В портовом чилийском Вальпараисо ничего не происходит и все развлечения нужно придумывать самим. Блондинка то с грубоватыми, то с нежными чертами лица Эма (офигительная, иначе не скажешь, Мариана ди Джироламо) занимается танцами: бродит по городу, подворовывает движения у стрит-танцоров (в основном реггетон) и переносит опыт с улиц в экспериментальную данс-труппу. Эму ночами мотает по квартирам подружек (они либо би, либо лесби), днем она работает в маникюрном салоне торгового центра.
Ее бойфренд Гастон (Гаэль Гарсия Берналь), не бывший, но и не то чтобы актуальный (все сложно), пытается быть современным хореографом в мире не своего поколения. Гастон считает себя визионером, а танцовщиков — пластилином, но детки и сами в порядке, поэтому часто ставят его на место — улицы живут своей жизнью и благополучным белым мужчинам этого не понять. Бедность, плоды сексуальной революции, молодость без вектора и тело как единственная собственность и политический актив.
У Эмы с Гастоном разница в 12 лет и не очень счастливое прошлое: переживая о бесплодии, они усыновили колумбийского мальчика Поло. Малолетний хулиган устроил домашний пожар, поджег волосы сестре Эмы, и его сдали обратно в приют. Эма и Гастон переживают отказ от ребенка каждый по-своему: ее колбасит на сцене, его так глубоко внутри, что изо рта выходят только самые глупые слова. Эма все пропускает через тело — и в трениках Adidas и худи Opening Ceremony (не очень понятно, как на это заработала маникюрша) танцует в порту, соблазняет женщин и пытается разобраться, мать она или не мать. Танец для нее — вид паники: она любит танцевать, потому что боится говорить.
Чилиец Пабло Ларраин вырыл «Эмой» себе могилу и устроил бешеные танцы на ней — кажется, фильму суждено провалиться везде, даже если на афишах появятся фестивальные ветки. С движением у Ларраина нежные, многолетние и противоречивые отношения, как у Эмы с Гастоном: еще со времен «Посмертно» и «Тони Манеро» танцы откровенно не даются режиссеру, но Ларраина к ним все равно тянет. На этот раз получается что‑то фантастически самобытное: клоузапы дебютантки с совсем не киношными данными, с середины фильма — сатанинская мыльная опера с семейными дрязгами, а иногда это похоже на клипы Рианны, Бейонсе и Карди Би с тверком, но без захвата дворцов. Дискотеки много — с красивыми сникерсами, небалетными телами, на асфальте, под которым пляж. Как и в другом чилийском фильме — «Фантастической женщине» — глупое и бытовое смешивается с диким и подсознательным.
Ларраин уже настойчиво следил за одной женщиной — в «Джеки» с Натали Портман его камера моталась за вдовой Джона Кеннеди в первые дни после его убийства. Портмановская Джеки не получила никакой народной любви — белый шум и морок вокруг вдовы Ларраину так и не поддался. Психоз Эмы не поддается снова, и в этом уже чувствуется режиссерская отвага — браться за невыразимое, продолжать это не выражать, а еще лить сироп, звать Берналя со взглядом восьмилетки и снимать неоновый секс всех со всеми. Если это «Экстаз», то веганский, если «Три цвета. Синий», то откровенно идиотский — и в этом магия «Эмы», фильма сплошных проваленных попыток.
«Эма» — пример нового скомканного кино, трансгрессивных фильмов о теле без всякой трансгрессии. Самое время придумать жанровую категорию — пусть это будет боди-мамблкор. Жозефина Декер сняла фильм о биполярной актрисе «Мадлен Мадлен», чье расстройство то становится спектаклем, то переходит в жизнь. Брейди Корбет ангажировал Натали Портман на манифест о поп-культуре «Вокс Люкс». Алекс Росс Перри снял «Ее запах» про недо-Кортни Лав до и после нервного срыва. Габриел Маскару — «Божественную любовь» о сексуальной секте удовольствий. Рефн — «Неонового демона» об инициации в гламурном мире. Анна Роуз Холмер — «The Fits» о чернокожей танцовщице с загадочными эпилептическими припадками, а Йоаким Триер — «Тельму». Лукас Донт — «Девочку» о трансгендерной балерине. Андреа Арнольд — «Аквариум» о гопнице, убегающей в танец от злых улиц. Селин Сьямма — «Девчонок» о подростковых девичьих бандах. Джулия Дюкорно — «Сырое» о каннибалке, теряющей девственность. Все эти фильмы — с одной ветки одного дерева и с легким ароматом арджентовской «Суспирии»: про то, что тело — последняя территория сопротивления, то неотчуждаемое, что еще осталось. Страшно писать в кинорецензии слово «бодипозитив», но лучше слова для этого метода не подобрать: Ларраин так же одержим телом и нежно обхаживает его камерой.
Мог бы получиться второй «Экстаз», но автор «Эмы» явно этого не хочет. Его нежные оргии и танцы — про полиаморию, а не про смерть: пока танцуешь, ты антитруп. Про то, что невозможно понять, кого любишь и что хочешь, а тело шлет противоречивые сигналы, но, кроме него, положиться не на что. Про то, что улицы и искусство окончательно не поженить. Да и людей окончательно не поженить — семья расщепляется по нескольким людям, а верности не существует. В конечном счете жить в моменте для автора селф-хелп-бестселлера и маникюрщицы из Вальпараисо — бесконечно разные вещи, описанные одним затасканным выражением.
Алисы Таежной
