Два хороших классических фильма с Шоном Коннери на выходные: «Ветер и лев» и «Чужая земля»

Приключенческий фильм с Шоном Коннери про то, как арабский полевой командир и американский президент воюют из‑за блондинки

1904 год, Марокко формально сохраняет независимость, но де-факто оккупировано половиной европейских держав. Часть страны вдобавок контролируют мятежные берберы под руководством Мулая Ахмеда Эль-Райсули (Шон Коннери), который, как обычно бывает с полевыми командирами, кому‑то кажется отважным патриотом, а кому‑то –разбойником с большой дороги.

Райсули совершает набег на Танжер и берет в заложники богатую американку Иден Пидекарис (Кэндис Берген) — привлекательную молодую вдовушку с двумя детьми. Она, естественно, немного влюбляется в похитителя. Но не знающий об этом президент Теодор Рузвельт (Брайан Кит), у которого на носу перевыборы, решает, что американскую гражданку следует немедленно спасти, даже если потребуется военное вмешательство.

Название «Ветер и лев» звучит так поэтично, что просто обязано, кажется, относиться к романтическому дуэту, но не тут-то было: если лев — это, конечно, Райсули, то ветер — вовсе не американская блондинка, а Рузвельт. И именно эти отношения — заочные и тоже до некоторой степени романтические — являются смысловой осью картины, которая иначе превратилась бы в очередную экзотическую мелодраму про стокгольмский синдром.

Джон Милиус, автор фразы «Люблю запах напалма по утрам» и самых удачных непереводимых mots Гарри Каллахана, был белой вороной Нового Голливуда: в мире, где все поголовно были либералами и делали кино про сломленных системой одиночек, он восхищался войной, снимал «Конана-варвара» и «Красный рассвет», козырял ультраправыми взглядами и коллекционировал оружие. Что каким‑то образом не мешало ему писать сценарии для Копполы и Спилберга и вообще оставаться уважаемым человеком — феномен, по-видимому, сродни лимоновскому (если не прохановскому). Сделать в 1975 году, когда страна едва начала приходить в себя после Вьетнама, фильм, фактически воспевающий империализм и лично Тедди Рузвельта с его «большой дубинкой», означало, по идее, навечно закрыть для себя вход в «Жан-Жак».

Как этого не произошло, можно только гадать, но, скорее всего, пафос Милиуса коллеги никогда особенно не принимали всерьез — и по «Ветру и льву» очень понятно, почему. Это крайне легкомысленная, если не сказать глупая, и исключительно развлекательная картина. В основу лег реальный случай, о котором Милиус вычитал в журнале, — так называемый инцидент с Пердикарисом. Правда, Пердикарис был престарелым мужчиной, никакого военного вторжения в Марокко не было, и вообще по ходу дела выяснилось, что похищенный давным-давно поменял свой американский паспорт на греческий. Но Милиус художественно подкорректировал историю, слегка поменял фамилию жертвы, радикально изменил пол — и получил классический приключенческий сюжет, теплый привет колониальным сказкам Киплинга.

Коннери в том же году сыграл в настоящей экранизации Киплинга — в «Человеке, который хотел стать королем» Джона Хьюстона, причем тот фильм снимался в настоящем Марокко. «Ветер и лев» за скромные деньги снимали в Испании — частично в декорациях, оставшихся еще от «Лоуренса Аравийского», а Хьюстон изображал у Милиуса легендарного госсекретаря Джона Хэя, который изящно оттеняет своими сомнениями рузвельтовскую решительность.

Шотландец в роли араба — откровенно дикое кастинговое решение (Омар Шариф отказался), но, в конечном счете, не существует такого фильма, который испортил бы своим присутствием Шон Коннери: от него тут, в принципе, требуется хорошо выглядеть в тюрбане и без запинки произносить витиеватые восточные афоризмы. Их отношения с деревянной, зато очень красивой Берген (Фэй Данауэй отказалась) расписаны безо всякого ненужного психологизма, в комедийном ключе с заметным фрейдистским оттенком — так в 30-е общались с партнершами Кларк Гейбл или Гэри Купер: «Женщина, уйди, от тебя одни неприятности».

В остальном Милиусу явно хочется дать Сэма Пекинпа или того же «Лоуренса Аравийского» — даже прекрасный саундтрек Джерри Голдсмита отчетливо отсылает к жарровскому, — но у него нет ни угрюмости первого, ни тонкости второго, а главное, ему не хватает сосредоточенности: вокруг слишком много интересного. Уже минуте на пятой, когда седовласый джентльмен вдруг достает из нагрудного кармана пистолетик и начинает ловко отстреливать арабских всадников, становится видна природа таланта Милиуса — в которой озорства куда больше, чем напускной кровожадности.

Милиус боготворит Рузвельта (в конце 90-х он снимет о нем еще один фильм), но каждое появление того на экране — в том числе знаменитая речь про гризли, который, по мнению президента, должен заменить орлана на эмблеме США, — граничит с сатирой так, что эту грань уже и не нащупать. То же самое касается и вроде бы победоносного — а вроде бы и ужасно нелепого — марша морпехов по остолбеневшему Танжеру. Не говоря уже об американских дипломатах, которые, снятые с нижнего ракурса, со стуком барабанов на заднем плане, поднимают тост за мировую войну. С иностранцами Милиус, понятно, не церемонится вовсе: марокканский султан, его всемогущий дядюшка, а также все присутствующие немцы изображены исключительно карикатурно.

