Разговор с Петровым происходит в гостевом доме Petrov Avenue, который, как подсказывает название, открыл сам актер, чтобы в формате гостиницы комфортно принимать друзей из Москвы и гостей города. Все интерьеры оформлены кадрами из любимых фильмов Петрова: «Таксист», «Крестный отец», «Завтрак у Тиффани» и многих других. Каждый номер стилизован под отдельное кино: есть люкс «Хогвартс», есть номер Шерлока Холмса, есть номер по «Бриллиантовой руке» и так далее. Жаль, нет номера в стиле «Психоза» (хотя в коридоре висит постер Хичкока), но это было бы слишком. Есть даже свой мини-кинотеатр, куда Петров ведет журналистов смотреть фильмы о фильмах с Петровым. Петров рассказывает, что иногда сам ходит на фильмы с Петровым, спрятавшись за капюшоном на обычных киносеансах, чтобы лучше понять реакцию зрителей. Так что схожая сцена из «Звоните ДиКаприо!», где герой Петрова идет на фильм с собой, — неспроста. Петров вообще не стесняется своих амбиций: в интервью Юрию Дудю признался, что его цель — премия «Оскар». Чему искренне был удивлен его коллега по «Полицейскому с Рублевки» Сергей Бурунов у того же Дудя.
— Так действительно: почему «Оскар»?
— Когда чем‑то серьезно увлекаешься, то надо ставить самые высокие цели.
— Как ты представляешь себе технически? На «Оскар» же номинируются американские фильмы, по актерским номинациям тоже.
— Есть, например, вариант сыграть глухонемого. Или русского персонажа. Все возможно.
— Но когда ты жил в Переславле-Залесском, ты же наверняка думать не думал ни о каком «Оскаре». С чем у тебя ассоциируется родной город?
— Со спокойствием. Внутренним. Наверное, это идет оттого, что в Переславле у меня всегда был комфорт, которого я лишился, переехав в Москву во время учебы. Потому что переехать в общагу в семнадцать лет, когда ты еще ничего не понимаешь, это не то же самое, что переехать в более сознательном возрасте, в девятнадцать-двадцать лет, как я. Я попал из комфорта в абсолютный некомфорт, которому я очень благодарен, потому что он научил меня для начала справляться с бытовыми трудностями, а уже потом адаптироваться в обществе, искать себя и понять, что лучше быть собой. Вот с этим тоже ассоциируется.
— В оформлении отеля использовано множество фильмов (мы сидим в номере, оформленном в стиле «Гарри Поттера». — Прим. ред.). Ты сам их выбирал?
— Да, сам, но вместе с Денисом Быковым — художником-постановщиком «Полицейского с Рублевки», который помогал руками и мозгами нам все это делать.
— По какому принципу выбирали?
— Нравится, не нравится. То, что я всегда любил и сейчас иногда пересматриваю.
— По каким фильмам ты угорал, когда жил в Переславле?
— Я помню, когда вышла «Бригада», то мы с пацанами убегали смотреть — улицы замирали. Мы копировали персонажей — я, естественно, отдавал себе роль Саши Белого. Зализывали волосы назад, носили кожаные куртки. Не то чтобы мы вели какой‑то бандитский образ жизни. Были какие‑то стычки, стрелки, но драки я особо не любил. Если бы мне тогда сказали, что я потом буду сниматься у режиссера «Бригады», то я б, конечно, не поверил.
— То, что Алексей Сидоров был режиссером «Бригады», как‑то повлияло на твой выбор сыграть в его новом фильме «Т-34»?
— Конечно. Плюс сценарий и Леша как личность. Но, конечно, был такой момент: «Старик, офигеть, ты же снял «Бригаду». Сразу другое отношение к человеку.
— Как переславские пацаны реагировали на то, что ты стал выступать в театре?
— Нормально. Тогда всем было по девятнадцать, и сознание все равно уже было правильным. Если бы я вот в шестнадцать в театр пошел, тогда были бы вопросы. Но все равно, конечно, была неоднозначная реакция. Но уважали, так как я еще играл в футбол во дворе — и играл неплохо, а для них это было важнее.
— А сейчас они тебе за какую роль больше всего респектуют?
— За разное. Например, в «Законе каменных джунглей» я срисовывал Вадика с человека с похожей энергией, который родом из Переславля, а сейчас уже в Москве живет. Если бы он жил плюс-минус в обстоятельствах Вадика, он мог бы вести себя ровным счетом так же. Хотя он немножко другой человек, но поступки похожие. Я ему потом об этом сказал. Он обрадовался очень.
— Ты же понимаешь, что твое имя уже превратилось в бренд. Даже этот гостевой дом назван не абы как, а «Петров Авеню».
— Да, конечно, это специально для большего привлечения внимания, но название само собой пришло. Я увидел у Олега Евгеньевича [Меньшикова] табличку «Меньшиков Авеню», которую ему кто‑то, видимо, подарил. Я спер у него идею, но ему не говорил. Как собственно, не говорил, что мы нарисовали его здесь (на первом этаже красуется нарисованная сценка из «Покровских ворот» «А не хлопнуть ли нам по рюмашке». — Прим. ред.). Наверное, потом увидит где‑нибудь, вызовет к себе и… улыбнется.
— Никогда не думал взять себе псевдоним?
— Нет, никогда вообще! Как раз наоборот. Понятно, что Саша Петров — это самое простое, что может быть, как Ваня Иванов. Мне хотелось доказать, что дело не в имени и фамилии; что можно из простого имени сделать бренд и все что угодно. Главное — ты, а не то, какая у тебя фамилия. Думать надо не про звучную фамилию, а про профессию. Фамилия мне досталась от отца, так меня назвали родители — почему я должен это менять? Не важно, чем я занимаюсь, — актерством или чем‑то еще. Сейчас-то не путают.
