Милла (Элиза Сканлен) играет на скрипке и учится в частной школе для девочек, ей около 15. Однажды она повстречает Мозеса (Тоби Уоллес), разодранного беспечного повесу, наркомана и мелкого вора, ему 23. У девушки случится первая большая любовь: она приведет парня на ужин в обильно обставленный флорой дом с родителями, явно пребывающими в состоянии легкого помешательства. Отец Генри (Бен Менделсон), работающий психотерапевтом, выписывает жене Анне «Золофт» и «Ативан», сам же втихаря покалывает себе морфин. Кроме музицирования и первой любви у Миллы есть другие заботы — и хотя кино это отчаянно замалчивает, секрет Полишинеля раскрывается довольно быстро: подросток с каждым днем чувствует себя все хуже, а бритую голову приходится прятать за париком.
Несмотря на то, что «Молочные зубы» — это тинейджерский роман взросления, центральные роли в этой ленте довольно размыты между молодыми и старыми. Привычно неотразимый Бен Менделсон на правах главной звезды, наверное, даже появляется чаще остальных. Тут он играет, по сути, медвежонка, старательно уплетающего хлопья по утрам, и демонстрирует свой главный талант: умение быть органичным и способным раствориться в любой роли. Его Генри шевелит усами, играет морщинами, на опыте держит драматургические паузы и всеми силами старается совладать с неровным, набитым склейками нарративом. В очевидные моменты импровизации по лицу Менделсона гуляет скорее недоумение — возможно, это такой авторский метод полнометражной дебютантки Шеннон Мерфи, взявшей за основу пьесу Риты Калнеяс (она же сценаристка).
Для Мерфи, всю жизнь снимающей сериалы («Убивая Еву», «Рейк», «Такова жизнь») и как‑то раз даже короткометражный хоррор, «Молочные зубы» стали в большей мере высказыванием — за что та и была награждена в Венеции премией Кристофера Д.Смитерса (награда выдается за внимание к социальным проблемам). В этом Шеннон, несомненно, преуспела: во вполне оформившемся жанре «смертельно больной подросток» ее картина намеренно отказывается соответствовать ожиданиям и предписанным канонам. В попытке всячески дистанцироваться от сравнений Мерфи вырезала из ленты, например, обязательные эпизоды с химиотерапией: кажется, за все два часа фильма болезнь вообще никак не обозначена, словно это слон в комнате.
При всем при этом «Молочные зубы» напоминают несдержанные дебюты, где слишком много всего, — кино Мерфи с большой охотой хватается за все сразу. Плодя сцену за сценой, мешая их как придется, Мерфи откровенно не может остановиться: то Генри неловко кокетничает с соседкой, то Анна наведывается к, скорее всего, бывшему, который теперь обучает ее дочь музыке. Плюс сериальный монтаж фильма и в целом его телевизионная структура нет-нет да заставляют обращать внимание на такие вещи. Жизнь персонажей зачем‑то еще оформляется заголовками, будто взятыми из незримого дневника. Понятно, что так можно придать фактуры солидным артистам второго плана, показать семью на пороге краха, лишний раз обвести хрупкость мира Миллы. Но все эти линии и формальные решения, кроме как занимательного наброска, ничего из себя не представляют и никак картину не дополняют.
Параллельно Мерфи интересно работает с цветом — в доме Анны, Генри и Миллы много зеленого: полно растений, каких‑то живых деревьев, за фасадом располагается аккуратная лужайка с живой изгородью. Фэнтезийную сказочность происходящего и быстро меняющееся настроение Миллы подчеркивают и фрик-фолком Меррилл Гарбус, и буйством розовых и фиолетовых фильтров: когда героиня начнет носить бирюзовый парик, палитра сменится на аналогичную.
С другой стороны, завышенное чувство ритма и меры передает нерв необычной австралийской семьи совсем не так, как принято: вместо присущей жанру болезненности Мерфи обрисовывает проблему с заразительной легкостью и живостью. В «Молочных зубах» никто лишний раз не горюет, не пускается в причитания и не сокрушается из‑за несправедливости — близкие хотят проводить Миллу хоть и с натянутой, но все же улыбкой на лице.
Романа Неловкина