«Ветер и лев» с большим успехом прошел в прокате, но не встал на полку классики — будучи для этого то ли слишком дурацким, то ли слишком политически двусмысленным. Десятилетия спустя от этого зрелища по-прежнему трудно не получить удовольствия. А политический сюжет не состарился ни на день: это история страны, готовой пойти на опасную авантюру ради спасения одного своего гражданина — или готовой использовать одного своего гражданина как предлог для опасной авантюры.

Космический вестерн с Шоном Коннери, который в одиночку борется с наркомафией на спутнике Юпитера

Недалекое будущее. На Ио, одном из спутников Юпитера, земная суперкорпорация построила титановый рудник, где работают две тысячи человек. За порядком следят несколько федеральных маршалов. Раз в неделю с космической станции ходит челнок. Полицейский О’Нил (Шон Коннери) только что прилетел с женой и сыном отбывать годовую смену.

Рабочие тем временем ведут себя странно: один за другим сходят с ума, причиняя непоправимый вред себе и окружающим. О’Нил быстро выясняет, что дело в синтетическом наркотике, который помогает распространять местный управляющий (Питер Бойл), чтобы шахтеры бодрее трудились. Но что ему делать с этим знанием — непонятно: все остальные либо в доле, либо им наплевать.

«Чужая земля» («Outland», 1981) — представитель довольно редкого жанра: космический вестерн. Шахтерский городок на отшибе, честный шериф, продажный мэр, равнодушные обыватели. Вместо салуна — бар, в котором под какое‑то прототехно в лазерных лучах извиваются стриптизерши. Вместо прибытия поезда — приземление шаттла. Более того, в середине фильма выясняется, что у «Земли» есть конкретный источник вдохновения — классический вестерн «Ровно в полдень», из которого Питер Хайамс спер сюжет, если называть вещи своими именами. С другой стороны, кому от этого плохо.

Хайамс — режиссер не самый, может быть, блестящий, но уже сорок лет стабильно дающий результат. Он прославился в конце 70-х отличным триллером «Козерог один» о фальшивой высадке американцев на Марс (читай — на Луну), который благодаря конспирологическому сюжету попал даже в советский прокат. Другой фантастический фильм его работы, «2010: Год вступления в контакт», был одной из самых бессовестных авантюр в истории кино — сиквелом «Космической одиссеи». И при этом, если закрыть глаза на святотатство, вполне приличной и смешной картиной: Джон Литгоу в скафандре повторяет по-русски «курица», чтобы его не стошнило, Хелен Миррен пьет бурбон из пакетика, HAL9000 триумфально исправляется. Кроме того, Хайамс поставил десяток триллеров и боевиков на крепкую четверку — даже когда у него играл Ван Дамм или Шварценеггер закатного периода.

Шон Коннери снимется у него еще однажды в «Форте Президио», где до полусмерти изобьет человека пальцем. Из трогательных обсессий: Хайамс любит называть второстепенных негодяев девичьей фамилией своей жены. В «Чужой земле», например, это наркодилер, за которым главный герой четыре экранные минуты гоняется по всей станции.

Концепция «Земли» любопытно отражает изменение представлений о космосе в конце 70-х — начале 80-х. Несмотря на продолжающуюся холодную войну, космос в кино перестает быть исключительно источником опасности и пространством загадочного. Возникает романтическая идея о галактике как о территории, которую мы вот-вот начнем осваивать, — захватывающий дух новый фронтир, к которому устремятся новые пионеры (схожая идея звучит в финале «2010», где тоже, кстати, фигурируют спутники Юпитера). Ярче всех этот миф, конечно, сформулировал Лукас — для того, чтобы увидеть в «Звездных войнах» классический вестерн, даже не обязательно лететь на Татуин.

С другой стороны, мысленно обживая космос, Голливуд стал стремиться к (относительному, конечно) реализму — и в этом смысле «Земля» выросла прямиком из «Чужого». Снаружи шахтерская колония похожа на гигантскую нефтяную платформу, внутри это клаустрофобические коридоры, отсеки, лифты, трубы. Не стерильная белизна, а грязный металл. Несмотря на скафандры, в которых шахтеры выходят на работу, и на пару футуристических штрихов — что‑то вроде Wii, например, чтобы главный злодей мог сыграть в гольф, — Хайамс последовательно делает космическую жизнь максимально похожей на земную. Даже оружие: вот уж где можно разгуляться, но героям выделены обычные обрезы. Десятилетие спустя Верхувен во «Вспомнить все» остроумно вывернет хайамсовскую эстетику наизнанку — к слову, в «Чужой земле» уже есть взрывающаяся голова, и даже не одна.

Обыденность, приземленность быта, ограниченного рутиной во времени и космическим холодом в пространстве, позволяет режиссеру четко высветить моральный конфликт, своей недвусмысленностью характерный опять-таки для вестернов. О’Нил выступает на стороне справедливости просто потому, что носит звезду шерифа, из чистого упрямства, вопреки всякому здравому смыслу. Хайамс, сам написавший сценарий, никогда не был гением диалогов, но Коннери одними бровями вытягивает слабые или вовсе пропущенные места в тексте, как это десятилетиями делал Джон Уэйн. Его врагом оказывается сама система, организация жизни; можно сказать, что капиталистическая, но другой и нет. В отличие от героя «Ровно в полдень» О’Нилу некому и нечего доказывать — и поэтому, может быть, его поступок даже элегантнее. В обществе будущего главная проблема, прозорливо замечает фильм, уже не в том, что все боятся, а в том, что всем просто все равно.