«Гарри Поттеру» — 20 лет: Зельвенский, Данилкин и Сапрыкин про главную эпопею нулевых

Наблюдать десять лет за приключениями «Уорнер Бразерс», выкупившими права на экранизацию семикнижия Роулинг, было едва ли не тревожнее, чем за событиями в Хогвартсе. Аккурат перед премьерой второго фильма скончался Ричард Харрис — все бородатые волшебники похожи, но многим родителям, вероятно, пришлось выдумывать сложные версии того, почему профессор Дамблдор так изменился в лице. Воспитанники профессора, наоборот, начали расти с угрожающей стремительностью: здоровое английское питание и общая акселерация сделали свое дело, так что уже к третьей серии мантии стали заметно жать им в плечах, к четвертой Гарри и Рон из нежных деток превратились, быстро миновав промежуточную стадию, в увальней-старшеклассников, а Гермиона стала ловить из зрительного зала нескромные взгляды; начиная с пятой школьная жизнь приобрела отчетливо абсурдный характер: то, что коридоры Хогвартса не превращаются в сериал Гай Германики и кому‑то там еще есть дело до зельеварения, можно было объяснить только какими‑то специальными заклятиями, наложенными администрацией.

Выбор безликого и скучного, но старательного Криса Коламбуса на две первые, самые детские книжки был, учитывая отказ Спилберга, в общем, понятен: рисковать никому не хотелось, Коламбус всегда ладил с детьми и животными, почему нет. Потом «Уорнеры» решили все-таки рискнуть и взяли Альфонсо Куарона — очевидно талантливого и тоже увлеченного детством и юношеством, но в формате «И твою маму тоже». Куарон снял лучшего «Поттера» из всех — и собрал он тоже меньше всех. Снова смена режиссера — откуда‑то появляется Майк Ньюэлл, ветеран британского телевидения, тяготеющий к мелодрамам, ретро и Хью Гранту. Потом идут разговоры про всех на свете — «Поттера» сватают то Терри Гиллиаму, то Шьямалану, то еще кому‑то, «Уорнеры» в итоге нанимают никому не известного и ничего в ки­но не сделавшего Дэвида Йейтса и, как позже выяснится, видят в нем идеального для «Поттера» режиссера — работящего зануду, который будет клепать иллюстрации к оставшимся книгам вплоть до падения Волан-де-Морта. Параллельно публику будут развлекать новейшими маркетинговыми разработками: добавим 3D, поделим фильм на две части.

Студия в конечном итоге оказалась по-своему права: каждая серия аккуратно собирала под миллиард долларов, и «Поттер» заканчивается как самая успешная франшиза в истории (даже бондиана, в которой в три раза больше серий, собрала поменьше, если не отвлекаться на инфляцию). Спровоцированный им бум на английское детское фэнтези как начался, так и закончился: у сладеньких историй про Нарнию все хорошо, а, скажем, несравненно более очаровательный «Золотой компас» скандально провалился. Иных последствий для кинематографа не замечено.

Извлекать уроки из этой беспрецедентной по технологическому масштабу истории по-хорошему должны, наверное, маркетологи на своих планерках. Но одним маркетингом не объяснишь тот факт, что все нулевые мы ежегодно тащились в кинотеатр на детское кино, причем зная, что там будет происходить и чем все закончится.

Что это был за морок? Подросток с неприятными бровями, сборная элитных английских актеров в остроконечных шапках и с палочками, злодей без носа — который к тому же первые часов этак десять толком и не появляется. Махина спецэффектов? И квиддич, и «Авада Кедавра» обрыдли уже давным-давно. К седьмой серии «Поттер» окончательно перестал быть волшебной сказкой, перестал быть блокбастером со спецэффектами, вообще перестал быть кинофильмом с сюжетом. Остались похороны Добби — и неловкий танец под Ника Кейва в волшебной палатке где‑то на краю мира. Вот, собственно, и урок. Любовь побеждает смерть, смерть побеждает любовь. Вместе они побеждают все остальное.

Поначалу, на первых книгах, никто не понимал, что такое этот «Гарри Поттер». Его читали как еще-одну-хорошую-английскую-детскую-книжку вроде «Алисы» или «Питера Пэна», ну пожиже, конечно. Казалось, что это нехитрая история о романтическом двоемирии — что вот, мол, оказывается, под Англией обычной, филистерской, блэровской, есть вторая — Англия-Англия, тайная, диккенсовско-викторианская, сувенирно-игрушечная и при этом «подлинная».