— А как ты воспринял историю со шпионом из ГРУ Александром Петровым? Посмеялся?
— Я уже устал от этого смеяться, если честно. Конечно, мне все писали, присылали.
— Но при этом ты сам недавно сыграл шпиона в фильме «Герой»! Он из ГРУ?
— Он там даже из еще более специального и засекреченного отряда.
— Раз речь зашла о разведке — ты бы, например, согласился сыграть молодого Владимира Путина, если бы предложили такую роль?
— Для начала, я бы прочитал сценарий, если история была бы крутой, то конечно бы согласился.
— Правда, что ты начинал карьеру с пьесы Василия Сигарева «Божьи коровки возвращаются на Землю»?
— Да, это был наш выпускной спектакль в ГИТИСе. Мне очень нравится эта пьеса. Мечтаю ее когда‑нибудь увидеть в кино — со своим участием или нет, не важно. Вася [Сигарев] очень своеобразный человек сам по себе, и творчество у него своеобразное. У него очень много жесткого в пьесах, но они мне близки и понятны. Он давно ничего такого не снимал, но его фильмы вроде «Волчка» и «Жить» очень крутые. Это искусство.
— У тебя в фильмографии есть жесткие фильмы, а есть роли шпионов, танкистов, олимпийцев. К чему из этого больше тяготеешь?
— Хочется разного. Если выбрать одно направление, то тогда точно быстро надоешь всем. Не должно быть такого: «Я артхаусный артист и снимаюсь только в сложном фестивальном кино». Актер должен быть в разных направлениях. Я и дальше пытаюсь делать разные роли. Слежу за тем, чтобы не участвовать в том, что уже, возможно, делал.
— Перейдем к «Звоните ДиКаприо!» Правда, что режиссер Жора Крыжовников до последнего скрывал концовку?
— Он скрывал от всей съемочной группы. Дело в том, что я выбрал такой способ подготовки к роли, что я не читал сценарий «Звоните ДиКаприо!». Я прочитал сценарий только к первой серии, а дальше не читал, но никому этого не сказал. Андрей Николаевич (Жора Крыжовников. — Прим. ред.) тоже этого не знал. Я рассказал ему об этом только на нынешнем «Кинотавре», когда почти все уже было отснято. Были еще досъемки, и они как раз переписали финал. Чтобы я был в равных условиях с другими артистами, я попросил сделать так, чтобы никто не знал финала. Николаичу очень понравилась эта идея, поэтому все ходили по съемочной площадке и гадали, чем же закончится. Делали ставки, спорили. Потом нам всем рассказали — нашу реакцию засняли на камеру. Думаю, скоро это видео выложат.
— Учитывая, что в пилотной версии «Звоните ДиКаприо!» играл другой актер (Кирилл Плетнев. — Прим. ред.), то эта роль не писалась специально под тебя?
— Нет, но, думаю, она переписывалась под меня. Я считаю Андрея Николаевича одним из самых мощных режиссеров российского производства на данный момент, поэтому абсолютно доверял ему, был пластилином в его руках. Просто подходил и спрашивал его, что было до сцены и что будет после сцены, чтобы понять состояние. Ведь я не знал сценария. Для меня каждый съемочный день был открытием. Я как будто складывал пазл, потому что все снималось вразнобой. Только уже под конец у меня в голове сложилась полная картина.
Но, мне кажется, это был правильный способ подготовки. Потому что если бы я знал сценарий, то в каких‑то сценах я бы попытался реагировать по-другому и сложился бы другой персонаж. Например, в сцене, когда Егор режет ножом Льва, я еще не знал, из‑за чего это произошло. Мне просто сказали, что вот возьми нож, иди и пырни его. Поэтому это так страшно и неожиданно выглядит. Плюс при таком способе у тебя на съемках обостряются все рецепторы — нужно впитывать информацию и слышать все, что говорит режиссер и сценаристы. Вырастают локаторы, чтобы цепляться за каждое слово, за каждую букву.
— При этом «ДиКаприо» уникален еще и тем, что это фильм в фильме, то есть сериал в сериале, съемки про съемочную площадку. Там действительно много правдивых и автобиографических вещей?
— Думаю, очень много из жизни Андрея, то, что он где‑то видел, подсмотрел в жизни сценаристов. Они, конечно, молодцы, что сделали так правдиво.
— А из твоей жизни что‑то перетащили в сериал?
— Их информации было гораздо больше.
— То, что он посвящен такой теме, как ВИЧ, для тебя это было важно при выборе проекта?
— Нет, дело не в этом. Они, конечно, сделали важную вещь, потому что там наглядно показано, кто может заболеть, как может заболеть. Как провериться и так далее. Не то чтобы: «Ребята, смотрите, идите туда‑то» — а на примере живой истории. Но так или иначе, тема ВИЧ там все равно инструмент драматургии.
— По-твоему, сериал несет просветительскую функцию?
— В итоге несет, конечно.
— У тебя не было таких историй, когда ты бы узнавал, что кто‑то на съемочной площадке ВИЧ-инфицирован?
— Нет.
— А если бы такое случилось? Как бы реагировал?
— Не знаю.
— В сериале это один из поворотных моментов: все сбегают со съемок, узнав о болезни героя. Это жутко.
— Но это и круто, когда зрительски так реагируешь.
— Как ты думаешь, есть ли в этом особый актерский садизм по отношению к своим персонажам, что чем хуже твоему герою, тем лучше для роли?
— В этом актерское счастье.
— В конце ты можешь оставить самому себе записку, которую ты хотел бы прочитать 1 января. Что в ней будет написано?
— Верь в Деда Мороза.
