Мыльная квир-опера: сериал «Вида» помогает по-новому взглянуть на латиноамериканские шоу

Starz давно заявил о себе как об открытом к экспериментам телеканале нового поколения. В числе недавних, столь же недопонятых его проектов — сериальный спин-офф фильма «Девушка по вызову», исследующий эпоху позднего капитализма через призму секс-работы, и галлюцинаторная экстраваганза Грегга Араки «А теперь — апокалипсис». Канал сотрудничает не только с крупными именами (оба упомянутых сериала спродюсированы Стивеном Содербергом), но и служит трамплином для начинающих шоураннеров.

В мае 2018-го на Starz стартовал сериал «Вида» — первый крупный проект Тани Сарачо, сценаристки и театрального драматурга латиноамериканского происхождения. Она привнесла в «Виду» миллениальную иронию, свойственную «Девчонкам» и «В поиске», двум популярным драмеди HBO, над которыми работала в 2010-х, а также идеи культурного и сексуального разнообразия и интерсекционального феминизма. В апреле 2020-го стартовал последний, третий сезон этого совершенно неизвестного в России шоу.

Эмма и Лин Эрнандес (Мишель Прада и Мелисса Баррера) возвращаются в родной латиноамериканский квартал Лос-Анджелеса на похороны своей матери Виды. По прибытии они с большим удивлением выясняют, что та последние три года сожительствовала с женщиной и погрязла в долгах, а на названный ее именем бар, которым Вида владела при жизни, претендует строительная компания.

На первый взгляд сестры не похожи друг на друга ничем: «корпоративная анаконда» Эмма, облаченная в костюмы и строгие платья, и легкомысленная безработная Лин в струящихся сарафанах. Но помимо одной на двоих безответственной матери у них обнаруживаются общие предпринимательские амбиции и упорное нежелание идти на поводу у джентрификаторов. Вдова Виды, Эдди (Карен Анзоатеги), не была ее официальной супругой и не имеет юридического права претендовать на бар, поэтому Эмма и Лин решают вместе вдохнуть в него новую жизнь (исп. vida).

Смерть Виды ставит под вопрос существование семьи Эрнандес как таковой^ Лин и Эмма не виделись много лет и никогда не были близки, их отец считается погибшим, а Эдди не является их родственницей. Героини многократно задаются вопросами о том, что сейчас представляет собой семья, зависит ли она от кровных уз и почему нужно держаться за тех, кто в ней состоит. Сарачо намеренно не дает ответа на эти вопросы, предоставляя семье Эрнандес возможность не застывать в определенных формах.

Во втором сезоне к героиням присоединяется девушка Эммы и барменша «Виды», Нико (Роберта Колиндрес, известная по роли небинарного ковбоя-драматурга Девона в сериале «Я люблю Дика»), и восстанавливающаяся после полученных увечий Эдди, а сам бар превращается в место силы локального квир-сообщества. За свою вдумчивую и остроумную репрезентацию современной латиноамериканской квир-семьи «Вида» получила премию ЛГБТ-организации GLAAD в номинации «Лучший комедийный сериал».

В «Виде» Таня Сарачо сводит воедино традиции и обычаи с политической осознанностью. Сериал постоянно обращается к прошлому, но не ностальгируя, а признавая необходимость диалектических перемен, которые не отменяют уважения к корням. Героини пытаются смириться со смертью своей матери и отпустить ее, но в то же время продолжить ее дело; ритуалы скорби соседствуют с протестами против джентрификации, наследование — с культурной креолизацией, а магические привороты — с thirst traps в инстаграме.

Особенно ярко себя в этом смысле проявляет Лин: она использует онлайн-аукционы и барахолки для сбыта традиционных латиноамериканских вещей, а тиндер — для охоты за дикпиком мерзкого харассера-джентрификатора, чтобы затем распечатать его и расклеить по всему району. Кроме того, Лин пытается оживить традицию вечеров Lotería — мексиканской версии бинго, осовремененной карточками вроде «el глобальное потепление», «la американо-мексиканская стена» и «el факбой».

Буйный, цветастый и залитый калифорнийским солнцем мир «Виды» — отчетливо женский как с точки зрения производства (среди режиссеров эпизодов — Ким Со Ен, поставившая лесбийскую мелодраму «Песня о любви» и Роуз Трош — создательница классики нового квир-кино «Ловись, рыбка»), так и в смысле репрезентации. Сарачо смотрит на своих героинь через интерсекциональную линзу: героини — молодые латиноамериканские девушки под тяжестью финансовых запросов, и важен абсолютно каждый аспект — гендерный, этнический, экономический.

Лин больше сходит за латиноамериканку, чем ее сестра, но почти не говорит по-испански и знает на языке своих предков всего лишь одну песню, которую в финале одного из эпизодов по кругу исполняет под гитару. Эмма, в свою очередь, использует «белый» фасад, чтобы пойти напролом, привлечь финансовый и символический капитал со стороны белых инвесторов и спасти идущий ко дну бар, но за эти самые попытки сойти за белую становится жертвой нападок со стороны латиноамериканского комьюнити. В итоге героини, которые на протяжении двух сезонов противостоят покупке бара застройщиками, к финалу второго сами оказываются обвинены в джентрификации.

Свои корни осознают не только сестры Эрнандес: подобно «Девственнице Джейн» и «Живем сегодняшним днем», «Вида» — апдейт латиноамериканской мыльной оперы для XXI века. Один из наиболее ярких референсов к этому жанра делает конкурентка Лин за сердце возлюбленного: в какой‑то момент она, словно ломая четвертую стену, говорит, что никогда не умела превращать свою жизнь в теленовеллу. В отличие от мыльных опер прошлого «Вида» избегает шокирующих смертей и чудесных воскрешений; однако сюжетный твист в финале второго сезона (спойлерЭдди узнает, что бывший муж Виды до сих пор жив.), судя по всему, задаст динамику третьего.

В эффектном, снятом с помощью кружащего тревеллинга финале первого эпизода нового сезона Лин и Эмма узнают, что поторопились хоронить своего родственника, и начинает звучать песня под названием «Resucitado» («Воскресший»). В каком‑то смысле она относится не только к их родителю, но и к жанру мыльной оперы, который сумели гальванизировать Таня Сарачо и ее команда.