Пожилой нью-йоркский киновед Морт Рифкин (Уоллес Шон) отправляется на кинофестиваль в Сан-Себастьяне за компанию с женой, крупной пиарщицей (Джина Гершон). Жена ни на шаг не отходит от своего клиента, модного французского режиссера (Луи Гаррель), снявшего фильм о том, что война — это плохо. Морт чует неладное, а тем временем сам увлекается местной врачихой (Елена Анайя), на прием к которой его привела ипохондрия.
После серии американских фильмов Вуди Аллен, столкнувшийся с новыми (старыми) трудностями дома, снова отправился в Европу, где он почти безвылазно снимал с середины нулевых по середину десятых. Деньги в этот раз испанские, и режиссер-турист, уже работавший в Каталонии, переместился в не менее живописную Страну Басков. Знаменитая алленовская производственная эффективность получила символическое выражение: фильм про фестиваль в Сан-Себастьяне, сделанный на местности, был презентован на том же фестивале, который худо-бедно удалось провести в сентябре.
Предмет этой романтической комедии, снятой, как и последние несколько картин Аллена, итальянцем Витторио Стораро в блаженной золотистой гамме — к счастью, не роман между 77-летним Шоном и 45-летней Анайей (у Гершон и Гарреля, впрочем, тоже приличная разница в возрасте), а скорее фантазии первого. Причем фантазии, непосредственно связанные не столько с эросом, сколько с танатосом: Рифкин, у которого даже от имени недвусмысленно веет смертью, тщится напоследок найти в жизни какие‑то приметы осмысленности, и что лучше сгодится для этого, чем брюнетка-кардиолог. Даже если эта затея выглядит так же обреченно, как другой его роман — книга, которую Морт давно пытается написать, но никак не может, потому что как у Достоевского не выходит, а зачем писать хуже.
Еще одна страсть главного героя — классический, в основном европейский кинематограф, который он раньше преподавал, — тоже является источником фантазий. Точнее, снов: центральная шутка, проходящая через весь «Фестиваль», — черно-белые вставки, пародирующие самые известные шедевры Трюффо, Годара, Бунюэля и так далее. Первым номером — популярный в этом сезоне «Гражданин Кейн» с санками, на которых написано «Роза Бадник». Главный любимец автора Бергман удостоен сразу двух скетчей, в одном участвует Кристоф Вальц в не слишком неожиданной роли, в другом использован смешной формальный ход. В целом все это не то чтобы обхохочешься, но довольно мило.
Уоллес Шон, который так похож на черепашку, что упоминать об этом давно стало дурным тоном, — прекрасный артист, культовая фигура, он много раз снимался у Аллена: иначе говоря, его выход в роли алленовского альтер эго напрашивался. Но как и в случае с Ларри Дэвидом, например, очевидный выбор — не значит правильный. Опыт показывает, что лучшие аллены получаются у его полных противоположностей (взять хоть Оуэна Уилсона в «Полночи в Париже»). А еще один восьмидесятилетний еврейский интеллектуал из Нью-Йорка — ну, это понятно, но скучновато. К тому же их дуэт с Анайей, к сожалению, совсем не работает: неловкость, которую оба явно испытывают, слишком заметно выходит за рамки сценария, а интерес друг к другу, напротив, не чувствуется вовсе. Знойные Гершон и Гаррель — получше, но им особенно негде разгуляться.
Тем не менее: красивые виды, приятные лица, знакомые шутки, меланхолия уходящей натуры (есть сцена, где номер телефона записывают на бумажке). «Проходной Аллен», «второстепенный Аллен» — критические клише, которые в последние лет тридцать как минимум употреблялись по поводу и без повода и затерлись до полной бессмысленности. В данном случае они, пожалуй, уместны; другое дело, что и проходной Аллен интереснее, чем девять из десяти фильмов в прокате, и даже у какой‑нибудь «Знаменитости» есть свои преданные поклонники, и наверняка они будут и у «Рифкина», и иначе быть не может и не должно.
В одной из своих синефильских фантазий Морт, обсуждая кое с кем «Миф о Сизифе», замечает, что, даже добившись успеха, Сизиф просто останется с камнем на вершине горы. На самом деле, разумеется, тащит он, а с камнем останемся мы.
Станислава Зельвенского
