Ксавье Долан: «Я считал, что я гей, а теперь думаю — может, общество так за меня решило»

В 20 лет в статусе вундеркинда и анфан террибля Ксавье привез в Канны первый фильм «Я убил свою маму», но с тех пор многое изменилось — кроме самого Долана, который успел пережить за десятилетие несколько масштабных провалов, но все равно снимает примерно одно и то же. В известном смысле 30-летний Долан, который совсем недавно анонсировал свой первый сериал, находится на перепутье — вместе со всем стремительно меняющимся мировым кинематографом. Режиссер пока еще в передовом фестивальном отряде, но не обязательно надолго останется в авангарде. Возможно, Ксавье тоже это осознает и поэтому был так раздражен на интервью тем каннским днем после премьеры его фильма.

— До «Матиаса и Максима» у вас были два фильма-эксперимента: один — более французский, чем обычно, «Это всего лишь конец света», другой — более американский, «Смерть и жизнь Джона Ф.Донована». Оба фильма не так уж хорошо приняли критики, они не были успешны.

— Я заметил. (Саркастично.)

— С «Матиасом и Максимом» вы в каком‑то смысле возвращаетесь домой, в Канаду, к более привычному для вас кино?

(Нервно закуривает.)

— Я всегда оставался дома. Оба фильма я снял в Монреале, оба со своими друзьями: актерами, фотографами, скрипт-супервайзерами, моушен-дизайнерами. Я никуда и не уезжал. У зрителей есть ощущение, что я свалил в Голливуд и снимаю там теперь фильмы с более известными людьми, но для меня нет никакой разницы — это все мои друзья.

Что вы имеете в виду, когда говорите, что я вернулся домой? К франкоязычному кино?

— И это тоже. В начале, когда вы были очень молоды…

— (Возмущенно перебивает.) Я и сейчас очень молод!

— Я хотел сказать, что вы начинали в весьма юном возрасте, но вы, конечно, еще ого-го. Так вот, когда‑то вы были самым интересным фестивальным новичком, прославились, и теперь все от вас чего‑то ждут. А вы чего от себя ждете?

— Слишком многого.

Я не знаю. Я не так много читал, что пишут о новом фильме. На самом деле, вообще не читал и не хочу. В прошлом меня очень ранила критика. Сейчас я пытаюсь вырасти над собой, освободиться, не хочу думать о том, что обо мне думают и как меня видят люди. Это тяжело, но я в этом совершенствуюсь.

— Для ЛГБТ-сообщества, в том числе для молодых геев, вы точно всем ребятам пример. К их мнению о ваших фильмах тоже не прислушиваетесь?

— Вообще об этом не думаю никогда. Я это не смогу использовать в своей работе. Это очень лестно, но я расточительно пренебрегаю этими мнениями, так же, как и критическими. Да, это помогает мне чувствовать себя лучше, я рад, если мои фильмы могут вдохновить молодых, но, я должен это все же обозначить, благодаря общественному мнению или даже вопреки ему я не смогу вырасти как автор.

— С чего для вас начался этот фильм, что он для вас значит?

— Я хотел воспеть в кино своих друзей. Я был сильно занят работой в последние годы моей жизни, и они меня много утешали, дарили ощущение безопасности. Их присутствие невероятно успокаивало. С ними я могу быть собой.

Поэтому я хотел сделать фильм о дружбе, о группе друзей. Собственно, опыт такой дружбы появился у меня только в последние годы, поэтому раньше я этот фильм сделать бы не мог.

— Интересно, насколько отличаются друзья Матиас и Максим, которых вы придумали для фильма. Один герой пытается соответствовать стереотипу, который для него придумало общество: устроиться на серьезную работу, завести жену и так далее. Другой вовсе не таков. Это какие‑то ваши наблюдения за молодежью, на которых основан сюжет?

— Ни на чем не основан.

Я имею в виду, что в основе сюжета — наши представления о маскулинности, которые быстро меняются в новом современном мире, который мы пытаемся построить. Мы иначе смотрим на мужчин, на женщин, на гендерный паритет и гендерное равенство, чем раньше.

И я не хочу обобщать. Но я говорю о том, что мое поколение гораздо менее свободно в вопросах собственной сексуальности и гендерной идентичности, чем более молодое. Когда я учился в школе, все было просто: двое парней целуются — они геи, парень целует девушку — он гетеро.

— Думаете, что все изменилось?

— Все меняется. Молодые люди не ограничивают себя психологически как мое поколение, как я. Я вот всегда считал, что я гей. А теперь задумываюсь: такова моя природа или это я так для себя решил? Или это общество за меня решило?

— То есть сегодняшнее, более молодое поколение не ставит ни на что ярлыки?

— Я считаю, что не ставит, и это прекрасно. И это вызов в том числе для меня — соответствовать этому поколению. Я хочу быть столь же свободным и не знаю, смогу ли стать таким свободным.

— Давайте так опишем финал, чтобы не сказать ничего лишнего: главные герои переоткрывают свою дружбу с весьма неожиданной стороны. Как вы думаете, возможно ли такое в жизни?

