Амалию Ульман журнал Elle назвал «первым великим инстаграм-художником». Уроженка Аргентины училась в лондонском Central Saint Martins, в 2010-х публиковала свои проекты и перформансы в концептуальном инстаграм-аккаунте (затем его зачистила).
В 2020 году сняла свой первый полнометражный фильм «Планета», который был представлен в международном конкурсе фестиваля «Сандэнс». Черно-белая лента рассказывает о злоключениях молодой стилистки (сама Ульман) и ее матери-клептоманки (в исполнении матери Ульман) в испанском городе Хихон.
Узнать больше о фильме «Планета» можно будет 26 июня во время живого Q&A с Ульман, которая планирует приехать в Москву.
— Вы родились в Аргентине, выросли в Испании, учились в Лондоне, а сейчас живете в Нью-Йорке. Повлияли ли эти переезды из страны в страну на вас и вашу национальную идентичность?
— Да, с иммигрантами в первом поколении такое происходит: они не чувствуют себя на сто процентов людьми оттуда или отсюда. Поэтому мне всегда был свойствен взгляд стороннего наблюдателя. Он всегда влиял на меня как на художника. Сейчас он влияет на кино, которое я снимаю.
— По атмосфере и структуре ваш фильм близок к работам Хон Сан Су, Филиппа Гарреля и Эрика Ромера. Однако между кино и работой художника есть определенная дистанция. Когда у вас возник интерес к работе над собственным кино, в каких вы были отношениях с кинематографом? Ваша режиссерская карьера — это закономерное продолжение карьеры художественной?
— Интерес к созданию фильмов появился у меня, когда я была совсем маленькой. Сначала я побывала на кинофестивале в Хихоне, потом стала брать напрокат дивиди с фильмами французской новой волны в специализированном магазине. У меня перед глазами просто не было примера фильмов, снятых другими женщинами, поэтому я начала с того, что стала фотографировать сама себя и пошла изучать изобразительное искусство.
Странным образом мое художественное творчество линейно и нарративно, поэтому переход к кино стал для меня чем‑то очень естественным.
Еще вы упомянули Филиппа Гарреля и Эрика Ромера (хотя я в большей степени поклонница Трюффо и Годара). Думаю, аналогия связана с тем, что как художник я использую своего рода матрицы. Снимая кино о приходящей в упадок Европе, я подумала, что это хорошо увяжется с эстетикой или матрицей французской новой волны, которая в каком‑то смысле содержит в себе клишированное представление о европейском кино.
— Что стало точкой отсчета для вашего фильма? Что пришло к вам как к автору прежде всего: образы, концепции, сцены, диалоги?
— Не знаю. Обычно, когда я ясно что‑то вижу, я вижу все сразу — от начала до конца. Сначала я полностью представляю себе фильм мысленно, а затем сажусь и все записываю. Это не кумулятивный процесс. Скорее 80% за один присест, а потом я все это шлифую.
— Что оказалось самым сложным при съемке «Планеты»?
— Финансирование кино находится в ведении государства, и мне было очень тяжело, когда мы не получили никакой поддержки от Испании. От всех прочих элементов процесса — от препродакшена до постпродакшена — я получила настоящее наслаждение.
— Что вошло в фильм уже на этапе монтажа?
— Процесс монтажа был очень интересен, потому что сначала бóльшую часть работы сделал Антони Вальдес, за спиной у которого опыт в изобразительном искусстве (работа с журналом DIS, Райаном Трекартеном — Прим. ред.). Но финальный облик фильму придала уже [киномонтажер] Кэтрин МакКверри, у которой за плечами опыт работы в кино (она сотрудничала с братьями Коэн). Она просто потрясающая, и мы с Антони многому научились, работая с ней.
— Чем мотивирован выбор черно-белой палитры?
— Мы пытались выжать максимум из того ограниченного бюджета, что у нас был. Решение снимать в черно-белом цвете связано с мрачной атмосферой Хихона. При всей моей любви к этому месту должна признать, что такой ужасной погоды, какая бывает здесь, я не видела больше нигде (а ведь я жила в Лондоне!). Там ветрено, дождливо, серо и тяжко. Даже если снимать в цвете, это все равно выглядит как черно-белое кино. Я должна отдать должное удивительному кинооператору Карлосу Риго Беллверу, который творил настоящие чудеса с тем минимумом средств, что у нас был!
— Каково это — снимать фильм с собственной матерью? Это было болезненно или, напротив, легко и непринужденно? Как вам работалось вместе? И что ваша мама привнесла в фильм?
— Это было весело и легко, потому что она очень любит кино и очень много о нем знает. Так что она очень многое привнесла в этот фильм. Она очень серьезно работала над созданием образа Марии Рендуэлес. А кроме этого, она очень фотогенична от природы, и еще она очень милый человек, так что отдать роль ей было очевидным решением, хотя у нее и нет актерской подготовки.
— Вы не могли бы рассказать нам о Хихоне? Помимо всего прочего, «Планета» — это признание любви к этому городу? Что это за место такое? В каком оно сейчас состоянии? И как оно связано с вашей жизнью?
— Мои родители эмигрировали в Испанию, когда в 1989 году в Аргентине разразился кризис. В Хихоне я провела всю свою жизнь, пока в 19 лет не уехала учиться за границу. Я люблю Хихон, и, да, фильм — это признание в любви к городу, который мне так дорог. Я стараюсь бывать там как можно чаще. Именно там создано большинство моих художественных работ. Хихон всегда присутствовал в моей жизни на заднем плане, а сейчас он вышел на авансцену.
— Многие критики заметили, что в фильме «Планета» явственно звучит голос современного кино. В целом, фильм был очень тепло принят. Продолжите ли вы снимать кино?
— Позитивные отклики на «Планету» меня очень обрадовали, ведь я уже работаю над своим следующим полнометражным фильмом. Точнее, над двумя фильмами и одним телешоу. И да, я продолжу эту работу, не забывая об изобразительном искусстве, в котором есть столь ценное для меня пространство для экспериментов. Этого пространства нет в кино с его жесткой структурой.
— Можно ли снимать очень личное кино? Насколько крепко личное переплетается с коллективным, с политикой?
— Очень личное кино — это единственное кино, которое меня интересует. Под этим я имею в виду фильмы, которые могли быть сделаны только через видение конкретного режиссера, где режиссер — это незаменимый творец, каким бы ни был рассматриваемый предмет.
Я думаю, все на свете переплетено с обществом и с политикой. Мы живем в обществе, части которого крепко связаны между собой, поэтому, что бы мы ни сделали, это находит отражение в обществе, хотим мы этого или нет.
24 августа
