5 лучших фильмов на фестивале «Окно в Европу» в Выборге

Россия сегодня. С неба не сходит багрянец кровавого террора и многовековой исторической памяти. Где‑то в прицерковном интернате тихо молится слепая Настя (Василиса Денисова). На Настю обратил внимание большой и богатый человек (Максим Суханов) и сделал судьбоносное предложение: зрение в обмен на замужество. Девушке предстоит непростой выбор, который еще и осложняется тем, что настоятельница Серафима (Надежда Маркина) убеждает Настю остаться незрячей, принять монашество и навсегда отказаться от мирских забот.

На «Окне в Европу» в Выборге фильм Константина Лопушанского («Роль», «Гадкие лебеди») прорычал как гром среди ясного неба. Это совершенно бесцеремонное, старомодное и на сто процентов авторское кино. Худшее в нем, чересчур сгущенная критика института власти, цементирующие звягинцевские олицетворения. Брошенные по первому плану символы духа времени: футболки с изображениями президента и портрет патриарха на самом парадном месте в монастыре. Лучшее — лантимосовская бескомпромиссность не только из‑за вывихнутой перверсивной режиссерской оптики и схожих сюжетных поворотов, но и в роковой неотвратимости драматургических ходов.

Герой Максима Суханова страдает от недиагностируемых болей и испытывает иррациональную боязнь цыган. Он живет в замке, который охраняют люди в форме и с автоматами. Он проклятый властью человек, приводящий в дом святую по своей природе девушку. Сам герой говорит, что власти без крови не бывает, а потому верит цыганке, предсказавшей его покушение. Казалось бы, он способен защитить себя от всего, кроме кликушества, от которого не спрятаться, не скрыться. И Настя для него — гарант его духовного здоровья, он не способен поверить в Бога, но способен признать то, что ее вера спасет и его душу. От проклятия, естественно, не откупиться, а Лопушанский делает проклятие национальной бедой, если не национальной идеей. Кажется, что все политические революции, репрессии и реформы как раз его рычащие плоды. В финале главная героиня, спотыкаясь, толкает за собой чемодан с вещами и идет мимо торжественно раскатанной красной дорожки. Она свернула куда‑то не туда и продолжает брести в тусклую, мутную неизвестность. Ведь чтобы обрести веру, русскому народу всегда приходилось оказываться по ту сторону черного стекла.

«Сквозь черное стекло» — это такой оживший церковный самиздат, намеренно выкрашенный в цвета библейского апокалипсиса, притча во языцех. Местами Лопушанский будто намеренно опошляет фильм, чтобы не сбить пророческий, скорее даже как раз кликушеский пафос, сгущающий коллективные народные страхи.

Художница Антонина (Надежда Горелова) переезжает из Санкт-Петербурга в область, поближе к своему мужу, тоже художнику (Владимир Мишуков), который по сфабрикованному делу оказался в тюрьме. Антонина устраивается в сельскую школу учителем черчения и МХК, берут ее очень неохотно, потому что нет педагогического опыта, и вообще она несет какую‑то очень созидательную энергию, на которую у других педагогов нет ни желания, ни сил. Дети будут ходить рисовать на пленэр и узнавать про Леонардо да Винчи, а внутри коллектива начнет зреть полное непонимание целей Антонины.

Наталья Назарова, отметившаяся религиозным драматическим фильмом «Дочь» в 2012 году, в «Простом карандаше» продолжает исследовать русскую провинцию, вглядываться в лица, точно как Алексей Чупов и Наташа Меркулова в «Человеке, который удивил всех» и так же, как и они, рассматривать в людях, простых, как карандаши, фундамент неподдельной, нетронутой, будто бы первозданной красоты.

Герои Назаровой ни больше ни меньше герои Ильи Авербаха, а фильм практически парафраз «Прошу слова» Глеба Панфилова. Идеи гуманизма Антонины, разумеется, разбиваются о неготовность и неспособность коллег-педагогов выйти из привычной стагнации. Камера Андрея Найденова («Эйфория», «Кислород») застигает героев в импрессионистском свете полотен Дега и композиции, например, его «Гладильщиц». А Антонина в красном тренче, изучающая свет посреди скупых областных пейзажей, — вылитая женщина в саду Моне.

«Простой карандаш» по своей натуре трескучее, печальное тютчевское стихотворение, сперва возвращает мыслями к германиковской «Школе», кажется, никто за почти уже десять лет в российском кино так точно не подмечал школьные нравы, а ближе к середине эволюционирует в будто бы послевоенное советское кино. Происходит это неслучайно. Сюжетные трафареты с мужем, которого власть ссылает в колонию, разговоры на кухне в коммуналке и учительский квартирник с танцами плечом к плечу как из глубоких семидесятых не что иное, как наследие советского соцреализма, в котором Назарова не просто уважительно аккуратна, но и удивительно точна.