— Фильм — как раз попытка ответить на этот вопрос, можно ли заставить себя поверить в то, что ты гетеросексуал. Ответственный Матиас, выбравший для себя путь разумного развития в обществе, думает о том, может ли он поменяться, перестанет ли он казаться мужественным окружающим? Что подумают его мама, девушка, как это изменит его жизнь?

В начале по сюжету Матиас и Максим снимаются в одном фильме, где их просят поцеловаться. Но никто в их компании не занервничал после этого поцелуя, у них у всех либеральные взгляды, их никто не осуждает, это ничего не значило. С другой стороны, герои начинают много думать о произошедшем, и в итоге все замечают некоего «слона в комнате».

— Почему тогда вы выбрали для себя в фильме роль не Матиаса, а Максима?

— Что ж, возможно, потому, что у Максима намного меньше проблем, чем у Матиаса, ему проще попробовать в жизни что‑то новое. Для него эта история о любви, которая неожиданно настигает в жизни, любви с кем‑то, от кого ты не ожидаешь ничего подобного.

— То есть для вас концовка фильма радостная? Мне показалось, что это скорее открытый финал, им теперь много с чем придется разбираться.

— Да, мне она кажется оптимистичной, это не грустный фильм. Хотя финал и правда открытый: единственное, в чем герои остаются уверены, так это в том, что они все еще друзья, а это, на самом деле, самое важное в жизни.

— Кто‑нибудь из героев похож на вас в жизни?

— Это не автобиографическое произведение. Люди в фильме — это не я и не мои друзья, мы не похожи на них. От нашей дружбы я взял лишь драйв и перенес его на экран. Но это не наши заботы, не наши проблемы, в нашей компании такого, как в фильме, не случалось.

— Герои «Матиаса и Максима» изъясняются на франглише, смеси английского и французского, незаметно для себя переходя с одного языка на другой. Было ли это сделано специально, является ли это символом, предощущением будущей эмиграции главного героя в англоязычную Австралию? Потому что в предыдущих ваших франкофонных фильмах был только французский язык без вкраплений.

— В моих фильмах еще не было таких героев, ребят в конце третьего десятка лет, как в «Матиасе и Максиме». Наверное, мы так разговариваем в Квебеке: по-французски, но очень по-разному. Я хотел продемонстрировать, что между поколениями большая разница и что даже на уровне лингвистики весьма заметна разница.

— Вы будете еще фильмы на английском снимать?

— Непременно. Меня вовсе не травмировал опыт с «Джоном Ф.Донованом». Я отлично провел время, поработал с артистами, от которых я узнал много нового об актерской игре, о жизни, работе и этике. Было познавательно и полезно.

— Вы в титрах фильма отдельно благодарите Бритни Спирс и еще актера Лукаса Хеджеса. За что?

— Я использовал в фильме песню Спирс «Work Bitch», она и ее представители оказались очень щедры. Ну мы заплатили за песню, конечно, но по доступной цене — они люди понимающие.

А что касается Лукаса: мы вместе снимались в фильме «Стертая личность», и я на площадке придумал идею «Матиаса и Максима». Он был первым, с кем я обсуждал концепцию. Мы сидели в моем номере отеля, я рассказывал ему истории, зачитывал некоторые сцены, мы слушали музыку. Он открыл для меня потрясающую группу DYAN, с их песни «Looking for Knives» начинается в итоге фильм. И я ему какие‑то песни включал. В общем, он меня очень вдохновил.

— В этом фильме снова есть сюжетная линия о семейных отношениях — Максима и его матери (в исполнении Анны Дорваль. — Прим. ред.). Но даже когда герои ругаются, они очень вежливы и буквально шепчут друг другу, хотя в ваших фильмах часто все кричат, монтаж быстр и творится хаос. Что изменилось?

— Я видел в жизни много разных людей. Некоторые кричат, а некоторые говорят тихо, а о своих чувствах вовсе не говорят. Да, этот фильм куда более тихий и спокойный, нежный и молчаливый, чем другие мои картины. Но это не значит, что мои новые герои бледнее, чем предыдущие, если вы на это намекаете.

— Заранее извините, чувствую себя обязанным спросить об этом. Было много слухов про вас и про Каннский фестиваль: что это из‑за вас и вашего расстройства по поводу рецензий на фильм «Это всего лишь конец света» пресс-показы перенесли так, чтобы создатели фильмов до премьеры не читали негативных отзывов и не расстраивались. Еще с самого начала для вас важно было попасть с дебютным фильмом «Я убил свою маму» именно сюда, в Канны. Для вас, вообще, важно до сих пор, на каком из фестивалей показывать свои новые работы?

— Конечно, важно. Некоторые фильмы больше подходят для определенных фестивалей, а некоторые — не подходят. Иногда я чувствую, что фильм больше подходит, например, для Венецианского фестиваля или еще куда. Иногда — для фестиваля в Торонто, где все фильмы в одном конкурсе зрительских симпатий, десятки картин, это совсем другой опыт.

Я имею в виду, что это большая честь для меня — вернуться в конкурс Каннского фестиваля. На самом деле, я задаюсь таким вопросом: «А мой фильм вообще заслужил быть в этой программе?»