн». — Прим. ред.)?
Мещанинова: Нет, его кастинг-директор привела. Я его даже не знала раньше и нигде не видела. Мы уже даже настолько отчаялись, что уже Гармаша пытались пригласить на пробы. А Катя Васильева, которая играет Нину, она известная в юности артистка, но давно не снимается, но преподает. Степа про нее случайно вспомнил. Мы тоже посмотрели много актрис, но они все в этом возрасте очень стараются за собой следить в плане косметологии, волос и так далее. Невозможно было поместить в деревню ни одну из них. А Катя прямо приехала на кастинг с огорода, у нее свой дом, грядки. Она такая с руками рабочими, с загаром огородным.
— А кто придумал, чтобы трейлер смонтировал режиссер Сергей Лобан?
Мещанинова: Мы просили его это сделать, начиная с весны. Он никак не мог придумать концепцию этого трейлера. Мы хотели, чтобы он сделал его изначально, но он никак не мог разразиться. Поэтому сначала нам сделали другой трейлер, а потом Лобана пронзило что-то, и он сделал спустя время.
— Оффтоп: почему он больше не снимает? Это одна из главных загадок современного русского кино? Где Лобан?
Девонин: Здесь он живет рядом. Мы очень дружим.
— Почему ему никто не помогает запуститься?
Мещанинова: А ему невозможно помочь, ему это не нужно. Ему даже кто-то что-то предлагал. Затык в том, что Лобан — это законченная вселенная, сама на себе завязанная. Пока он сам не доделает свою мысль, которая у него определенно есть, он не выпустит. Но он движется к тому, чтобы она воплотилась в кино. Просто очень долго.
Девонин: Я его спрашиваю: «Лобан, когда ты уже меня снимешь в новом кино?» Он говорит: «Ну смотри, мозги обновляются каждые 10 лет». Я говорю: «Вот уже подходит десяточка». Он такой: «Нет, я сейчас подумал, что каждые 15 лет обновляются». Я же так состарюсь совсем, вообще буду никому ненужный (смеется)!
— Нет ли такого, что когда вы перешли из документального кино в игровое, то тоже появилась какая-то закрытость от жизни?
Мещанинова: Ну да. Есть дефицит обычных людей. Но у меня есть вдохновители — семья Степы. Мы к ним часто ездим, там все очень яркие люди. Я периодически записываю за ними фразы и характеры, то, чего и не придумаешь. У меня, например, во всех фильмах есть какие-то моменты, где я вдохновлялась степиной семьей. А так вообще, правда, дефицит. Общаемся только с режиссерами, продюсерами и вот журналистами.
— Как так получилось, что во всех твоих фильмах и сценариях все происходит в каком-то герметичном пространстве? Будь то «Война Анны» или «Сердце мира».
Мещанинова: «Война Анны» это была Леши [Федорченко] идея. Просто так совпало, что она писалась вместе с «Аритмией».
— Даже если взять «Аритмию», то она тоже заключена в закрытой среде медиков.
Мещанинова: Я себе не представляю человека вне профессии. Тут мы с Борей [Хлебниковым] сошлись. Потому что человек вне профессии — это кто?
Девонин: Человек вне профессии — это хипстер.
Мещанинова: Мне правда интересен человек и то, чем он занимается. Потому что мы, как люди, состоим на 80% из того, чем мы занимаемся. С человеком без профессии я даже не представляю, о чем разговаривать. Поэтому в моих сценариях всегда важна такая конкретика.
— Тогда какая профессия будет в вашем следующем сценарии или фильме?
Мещанинова: Следующая профессия будет моряки-рыболовы, про которых мы пишем фильм с Борей. Это идея продюсеров. Существует такая неизвестная книжка «Три минуты молчания» Георгия Владимова, написанная еще в 1969 году. Мы написали сценарий по мотивам, потому что там несовременный ни язык, ни отношения, ни мир. Но оставили фабулу и персонажей. А вот свое следующее кино уже хочу снять не про профессию, честно говоря, а про определенный возраст. Про стариков, которые в первый раз в своей жизни выезжают на море, и у одного из них странным образом начинается курортный роман. Дальше начинается подростковая катавасия.
— Подростковое кино про пенсионеров? О том, что в шестьдесят жизнь только начинается, — прямо к пенсионной реформе?
Мещанинова: Блин, да, может быть расценено как госзаказ.
Девонин: Неплохо, может, денег дадут побольше.
Мещанинова: Как говорит Хлебников, идем на госпремию.
— А какое участие принимает Хлебников в написании сценария? Он что-то вроде редактора?
Мещанинова: Мы не разделяем. Мы общаемся. У нас группа: я, Степа и Боря. Но в этой группе я единственный человек, который пишет. Степа и Боря помогают придумывать. Боря еще очень любит все (…) [подвергать критике]. Степа придумывает, Боря (…) [критикует], а я пишу. Мы как-то уже себя воспринимаем как группу единомышленников. То, о чем всегда как раз мечтал Лобан.
— Какие у Хлебникова были вопросы к сценарию «Сердца мира»?
Мещанинова: Да миллион. Пять драфтов было.
Девонин: «А теперь я буду задавать гадкие вопросы», — вот такой он.
Мещанинова: Они не то чтобы гадкие, они разрушающие, но очень полезные. Потому что мы их себе не задавали, а надо было. Когда ты на них пытаешься ответить, вот тут выявляются проблемы сценария. Что-то эффектное придумал, а оно не фурычит. Понятно, что когда мы пишем для Хлебникова, то его мнение главенствует, а когда для меня, то мое мнение главенствует. Я могу сказать: «Иди в жопу, Боря, со своим мнением». Например, ему всегда не нравилась сцена, когда Егор бьет себя ночью на контровом свете окна. Он решил, что это полная чушь, а самая важная сцена, где Егор плачет в кинотеатре. Мы сделали ровно наоборот: он в кинотеатре не плачет, а плачет ночью. Потому что это мне же потом перед журналистами отчитываться.