Михаил (Александр Карнаушкин) работает сторожем в старом автобусном парке, когда‑то раньше он рисовал картины, но сейчас совсем не идет. Однажды знакомая с работы предлагает Михаилу вывезти, по ее словам, никому не нужный металлолом, чтобы продать. За воровство почти сразу сторожа увольняют, а тут еще и совсем не кстати звонит дочь (Анна Махлина) и говорит, что ждет первенца. Самое время попытаться продать старые картины и подыскать новую работу охранником, но что же делать, если просто хочется жить.

Михаил из «Седьмого пробега» бесспорно искренней непосредственностью похож на Ивана Сергеевича из прошлого фильма Виталия Суслина «Голова. Два уха». Суслин вообще строит свою своевременно несовременную кинематографическую вселенную, опираясь на классиков начала XX века. В «Голове. Два уха», действие которого происходит в Воронеже, это были уроженцы города Бунин и Маршак, здесь уже чувствуется влияние чуть ли не Бьянки. Настолько путешествие пожилого человека с детскими глазами напоминает «Как муравьишка домой спешил» и «Мышонка Пика».

Важный аспект, что именно в «Пробеге» как таковые антигерои действительно отсутствуют даже в иносказательном и сказочном смыслах. Главный враг Михаила — собственная невозможность выразить мир через талант, через работу кистью. Потому что таланта, по правде говоря, нет. Это отправная точка злоключений и сотрясающей нежной тоски. Поэтому работая на натуре, Михаил, сжимая кисть в руке, остается перед белым холстом бумаги. Его рефлексия от невыразимости окружающей красоты достигает своего предела, когда старик заключает в объятия огромный ствол старого дерева. По форме фильм Суслина удивителен, весь он состоит из неочевидных, емких и очень запоминаемых символов: куча тыкв в прихожей, резка бетонного блока, который нужно будет нарисовать, бахтинский карнавал на широкую Масленицу.

«Седьмой пробег», в общем-то, про щемящее ощущение из песни Шевчука: «Я так мал, а вокруг все огромное». На Прощеное воскресенье можно позвонить другу и услышать закономерное «Бог простит, и я прощаю», чтобы вновь продолжить бег, а в конце концов успокоиться и слушать, как ивы шумят вечным покоем.

«Хроники ртути» Бена Геза и Саши Кулак участвовал в конкурсе копродукции, хотя, как смеялись сами режиссеры, вся копродукция в том, что американец и русская скинулись деньгами. Это история города-призрака под названием Новая Идрия, забытого и покинутого миража, одного из десятков подобных шахтерских городов, разбросанных по всей Америке. Одинокие люди подпирают шляпами горизонт, кто‑то иногда приносит на гаражную распродажу значки, ордена и всякую всячину, рассчитанную на случайных заезжих туристов. Вдруг покажется, что невыразительный кадр с фасадом дома затянут, как тут же откуда‑то с крыши грохнутся шипящие друг на друга кошки, а затем вновь тишина. Время здесь застыло, попросту остановилось.

В диалоге с картиной интересно существует рисованный конкурсный мультфильм «Пять минут до моря» Натальи Мирзоян. В нем мама наказала девочке вылезти из воды хотя бы на 5 минут, дальше следует отсчет времени, игра в переглядки с циферблатом. Время, текущее вокруг своим чередом, оказывается переформулировано. Медленно летящий самолет похож на птицу, а полет мухи над ухом кажется неумолимо долгим. Девочка допивает через трубочку почти испарившийся от жары напиток, на дне, кажется, уже тот шахтерский городок, а затем с помощью трубочки начинает менять очередность событий. Время становится управляемым, а ожидание на солнцепеке рисует картины измененной действительности.

Один из героев «Хроник ртути» в начале картины вспоминает важные слова Сьюзен Зонтаг: «Люди — туристы в собственной реальности». Цитата действительно относится к образам всех главных героев всех пяти фильмов. В завершении «Хроник ртути» следует титр об умерших, что только что наполняли энергией кадр. Призраки своих садов и полузабытых тракторов оставили землю близ Сан-Бенито, штата Калифорния. А в финале «5 минут до моря» пожилой Моисей, проследовавший с женой к морю, неожиданно умирает от старости, поэтично исчезая и рассыпаясь на сотню убегающих по водной глади мальков. Их реальности схлопнулись, но обязательно будут и другие. Так Зонтаг не говорила, но, думается, верила.

С полным списком победителей «Окна в Европу-2019» можно ознакомиться на сайте фестиваля.