Драмы

«Щегол»: честная, но унылая экранизация Донны Тартт

13 сентября 2019 в 19:24
Фотография: Каро-Премьер
Станислав Зельвенский — об экранизации «Щегла», которая разочаровала и тех, кто читал книгу, и тех, кто просто ждал большое оскаровское кино.

Нью-йоркский подросток по имени Теодор Декер (Оукс Фегли, потом Энсел Элгорт) идет с мамой на выставку европейской живописи. В музее гремит взрыв, мама погибает, Тео, сам не вполне понимая зачем, забирает из развалин небольшую картину «Щегол» — шедевр трехсотлетней давности голландца Карела Фабрициуса.

Мальчика соглашается временно приютить многодетное аристократическое семейство его одноклассника, миссис Барбур (Николь Кидман) некоторым образом заменяет ему мать. Фигурой отца же становится антиквар-отшельник Хобарт (Джеффри Райт), к которому Тео выводит ниточка из музейного теракта; в его мастерской он знакомится с рыжеволосой девочкой (Эмили Лоренс, потом Эшли Каммингс) и влюбляется в нее навсегда. Вскоре появляется и настоящий отец (Люк Уилсон), актер-неудачник, алкоголик и игрок, нынче проживающий с легкомысленной подругой (Сара Полсон) на окраине Лас-Вегаса. Там Тео встретит еще одного важного в его жизни человека — русскоязычного тинейджера Бориса (Финн Вольфхард, потом Анайрин Барнард), обаятельного, но уже готового пойти по дурной дорожке.

Русский трейлер «Щегла» под песню The National

Экранизация «Щегла» Донны Тартт, одного из самых шумных романов подходящего к концу десятилетия, — дорогой, добротный, уважительный к первоисточнику фильм, который не понравится, вероятно, никому. Армия поклонников книги — как это обычно бывает, скептически настроенная уже на уровне кастинга, — найдет тысячу поводов, и справедливых, и не очень, утвердиться в своем скепсисе. Зрители, роман не читавшие, и вовсе не поймут, из‑за чего весь сыр-бор. Приключения Тео пересказаны очень неторопливо: два с половиной часа в расслабленном темпе — но на самом-то деле наспех; и когда амстердамский финал разыграется так, как разыграется, люди вправе будут спросить, куда же провалилось обещанное им увлекательное действие.

Что касается кастинга, то в нем куда больше попаданий, чем неудач. Кидман, разумеется, и во сне может идеально перевоплощаться в таких героинь (возможно, во сне даже лучше) — ледяных леди, скрывающих тепло и драму за безупречным фасадом. Джеффри Райт — отличный; другое дело, что Хоби и в книге слегка игрушечный, но здесь получился еще более плюшевым и одномерным. Люк Уилсон — в десятку. Девушки — без сенсаций, но в порядке. Борис, самый эксцентричный персонаж романа, которого играет сперва мальчик из «Очень странных дел» и «Оно», а потом — некий валлиец (у обоих имена как из классного журнала Хогвартса) — неочевидное, но смешное и, в общем, скорее, сработавшее решение. Сцены в Лас-Вегасе выбиваются из фильма, но эта передышка не лишняя.

А вот Энсел Элгорт — действительно, не очень. Он, как мы знаем из «Малыша на драйве», хорошо изображает сдержанность, но она у него пустая: надлом, скорбь, конфликт в этих глазах не разглядеть, даже когда точно знаешь, что они там есть. В книге понять Тео нам помогали сотни страниц монолога: здесь актер должен был выйти и показать — и оказался к этому не готов не по своей вине, а просто, кажется, от природы. Юному Фегли (который, конечно, не будет таким смазливым, когда вырастет) это, кстати, удается куда лучше. Элгорт же с его костюмчиками и таблеточками выглядит в финальной части не запутавшимся наркоманом, чья и без того трагическая жизнь несется под откос, а слегка споткнувшимся испорченным яппи.

Еще один очевидный проигравший — собственно, «Щегол», птичка. Картина Фабрициуса по-прежнему находится в центре истории («Все остальное — до или после», — уточняет бесстрастный закадровый голос героя), но что она там делает — не всегда понятно. Лишившись, опять же, многих десятков посвященных ему страниц, полотно потеряло всякое значение, кроме поверхностно символического, и всякую ценность: разжеванная в концовке метафора, к которой мальчик отчего‑то прикипел.

Режиссер и сценарист, оба с театральным опытом: ирландец Джон Краули, прекрасно перенесший на экран роман «Бруклин», и британец Питер Строхан («Шпион, выйди вон!», «Снеговик») — формально весьма ловко справились с непосильной задачей утрамбовать такой кирпич текста не в мини-сериал (как многим хотелось), а в полный метр: крышка закрывается, ничего не торчит. Но этот багаж никуда не едет. Литературное кино в самом плоском смысле этого определения — даже в моменты вдохновения «Щегол» не позволяет себе увлечься и поискать собственный путь, ни на секунду не дает забыть, что это всего лишь робкое исполнение чужих инструкций.

Флешбэки громоздятся на флешбэки, великий оператор Роджер Дикинс снимает танец пылинок в воздухе (дотанцевавший аж до трейлера), фортепиано переходит в Radiohead. В Нью-Йорке — антикварная мебель, сложные лица и недо-Диккенс, в Неваде — закаты, бассейны и янг-эдалт-трагикомедия, в Амстердаме — снег, художественный беспорядок в гостиничном номере и неслучившийся триллер. Музей — символ вечности, о которую разбивается наша сиюминутность, сквозная тема многословного и порой неловкого, но захватывающего, глубокого, безусловно живого романа Тартт в фильме вдруг оказывается еще и жанром. Элегантный, вылизанный, полумертвый «Щегол» — не интерпретация книги, а посвященная ей временная выставка.

5
/10
Оценка
Станислава Зельвенского
Расскажите друзьям