Роулинг? Ну не то чтобы великая писательница; так, скорее дипломированная шахерезада: нащупала межжанровую нишу, между школьной повестью и детективом, смоделировала героя — гибрид Васька Трубачева и Пуаро, сугубо английский при этом тип, как Холмс или Джеймс Бонд, это всегда работает.

Романы? По сути центоны — одно клише оттуда, другое отсюда; и магия какая‑то побрякушечная, гаджетная, не то что чары во «Властелине Колец»; хотя воображение у нее, конечно, будь здоров; повествование отменно укомплектовано личным составом и оборудованием, всякий канцтовар — и тот норовит плюнуть в тебя, вырваться из рук, а потом и наябедничать кому‑нибудь еще.

Однако в какой‑то момент — с четвертой книги примерно, с «Кубка», — параллельный мир, описываемый в «Гарри Поттере», стал все более отчетливо входить в резонанс с нашим реальным магловским опытом. Доступное частным лицам — и широко используемое в повседневной жизни — волшебство, открывающее этим самым лицам удивительные — фантастические — возможности (и опасности); раз. Сама идея существования параллельного мира, в котором все гораздо более запутано, где количество ненадежных свидетелей не поддается исчислению, где модификаций зла, скрывающегося под самыми разными личинами, так много, что сами границы между добром и злом размываются; два. Ну на что это похоже? Ну да, да: мир чародейства и волшебства отлично рифмуется с миром, где есть интернет, миром с тоже магическими, по сути, возможностями; ясно ведь, что бузинная палочка и смартфон с доступом к «Андроид-маркету» — это в функциональном смысле более-менее одного порядка явления.

Мир, который описывает Роулинг, особенно в последних книгах, — мир, кишащий шпионами и двойниками, мир, в котором плещутся терабайты дезинформации, мир фальшивых воспоминаний, лживых справочников, текстов на змеином наречии и коварных крестражей, мир, в котором постоянно идет информационная война, где никто никогда не знает, кто по-настоящему хорош, а кто нет, во что верить, а во что нет. Все это, по сути, и есть тот мир, в котором мы оказались с публикацией гарри-поттеровских книг: мир с интернетом. Абсолютно синхронно — и, разумеется, это не случайное совпадение; угодив в этот мир, люди тотчас почувствовали дефицит моделей поведения.

По-видимому, в мире существует и работает механизм, генерирующий тексты, которые в силу неких экстралитературных причин становятся центральными текстами цивилизации; тексты, в которых описаны ранее неизвестные моральные сложности, с которыми сталкивается человечество на новом этапе развития; героические нарративы, в которых предлагается ролевая модель: как соблюдать традиционные моральные обязательства в нетрадиционных обстоятельствах.

Ну хорошо, а как все-таки насчет изящной словесности, литературных достоинств? Останется «Гарри Поттер» в истории литературы — или сгинет, как Дэн Браун либо «Духless»? На самом деле вопрос «Гарри Поттер» — это великая литература или феномен книжного рынка?» (вариант: «Джоан Роулинг — великая писательница или просто искусная рассказчица?») имеет несколько ответов. А «Тысяча и одна ночь» великая? А «Дон Кихот»? А «Наследник из Калькутты»? Все они увлекательные, все так или иначе имеют отношение к клише, все бестселлеры — но судьба и статус у них разные, потому что разные исторические обстоятельства; одни книги становятся ответом на исторические вызовы, другие — остаются в ведомстве чистой беллетристики, шоу-бизнеса. Никаких изначально и окончательно «великих» текстов нет (как не существует окончательных итогов приватизации: все, что кажется сейчас незыблемым, может быть пересмотрено; то, что сейчас считается абсолютным каноном — вроде «Улисса» и «Братьев Карамазовых», — при известных социальных переменах может сместиться на культурную периферию).

