Главный вопрос открывшегося вчера вечером юбилейного Берлинале, разумеется, таков: насколько фестиваль изменится после отставки Дитера Косслика, рулившего им почти 20 лет? Что сможет предложить новое руководство — космополитичный дуумвират, состоящий из голландки Мариетты Риссенбек, продюсера и менеджера, отвечающей за прозу, и итальянца Карло Шатриана, бывшего критика, куратора и худрука фестиваля в Локарно, отвечающего за поэзию?
Начало новой эры вышло трагикомическим: незадолго до старта пресса сообщила, что первый директор Берлинале Альфред Бауэр, отец-основатель, проработавший на своем посту еще дольше Косслика, предположительно был высокопоставленным нацистом. Фестиваль организовал собственное расследование, но уже на всякий случай отменил приз имени Бауэра, вручавшийся последние 30 лет (его, кстати, на заре получили подряд Абдрашитов, Рогожкин и Хуциев).
Однако в целом Берлинале пока выглядит (помимо хромающей логистики, вопросами которой не будем утомлять читателя) подозрительно знакомо. Составленный Шатрианом конкурс и по именам, и по темам — довольно-таки коссликовский.
Центром тяжести фестиваля по-прежнему остается политика — если сомнения в этом и были, их развеяла невыносимо длинная церемония открытия, которая (во многом, конечно, из‑за массового убийства под Франкфуртом) превратилась почти что в митинг, на котором десятиминутные речи зачитывали мэр и министр культуры. Потом еще полчаса обсуждали погоду с председателем большого жюри Джереми Айронсом, прибывшем в сюртуке и кавалерийских сапогах и, видимо, настроенном решительно (компанию ему составляют звезда «Артиста» Беренис Бежо, звезда «Мартина Идена» Лука Мартинелли, драматург, автор «Манчестера у моря» Кеннет Лонерган, автор «Bacurau» бразилец Клебер Мендонса Филью, палестинка Аннемария Ясир и немка Беттина Брокемпер — продюсер, в частности, Триера).
На открытии по коссликовской, опять же, традиции показали плохой англоязычный фильм с известными актерами — не такой чудовищный, как прошлогодний (известный в российском прокате как «Реальная любовь в Нью-Йорке»), но почти. Называется «Мой год Сэлинджера», это экранизация мемуаров женщины по имени Джоанна Ракофф, режиссер — канадец Филипп Фалардо, известный в основном по фильму «Месье Лазар». Маргарет Куолли, дочь Энди МакДауэлл и, как считается, восходящая звезда (это у нее Брэд Питт попросил паспорт в последнем Тарантино), играет калифорнийскую студентку, которая в середине 90-х переезжает в Нью-Йорк, мечтает стать писателем, а пока устраивается ассистентом в литературное агентство, представляющее, в частности, интересы Сэлинджера. Несмотря на (почти) незримое присутствие последнего, героиня далеко не Холден Колфилд, и «Год» — миленькая приторная сказочка в жанре «следуй за мечтой», при этом с очевидной и оттого раздражающей амбицией быть чем‑то немного большим. Теплые тона, каскад добрых улыбок, ближе к финалу есть сцена, где все натурально пускаются в пляс. Главный (весьма утомительный) аттракцион — Сигурни Уивер в роли начальницы девушки, литературной Миранды Пристли: дьявол вносит правки.
Единственное большое новшество — параллельная конкурсу программа под названием «Столкновения» с собственным мини-жюри; именно туда решили сгружать более неформатное и экспериментальное арт-кино, с которым из‑за Локарно ассоциируется Шатриан.
Открывает «Столкновения» фильм Кристи Пую «Мальмкрог». Мальмкрог — румынский топоним, который сразу хочется переименовать в «мамблкор», но это будет неправильно: болтают тут не только много, но и чрезвычайно внятно. Пую (автор «Смерти господина Лазареску» и «Сьераневады») решил экранизировать «Три разговора» русского мистика Владимира Соловьева, религиозно-философскую книгу о положении в мире, символично изданную в 1900 году и состоящую из, собственно, трех длинных разговоров.
Режиссер добавил некоторых событий (в середине есть даже момент экшена, можно сказать), окружил героев домочадцами и придающими социальное трение слугами, но по большому счету это 200-минутная беседа, которую ведут на прекрасном французском несколько русских аристократов, собравшихся в заснеженном поместье. Беседуют, в первую очередь, о христианской морали, но также о геополитике — постепенно выкристаллизовывается тема прихода Антихриста и апокалипсиса; в самом финале Пую — чья идея, очевидно, была в том, чтобы зарифмовать тот fin de siècle с нынешним, — кажется, элегантно выходит еще и на тему климата.
Смотреть «Мальмкрог», конечно, тяжело, особенно в первый день, с самолета, но невозможно не признать, что это довольно поразительная работа, к которой так или иначе когда‑нибудь придется возвращаться. И, несомненно, она бы разнообразила главный конкурс любого фестиваля, уж точно берлинского — невооруженным глазом видно, что в нем есть куда менее примечательные картины.