— Много ли вы знали о Вирджинии Вулф, прежде чем присоединились к фильму?
— Нет, не то чтобы. Я читала «Свою комнату», когда училась в актерской школе. Мне тогда было 17–18 лет, особенно помню, как я читала ее в поезде, пока час добиралась до школы. Это правда было так судьбоносно… Никогда раньше не читала ничего подобного. Именно ясность этой книги отзывалась во мне. Так легко было следовать четким аргументам в пользу независимости и равенства полов. Это тогда много значило для меня. Затем спустя годы я прочитала «На маяк». Просто так взялась и, конечно, мне понравилось, потому что это невероятно написанная вещь. Тем не менее, Вирджиния Вулф не была таким уж весовым писателем для меня. Думаю, бывают такие авторы, которые ставятся своего рода краеугольным камнем вашей жизни — у меня так было с другими писателями, но не с Вирджинией Вулф, которую я недостаточно знала. А потом Чания (Баттон — режиссер. — Прим. ред.) попросила сделать этот фильм. А я даже ничего не знала про отношения между Вирджинией и Витой Сэквилл-Уэст!
— Что вы делали, чтобы убедиться, что корректно изобразили одну из икон мировой литературы?
— Сыграть реального человека — крайне сложная задача для актера. Существует огромная ответственность, будь то менее известная фигура или кто‑то великий как, например, гениальная Вирджиния, которая повлияла на жизнь многих людей. Так что нависает большая ответственность. А еще я так внезапно осознала ее литературное орудие, поэтому чувствовала, что мне надо бы поплавать в этом. Я поехала в Лондон, чтобы начать подготовку к производству, и просто ухнула в литературу. И я почувствовала такой неподъемный груз, чуть ли не сдулась в самом начале, а потом достигла такого пика ужаса, что просто подумала: «Все, что я могу сделать, — это представить свою версию ее».
— Вы читали письма Вирджинии и Виты?
— Поэтому я прочитала много писем. Они оказались такими прекрасными. С точки зрения работы над проектом, имея запечатленные мысли и психологические рельефы, изложенные таким красивым образом, эти письма оказались бесценны для меня. Кроме того, она (Вирджиния Вулф. — Прим. ред.) была заядлым хранителем дневников и документировала все о своей личной жизни. Мне кажется весьма очаровательным, когда люди так делают. Не так давно я читала дневники Сьюзен Зонтаг — это так увлекательно, читать дневники женщин, да и мужчин тоже, что ты задумываешься: «Очевидно, вы настолько блестящие писатели, раз считаете, что однажды кто‑то их прочтет». Потому что мой дневник такой скучный!
— Как вы думаете, что делало отношения между Вирджинией и Витой такими особенными?
— Думаю, что Вирджиния нашла Виту привлекательной, потому что она олицетворяла то, чем Вирджиния сама не являлась. Вирджиния была очень осознанной, поэтому хорошо понимала свои возможные недостатки. И одним из них была ее связь с сексуальностью и собственным физическим телом. Вирджиния страдала от болезней. Это было действительно изнурительным для нее в течение долгого времени. У них не было лексики, чтобы выразить то, что сегодня мы бы выявили как диагноз (термин «биполярный» тогда еще не был придуман). Люди не понимали таких вещей, как переутомление надпочечников. Но вот настолько она была выведена из строя из‑за телесных страданий. У нее были изнурительные головные боли. Она мало ела, неделями лежала в постели и страдала.
— Из‑за этого тоже высказывалось предположение, что это повлияло на ее мужественность?
— Мы ничего не знаем наверняка о сексуальной жизни Вирджинии Вулф. Есть множество ученых, которые писали о том, что в ее раннем детстве было что‑то с задержкой сексуального развития. Но кто знает. Мы не знаем, какими были ее физические отношения с Леонардом (мужем писательницы. — Прим. ред.). Есть только свидетельства того, что у них были проблемы в их первую брачную ночь. Говорят, что во время медового месяца у нее был срыв, но мы не знаем, было ли это связано с сексуальной стороной вопроса. Но, учитывая все это, я думаю, что Вита появилась в ее жизни неслучайно и стала чем‑то ярким в ней. Она была такой мужественной — это то слово, о котором я все время думаю. Она была такая живая и сильная, у нее была энергия.
— Как эти качества Вирджинии проявились в ее одежде и образе?
— Ее силуэт довольно базовый и почти естественный, как будто в ней что‑то очень простое. Поскольку Вирджиния не была той женщиной, которая физически чувствует себя привлекательной. На самом деле, она была крайне не уверена в своей внешности. Поэтому для меня было важно, что, например, я не пользуюсь косметикой в фильме. Это был мой выбор, потому что я чувствовала, что нужно упростить и сыграть приглушенную роль.
— Когда вы познакомились с Чанией и она предложила вам роль, какими были ваши первые мысли?