И в этом смысле «Гарри Поттер», который стал наднациональным мифом нынешней глобальной цивилизации, конечно, великое произведение; по крайней мере для живущего в сети поколения «Гарри Поттера» — поколения, которому Роулинг дала возможность привязать собственную идентичность к традиционной морали, ответить на вопрос «Кто я на самом деле в мире, где от я требуется всего лишь быть онлайн и любыми средствами имитировать коммуникабельность?». Для людей, идентифицирующих себя через историю и географию, для, условно, поколения Толкина, «Гарри Поттер» скорее просто искусный рассказ, набор нарративных клише. Однако уже не толкиновское, а другое, воспитанное на роулинговском евангелии поколение будет распоряжаться Дарами смерти; и можно не сомневаться, что уж они-то сделают все, чтобы добиться для «Гарри Поттера» статуса абсолютной классики и канонизировать Роулинг как «великую писательницу».

Как пишут в путеводителях «Афиши», Москва — большой и быстро меняющийся город; впрочем, не одна только Москва. Еще лет пять назад (текст был опубликован в 2011 году. — Прим. ред.) в ночь начала продаж очередного тома «Гарри Поттера» у магазина «Москва» выстраивались очереди из детей в мантиях, круглых очках и с предположительно волшебными палочками; детские психологи писали статьи о том, опасна ли поттеромания; православные издательства публиковали монографии об оккультной подоплеке поттеровской саги и ее опасности для неокрепших душ. Сейчас сами эти слова звучат как архаизмы, откуда‑то из эпохи граммофонов и паровых двигателей — поттеровский, поттериана, поттеромания.

Последний фильм поттерианы интересует уже повзрослевших детей, и то немного в ностальгическом смысле — как воспоминание о том времени, когда одуванчики были желтее. Вопрос в том, что это были за одуванчики.

Популярно мнение, что без «Поттера» дети нулевых просто не научились бы читать; отчасти это правда — но для многих это умение на «Поттере» и закончилось: от Джоан Роулинг сложно перекинуть мостик не то что к Жюлю Верну или «Одиссее капитана Блада», но даже к Толкину и Льюису (популяризация которых также стала фактом 2000-х — но безотносительно к «Поттеру»). Запойное чтение с фонариком под одеялом как непременный атрибут детства, видимо, точно заканчивается на «Поттере»: следующее поколение если и будет проглатывать книжки за ночь, то с электронным ридером в руках. Собственно, «Поттер» и стал последней большой детской книгой, которая существовала только на бумаге, по Поттеру сходило с ума поколение, на глазах которого предметы теряли свою плотность и вес, связи и коммуникации между людьми становились несказанно легкими, стремительными и опять же нематериальными, любое знание оказывалось доступнее, чем том о магических растениях в библиотеке Хогвартса, — на глазах которого, одним словом, человек приобретал все более небывалые, почти магические способности, как будто по мановению волшебной палочки.

В каком‑то смысле «Поттер» — это о том, что всемогущество и всеведение (читай: интернет, мобильная связь и видеочаты) — это серьезное оружие, которым нужно уметь пользоваться. «Поттер» — это о том, как ребенок учится жить в мире, который внезапно приобрел магическое измерение, узнавая заодно, что это измерение всегда в нем было и внезапно открывшиеся сверхвозможности (а также опасности, в них таящиеся) давно описаны в древних мудрых книгах. «Поттер» — это о том, что даже у нынешнего плоского мира есть дополнительная глубина, та самая невидимая платформа девять и три четверти, которую нужно только разглядеть — или в крайнем случае нафантазировать.

Поколению, выросшему на «Поттере», в каком‑то смысле повезло: ему не придется объяснять в школе, что все люди в каком‑то конечном смысле все равно разные, но эта разница зависит не от чистоты крови, а от того, на какой факультет отправит тебя Распределяющая шляпа. Что даже в самом благородном человеке есть частица души Того, Кого Нельзя Называть. Что магия, связанная с самопожертвованием, сильнее самых мощных темных искусств. Что детство неизбежно кончается, и обязательно кончается плохо. Но даже после самых смертоносных магических боев у тебя будет дом и трое детей и все успокоится — если повезет.

И эта история — пусть даже она не переживет этого поколения — в каком‑то смысле про то, как все устроено в жизни. Просто следующему поколению ее расскажет кто‑то другой.

Это архивные тексты — оригинал статьи был опубликован в журнале «Афиша» в июле 2011 года к выходу последней части последнего фильма про Гарри Поттера.