— Откуда появился «Текст» в вашей жизни?
— Митя (Дмитрий Глуховский — автор романа. — Прим. ред.) сам написал сценарную адаптацию своей книги. Насколько я знаю, многие продюсеры хотели ее снимать. Пытались понять, как купить эти права. А мой друг и партнер Эдуард Илоян прислал мне сценарий и сказал, что это надо делать, «только если ты увидишь в этом кино». Я прочитал и сказал, «конечно, давай быстрее, тут долго думать не надо». Понятно было, что это сверхактуально, супер-хай-концепт, который нигде в российском кино не был использован. А потом уже присоединилась студия «Централ Партнершип». Министерство культуры и Фонд кино отказали нам в поддержке. Но наши продюсеры нашли бюджет, доверились моему видению.
— 80 миллионов не очень маленькая цифра, на самом деле. Такой фильм мог стоить и 50, и 60.
— Я сказал, что готов снять фильм как за 30 млн, так и за 150. Продюсеры ответили, что 30 мало, а 150 много, поэтому — ну как бы. В эту сумму еще и гонорары входят, как вы понимаете.
— Вы обычно работаете со своими сценариями, и это чуть ли не первый случай в карьере, когда вы ставите фильм не по своему сценарию.
— Я не являюсь даже сосценаристом. Так и есть. Потому что сценарий не требовал моего вмешательства.
— А сложно к чужому было приспособиться?
— Нет, несложно было. Когда сценарий хорошо написан, то не нужно в него влезать собственным голосом. Дмитрий Глуховский все же известный писатель, который прекрасно пишет, обладает пониманием драматургии. Мне не нужно было его обучать. Я давал ему режиссерские замечания: вот здесь давай поменяем чуть-чуть, здесь вынесем, уберем какие‑то вещи. Мы не ломали голову над тем, как из книги сделать кино, у нас был сценарий. И это облегчило путь продюсерам. Да, всем нравится, но как экранизировать — это не очень очевидно. Я поломал голову, как донести этот внутренний мир, мир телефона, триллер и драму смешать вместе.
— Вы смотрели «Персонального покупателя»?
— Да, смотрел. Я достаточно спокоен к нему. Там они ушли в эзотерику, а здесь я эзотерику убирал. Были сны главного героя, но мы их с Димой (Глуховским. — Прим. ред.) в итоге убрали. Я очень мало видел снов в кино. А другая проблема заключалась в том, что я поймал себя на мысли, не знаю как у вас, но я не вижу себя со стороны во сне. Я обычно вижу от первого лица. А там это были другие сцены. Я не мог подобрать ключ, а потом оказалось, не очень нужно.
— А рисунок, который Горюнов рисует, — это что‑то пограничное между снами и реальностью?
— Нет-нет. Рисунок был в книге, это его способ коммуникации с миром, так он с ним общается, такая аутотерапия, выплеск его сознания.
— Во время показа бурную реакцию вызвала сцена, где Саша Петров мастурбирует на видео в телефоне. Почему герой Саши так отреагировал на это видео?
— Он получил его жизнь (героя Ивана Янковского. — Прим. ред.). Часть нашей жизни — это секс. И он получил секс этого человека, который доставил ему удовольствие в этот сложный момент. Илья пытается что‑то сделать, он не понимает что. Находит это видео и, таким образом, уже становится абсолютно вовлеченным в эту жизнь и связывается с ними.
— То есть метафорически это такой VR?
— Конечно-конечно. Телефон — это все. Мама, родители, друзья, работа, секс.
— Для вас «Текст» все же оппозиционный фильм?
— Это кино про беззаконие. Солидарен ли я с людьми, которые против беззакония? Да. Это кино про человека, за которого никто бы не вступился. А таких много, к сожалению. Хорошо, что вытащили Ваню Голунова, вытащили Устинова, но актеры и журналисты обладают возможностью говорить через СМИ — а про других кто будет? И они и сидят, ничего не могут сделать. Поэтому «Текст» — мой способ сказать о том, что такая ситуация существует, и пора поговорить об этом.