— Я была очень напугана этой затеей. Чания говорит, что была шокирована тем, как я быстро согласилась, хотя мне казалось, что это заняло у меня какое‑то время. Мне просто нужно было кое‑что взвесить, потому что это испугало меня и я действительно не знала, как сыграть ее. И это было настолько ошеломляющим для меня, даже на уровне концепции, поэтому я сказала «да», просто потому что это было риском, который чему-то научит меня. И я согласилась.
— Джемма Артертон уже была на борту в то время. Вы знали ее до этого?
— Нет, я никогда не встречала ее раньше, но я правда всегда восхищалась ее работами в кино. Но еще она неординарная театральная актриса. Она потрясающая актриса. Поэтому я очень хотела с ней поработать. В начале мы немного поговорили по скайпу. Я помню, что прежде чем я окончательно согласилась на работу, мы просто початились около двух часов. Я была в Чикаго, потому что тогда еще снималась в фильме «Вдовы», а она была в Париже, и я думаю, что мы поделились нашим общим ужасом перед мыслью об этом. Это было обнадеживающе — узнать, что я не одна, кто говорит: «Боже мой, мы действительно собираемся пойти туда и сделать это». Мы всегда знали, что собираемся открыть своего рода ящик Пандоры и просто посмотреть, что произойдет. Это раскрепощает.
— Давала ли вам Чания намеки на то, что нужно исследовать, какие‑то идеи для персонажа?
— Одна из вещей, которую сказала мне Чания: «Пожалуйста, не думай, что ты должна знать все». Ты не можешь прочитать все, если ты не Гермиона Ли, которая написала оригинальную биографию («Романы Вирджинии Вулф». — Прим. ред.). Поэтому я прочитала то, что меня заинтересовало. Я была своего рода психологическим детективом. Я имею в виду, что все мои друзья, которые знали меня в тот период подготовки к Вирджинии, остались вне недосягаемости — я буквально каждый день часами запиралась наверху в комнате, и у меня повсюду были эти штуковины с подчеркнутыми линиями от маркеров. Но я люблю такое. Я была заучкой в школе. Я действительно любила историю. Была абсолютным ботаником и всегда много читала. Так что это было какая‑то радость с намеком на ужас.
— Думаете, Вита и Вирджиния были влюблены?
— Это так забавно, что вы говорите о влюбленности, потому что это бывает так редко. Я имею в виду, а что это вообще значит? Но я думаю, что Вирджиния была сильно привязана к Вите и физически, и морально. Она хотела быть рядом с ней. Мы с Джеммой [Артертон] обсуждали еще в самом начале, что они были абсолютно одержимы текстовыми сообщениями. Они бы переписывались друг с другом посреди ночи. Тогда это было бы похоже на: «Положи этот чертов телефон». И в этом есть что‑то потрясное — как и в нашем фильме, использующем множество писем, — это взаимные уступки, борьба за власть между ними. «Я дам тебе так много, но на самом деле я собираюсь защитить себя». Думаю, Вирджинии было действительно трудно раскрепостить себя и психологически, и физически, и сексуально.
— Вы думаете, что они хотели бросить вызов нормам общества?
— На самом деле, они были очень честны в том, что они пытались сделать. Я думаю, что они хотели поэкспериментировать с тем, как прожить жизнь. Каково это, на самом деле жить своей жизнью. Не казаться чем‑то, не жить ложью, основанной на предвзятом представлении о гетеронормальном браке, моногамии и сексе. Поэтому, когда думаешь о них, читаешь то, что они написали, или когда смотришь на то, как они жили, — в этом была настоящая правда. Я сразу поняла, что они не делали это напоказ. Они стали своего рода скандальными и интересными для людей, потому что они были совсем другими, но на самом деле в их собственном маленьком пузыре они были достаточно изолированы и просто делали это для себя.
— И каковы были последствия этих отношений?
— У них были проблемы с этим. Легко ли жить на этой границе свободы против обязательств, против понятия брака, когда вы бросаете вызов той самой формуле, по которой живут все? Когда читаешь письма, то с самого начала чувствуешь, что Вита и Вирджиния были честны друг с другом. Они были честны, когда хотели увидеть друг друга, были честны в том, как трудно одному найти другого, как сильно один человек разбивает сердце другого, как много они требуют друг от друга, если чувствуют что они нечестны. Они были очень смелыми.
— Вы считаете их прогрессивными?
— Одна из вещей в их отношениях, которая выявилась на экране, — это то, что они были очень прогрессивными женщинами, и по сей день их действия остаются прогрессивными. Они были писателями. Они делали ту работу, которой хотели заниматься. Я имею в виду, что Вирджиния Вулф пишет так, как никто никогда не писал и не пишет до сих пор. Но они не маркировали свою собственную сексуальность. Их мужья не маркировали это. В фильме мы тоже не вешаем ярлыки. Это действительно было так: «Любовь есть любовь, давайте просто позволим этому исследованию быть». Опять же, это было трудно для их мужей и для них самих. Они были прогрессивными в том смысле, что они были открыты вместе. Их видели на публике. Я имею в виду, что это было очень скандально, это было все еще незаконно, но они сделали это, я верю в это, потому что они очень-очень хотели быть рядом друг с другом все время.
