В конце 1950-х в Москву приезжает молодой французский коммунист Пьер (Антон Риваль), сын эмигрантки, почти без акцента говорящий по-русски. Он живет в общежитии, слушает лекции на филфаке МГУ и знакомится с прогрессивной местной молодежью — фотографом (Евгений Ткачук) и балериной (Евгения Образцова). Помимо культурного обмена Пьер занят поисками сведений о неком Татищеве, предположительно сгинувшем в сталинских лагерях.
Черно-белый, как и сам фильм, постер
, на котором Риваль и Образцова влюбленно смотрят друг на друга через какой‑то луч, видимо, символизирующий железный занавес (у нее за спиной Воробьевы горы, у него, понятно, Эйфелева башня), дает о картине несколько неверное представление. Романтическая линия — схематично набросанный любовный треугольник в духе «Жюля и Джима» — тут действительно есть, но она остается где‑то на втором плане вплоть до финального отрезка, когда о высоких чувствах вдруг от безысходности вспоминают и герои, и режиссер.
По большей же части автор — 78-летний Андрей Смирнов, актер, редко, но регулярно сам пишущий и снимающий фильмы (самый знаменитый из последних, разумеется, «Белорусский вокзал», поставленный им в молодости) — озабочен другими материями. Как и в предыдущей смирновской картине «Жила-была одна баба», речь во «Французе» главным образом идет о так называемых судьбах России, глобальных общественных сдвигах, которые проецируются на частные обстоятельства: на этот раз в фокусе хрущевская оттепель, период для шестидесятника Смирнова по очевидным причинам особенный.
«Голоса» по радио, самиздат (герои читают и даже распространяют прозрачно переназванный «Синтаксис», поэтический альманах будущего диссидента Гинзбурга, памяти которого посвящен фильм), Белла Ахмадулина, Лианозовская группа (герои навещают в мастерской Оскара Рабина и долго за него выпивают), полулегальные джазовые клубы, вернувшиеся из Сибири заключенные и так далее: по итогам XX съезда КПСС столица слегка расслабилась. Но КГБ на месте, как и 60 лет спустя, и, глядя из будущего, режиссер не разделяет робкий оптимизм, вроде бы разлитый в московском воздухе: в психоаналитическом смысле «Француз», вероятно, не столько урок истории, сколько тяжелый разговор автора с собственной юностью и семьей (отец Смирнова был номенклатурным писателем, лауреатом Ленинской премии).
Тем обиднее, что драматургически тут мало что получается. Фильм распадается на эпизоды, которые с большим скрипом складываются в единую картину, а по отдельности выглядят то натянуто, то затянуто, то наивно, то все это сразу. Француз ходит по квартирам заслуженных артистов (Роман Мадянов играет функционера, Михаил Ефремов — бывшего зэка, Наталья Тенякова с Ниной Дробышевой — прошедших через ГУЛАГ дворянок), которые раскрывают ему глаза на разные стороны русской жизни: функционер цитирует Молоховец, зэк пьет водку, дворянки рассказывают что‑то в духе «Анатоль божественно вальсировал». И все это вроде и не страшно, но мы-то не француз, что‑то и сами слышали. Студенческая жизнь — казалось бы, совсем из первых рук — показана не менее условно и шаржево.
Едва ли не самый обаятельный фрагмент фильма — пролог в кафе на набережной парижского острова Сен-Луи, где главный герой с приятельницей провожают товарища на Алжирскую войну: Нотр-Дам, ч/б, французский язык и воздух сразу превращают несколько театральную сценку в какой‑то привет Риветту. Но чем дальше от Сены, тем этот театр становится тяжеловеснее и напыщеннее; когда Пьер доберется до Переславля-Залесского и бараков при хлебозаводе, от Риветта уже останется перестроечный телеспектакль в натуральном актовом зале, с Александром Балуевым в роли настолько китчевой, что ее мог бы спасти разве что Никита Михалков.
Русский француз Риваль не феноменален, но в рамках поставленной задачи вполне хорош. Как, в общем, и прима Большого Образцова, пониженная тут до кордебалета, и Ткачук, единственный опытный киноактер из главной троицы. Не исключено, что если бы Смирнов больше доверился этим героям и этим артистам, чаще оставлял бы их в кадре без присмотра старших товарищей, и фильм получился бы чуть менее высокомерным, чуть более живым, быстрым, сегодняшним. Элегантный и внезапно пронзительный, вопреки всему, финал намекает на то, что это было возможно. Впрочем, как напоминает «Француз», в России много что казалось возможным.
Станислава Зельвенского