Поэтому «Текст» в общем и целом это фильм про маленького человека, который бессилен перед машиной беззакония и перед тем, что его легко может закатать человек, который просто может. И в этом плане фильм совпадает со временем. Потому что два года назад, когда «Текст» писался, таких громких дел не было. Хотя был Кирилл Серебренников. Вот тоже удивительно. Посадили — и два года сидел. Под домашним арестом, но сидел, тем не менее. Не мог выехать. И это Кирилл Серебренников. Он известен, и есть люди медийные, которые за него вступались, а потом его освободили, и никто не понял, что произошло.
— В вашей карьере есть как и космическая многобюджетная драма «Салют-7», так и правда смешная романтическая комедия, на мой взгляд одна из лучших за последние годы, «Любит не любит». Вы метите в такого русского Ридли Скотта. Кажется, что вам интересно все. Но что вам самому ближе?
— Это какой‑то поиск всегда. Наверное, есть какие‑то режиссеры, которые про себя знают: «я — такой режиссер». И они формулируют это на своих первых или вторых фильмах. Про себя не знаю. Мне интересны фильмы разных направлений. И мои любимые фильмы, которые я пересматриваю — все в разных жанрах. Кроме, наверное, ужасов. Ужасы совсем не люблю, не вижу, что я буду их делать. Ну или какой‑то откровенный сайфай. «Чужой», наверное, тоже не очень мое. А во всех остальных жанрах, у меня есть любимые фильмы. И потом часто складывается, что такие истории либо приходят ко мне, либо я их придумываю. Это неосознанный карьерный ход. Вот комедия выйдет через два месяца, называется «Холоп».
— А на что она похожа?
— Это «Иван Васильевич меняет профессию», встретившийся с «Шоу Трумана», а снятый в стиле вестернов Серджо Леоне.
— В целом это развлекательное кино?
— Это очень развлекательное кино. Если в «Тексте» срез жизни, то в «Холопе» — кусок торта на Новый год. Хотя я чистых комедий не делал. Романтическая комедия — это все же (выделяет) романтическая комедия. Там есть комедийные ситуации, но если не смешно, то не страшно. А тут смешно должно быть, поэтому будет такой неожиданный коктейль. Мы делали совместно с ребятами, которые пишут для «Камеди Клаба». Будет такой новогодний подарок людям.
— Десять лет назад вы сказали, что три ваших любимых режиссера: Трюффо, Финчер и Кассаветис. Для вас что‑то изменилось?
— Да нет. Ну Вуди Аллен. Но он всегда был и тогда был. Но если говорить про троих… (Задумывается.) Любимые режиссеры, как я понимаю, режиссеры, которые по совокупности своих удачных фильмов превышают для тебя остальных. Добавился еще Пол Томас Андерсон. Но мне из его фильмов, если так уж говорить, нравятся больше те, что как раз вышли до последних десяти лет. «Ночи в стиле буги», «Магнолия», «Нефть». Хотя «Призрачная нить» мне тоже нравится, но те больше. В них больше драйва, безумия, синефильства. По-прежнему, один из кумиров.
— Давайте вернемся к началу вашей карьеры. Когда вы приехали из США и стали работать на Первом канале. Вы стали снимать короткометражки. Как вы находили деньги?
— Они не стоят денег. Это бесплатно. В сумме по 500 долларов каждая. Мои заработанные деньги, которые я, условно, потратил, чтобы накормить людей во время съемки. Это все на дружеских началах. Тогда же еще надо было где‑то эти камеры доставать. Сейчас можно на телефон и качество уже лучше, чем тогда было. Я вообще не понимаю людей сейчас, которые снимают короткометражки за какой‑то миллион из бюджета. С первой короткометражной я попал на фестиваль «Клермон-Ферран», самый крупный во Франции, и смотрел там всю конкурсную программу. Могу сказать, что самые плохие, которые там были, — самые дорогие. Потому что люди не тем начали заниматься. А самые лучшие были самые дешевые. Там мысль на первом плане. Технически все прощалось.
— А вот формат скринлайф интересен вам?
— Все зависит от истории. Вот этот фильм, я, правда, его не видел…
— «Профайл»? Отличный.
