«Нерегулярные части» и «Невероятные»: два сериала про паранормальный викторианский Лондон

Через полгода после «Энолы Холмс» про младшую сестрицу Шерлока «Нетфликс» снова вызывает дух сыщика и снова отправляет его на второй план, а на первый выставляет находчивых тинейджеров. Милли Бобби Браун (да и вообще мало-мальски популярных артистов) на сей раз нет, но незримо она тоже присутствует на этом спиритическом сеансе, поскольку «Нерегулярные части» — это Конан Дойл плюс «Очень странные дела». Что, увы, звучит более увлекательно, чем оказывается в реальности.

Место действия — викторианский Лондон, герои — четверо выросших на улице молодых людей, две девочки и два мальчика, живущие вместе в подвале поблизости от Бейкер-стрит, 221б. Девушки — сестры, сироты, сбежавшие когда‑то из работного дома; сенсационные секреты их прошлого будут постепенно открываться по ходу сезона. Юноши больше для красоты. Пятым в эту компанию (чтобы она окончательно стала напоминать тин-поп-группу) попадает ни много ни мало принц, младший сын королевы по имени Леопольд; с первого взгляда влюбившись в одну из сестер, он ежедневно сбегает из постылого дворца. В «Эноле Холмс», к слову, был примерно такой же герой. У Леопольда гемофилия, как и у его исторического прототипа, умершего в 30 лет.

Можно было бы предположить, что Холмс, как в рассказах, будет сгружать им какие‑нибудь требующие сноровки дела («Что‑нибудь еще, джентльмены?» — «Одну сигару на всех, сэр»). Но Холмс толком появляется лишь в середине сериала, героев же нанимает Ватсон, тип откровенно скользкий и далекий от детективной поденщины. Выясняется, что в Лондоне образовался разрыв между миром живых и мертвых, и происходит всякая чертовщина.

Иначе говоря, вместо пропавших драгоценностей и шантажа влиятельных особ зомби, маги, атакующие людей птицы, меняющие облик серийные убийцы и прочие «монстры недели» — в каждой серии свой микросюжет. Разумеется, одна из сестер обладает волшебным даром, видит кошмары и телепатически общается, как в кинговском «Противостоянии», с мудрым джентльменом из Луизианы.

Color-blind-кастинг в полный рост (Ватсон, в частности, темнокожий), современная музыка вкраплениями, в поведенческом смысле — сплошные анахронизмы. Истории складываются из обрывков школьной программы («Франкенштейн», Диккенс, Брэм Стокер), вклеенных в телевизионный сайфай-хоррор с элементами мыльной оперы. Нечто в этом роде, но для взрослых и в десять раз интереснее — сериал «Страшные сказки». «Нерегулярные части» же придуманы и сделаны не то чтобы плохо, но чрезвычайно плоско и предсказуемо, а коллективного обаяния рассерженных молодых людей даже в удачных сериях не хватает на то, чтобы почувствовать к их приключениям что‑то сильнее ленивого любопытства.

Сериал HBO «Невероятные» — формально в чем‑то похожая, но гораздо более амбициозная история. Шоураннер, автор пилота и еще нескольких серий — Джосс Уидон, рядом с ним его соратники, с которыми он работал еще на «Баффи». Первый сезон из‑за пандемии выйдет двумя порциями (как, например, нетфликсовский «Люпен»): первые шесть серий в апреле — мае, остальные то ли четыре, то ли шесть потом. Но тут есть нюанс: в промежутке между съемками Уидона выпроводили из его сериала, и теперь там новое руководство. Вероятная причина, официально, правда, не подтвержденная, — то, что разные люди, работавшие с Уидоном на «Лиге справедливости» и не только, хором пожаловались, что он злой и плохо ведет себя на съемочной площадке. Учитывая, что «Невероятные» — сериал социально прогрессивных идей (среди которых, видимо, умение всем нравиться), во всем этом есть своя ирония.

Здесь тоже Англия времен Виктории и тоже не обошлось без сверхъестественного. В 1896 году в Лондоне (точнее, над ним) происходит некое событие, одномоментно давшее некоторым людям суперспособности. Их называют touched, но по-русски «тронутые» не очень изящно, пусть будут «невероятные». Почти все они — женщины. Способность у каждого своя, они не повторяются: кто‑то может силой мысли ломать вещи, кто‑то ходить по воде, кто‑то просто вымахал до потолка (лучшая героиня сериала), кто‑то кидается огнем и так далее. Общество, понятно, взбудоражено, на невероятных как минимум смотрят косо.

Три года спустя, когда начинается основное действие, аристократка Лавиния Бидлоу (Оливия Уилльямс) спонсирует приют, куда потихоньку стекаются невероятные и где живут преимущественно, соответственно, женской коммуной. За главную — загадочная вдова Амалия Тру (Лора Доннелли), которая чуть-чуть видит будущее, но в основном хорошо дерется. Ее правая рука — молодая изобретательница (Энн Скелли).

Среди других важных героев — страшно консервативный пожилой лорд (Пип Торренс), угрюмый, но честный коп с интимными секретами (Бен Чаплин), диккенсовский «король нищих» (Ник Фрост), наивный брат Лавинии (Том Райли), и, наконец, Хьюго Суон (Джеймс Нортон), мужчина с декадентским именем и еще более декадентским образом жизни — он управляет борделем и лишен предрассудков.

История про то, как хорошие невероятные борются с плохими (группа террористов во главе с разбитной женщиной Малади), а тем временем всех их начинает отлавливать некая организация. Со временем (прессе показали четыре серии из первой шестерки) нам расскажут предысторию Амалии и, видимо, вообще про генезис невероятных.

Короче говоря, это викторианские «Люди Икс» с умеренно феминистским уклоном (Уидон, явно издеваясь, еще и усадил Лавинию, хозяйку приюта для сверхлюдей, в инвалидное кресло). И в целом это, как, наверное, уже понятно, довольно весело. Немного стимпанка, немного Оскара Уайльда, много надранных задниц, интриги, романтика и опасность. Некоторые невероятные скучные, но есть хорошие — например, девушка, которая говорит на адской смеси из всех языков на свете и однажды очень смешно восклицает по-русски «бабушка, замолчите!».

Амалия Тру напоминает Джессику Джонс. Джеймсу Нортону, больше всех, кажется, получающему удовольствие, традиционно идут исторические декорации. Сделано, как обычно на HBO, богато. Будущее без Уидона вызывает, конечно, вопросы, но пока «Невероятные» — радость и пример тому же «Нетфликсу», как все стырить из разных мест, но создать из этого что‑то новое и живое, а не еле дышащего алгоритмического Франкенштейна.