— Я слышал, что хороший. Наверное, есть истории, которые под этот формат подходят. Выбирая какой‑то формат, ты становишься его заложником, и нужно понимать, действительно ли он лучший для этой истории. Знаете, это как фильм одним кадром. Уверен ли ты, что это история будет лучше, если она будет рассказана одним кадром? Даже когда смотришь «Бердмэна», намного сильнее было бы, если бы какая‑то сцена была бы снята восьмеркой, а они уже не могут, играя в этот формат. Это же фишка, а фишка быстро надоедает. Кино на GoPro — ну хорошо, наверное, это достижение определенного уровня. Но интересно ли смотреть всем полтора часа на это? Или кино на камеру на багажнике автомобиля. С «Текстом» я быстро отказался от скринлайфа, были размышления буквально секундные.
— Какая у вас любимая роль Петрова?
— Любимая роль… (Задумывается.) Наверное, мне понравилось, как он сделал образ в «Притяжении». Думаю, эта.
— А как вы увидели его в «Тексте»?
— Я Сашу знал до этого. Мы были знакомы и все время возникала мысль, что надо вместе поработать. Когда я посмотрел «Притяжение» и встретил потом его на афтепати, я сказал: «Саша, ну ты же хороший человек, как ты мог это сделать?» Но это он сыграл, а человек он другой, и эта его человеческая характеристика была самой важной для этой роли. И ее мы и начали развивать. Проб не было никаких. «Если согласен и время найдешь, давайте работать».
— А «Звоните ДиКаприо» смотрели?
— Да, но после. Я смотрел, ну мне все равно как‑то в «Притяжении» образ показался интереснее.
— Самое неожиданное, что у вас есть в фильме, — сильная драматическая роль Кристины Асмус. Это уже было на пробах понятно, что так сложится?
— Нет. Кристина рассказывает историю всегда, что я пришел на спектакль, где Кристина играет эту же роль (в спектакле «Текст» в Театре им. Ермоловой. — Прим. ред.). И мне это не понравилось — ни спектакль, ни зачем нужен вообще спектакль из этого материала. Это все не театральный материал, но фиг с ним. Многим нравится, хорошо. А мне не хотелось пересечений. Пробовались актрисы, думал кого‑то утверждать. Кристина звонила, ее агент. И она говорила: «Он уже месяц назад был на спектакле — не хочет со мной познакомиться?» А я такой: «Ну не очень». Мне было не важно ее амплуа, просто вот спектакля не хотел в фильме.
Потом прошли пробы, и решили попробовать Кристину в том ключе, в котором я думал. И она пришла такая скромная. Знала, что не понравилась в спектакле. Нервничала, не знала, как со мной говорить. И я подумал, а вот с этой краской я могу работать. И, конечно, театральная связь, которая у нее есть с Ваней Янковским, она помогла в химии, они же в театре играют «Утиную охоту» вместе. И это сработало нам в плюс, что Вани нет в спектакле «Текст», но они очень хорошо друг друга знают и та близость была возможна, потому что они друг другу доверяли. Откровенную сцену они снимали сами.
— А Ваня сразу предстал в образе перед вами?
— Да. Прямо сразу. Мы с Ваней познакомились за месяц до того, как я это прочитал. Я увидел, какой он актер, что он хочет, и я подумал: а он может неожиданно круто это сделать. Я проб никаких не делал.
— Давайте поразмышляем о будущих проектах. Я помню, что у вас числился фильм про «Есенина».
— Да, этот проект подавался в Фонде кино, ему было отказано, и сейчас мы ищем еще способы. Там в отличие от «Текста» бюджет больше, и сложнее собрать сумму. Но да, я очень хочу его снять. Такой триллер про последние дни жизни Есенина в стиле «Побега». Жанровая история, когда герой знает, что сейчас за ним идут и уже придут. И как он бежит, история про поэта, который находится в параноидальном и поэтическом сознании. И вот эта история побега, такая мистерия вокруг «Англетера».
— Вы писали сами?
— Вместе с отцом (драматургом Алексеем Шипенко. — Прим. ред.). Идея была изначально моя. Я спросил, интересно ли ему, и начали вместе развивать. Сценарий готов.
— Кого видите в роли Есенина?
— Есть наметки, но я не хочу их озвучивать, потому что сразу разнесется. Весь остальной каст я объявил на подаче в Фонде кино. Но Есенина специально оставил под вопросом. Сейчас думаю, мой партнер Эдуард Илоян собирает пакет правильных партнеров, и думаю, что фильм состоится.
«Текст» в кинотеатрах с 24 октября.
